У цейлонцев есть полное основание гордиться своим университетом. И он характерен для рывка, к которому готовится вся Азия.
ДЕСЯТИМИНУТКА ПО ВОПРОСАМБУДДИЗМА
Многие думают, что стали мудрыми, тогда как они только примирились. Мудро ли примирение? А не просто ли печально?
Есть люди, которым недостаточно того, что они сами примирились. И они хотят личное поражение, свое подчас унизительное примирение возвести в закон жизни. Так всегда бывает, говорят они, и советую тебе считаться с этим. Если ты сумеешь примириться до того, как тебя принудят к этому обстоятельства, ты избежишь не только страданий, но и признания поражения. Твое чувствительное «я» не только не пострадает, но извлечет пользу из своей трусости. Оно сможет кичиться перед теми, кто вступал в борьбу. «Видите, незачем было лезть, ведь я говорил вам…».
Сладок подобный триумф для такого кислого человека. Он согревает сердце хладнокровного ментора, которого ничто так не радует, как поражение людей с горячей кровью.
Священники и монахи построили на этой кисло-сладкой покорности свою власть. Люди, которые обожглись, жалуются и ищут целительный бальзам. Священники продают его и, если лекарство подействует не сразу, тут же бесплатно подставляют свою грудь, чтобы на ней выплакались. Приходите, люди добрые, поплачьте, исповедуйтесь и посоветуйтесь… А поскольку к нам приходят и простолюдины и короли, то кто же стоит выше всех?
Как наслаждается триумфом тот, кто всегда выступает в роли образца, кто правит миром, оставаясь за кулисами и экспериментирует с людьми за их собственный страх и риск! Как бы плохо все ни кончилось, он может в конце концов сказать: «Вы недостаточно следовали моим советам, были недостаточно святы! Мои намерения, как известно, самые чистые, для себя мне ничего не надо…».
Мы отправились с нашим кукольным театром и край чистейшей экзотики и вдруг, оказавшись в городе Канди, занялись философскими проблемами. Но можно ли не говорить о них в знаменитом религиозном центре, где буддизм является первоочередной проблемой?
Местный храм Святого зуба гордится одной из наиболее почитаемых святынь мира. Точнее, речь идет о третьем левом верхнем зубе, то есть о клыке Будды. Этот великий индийский мыслитель был похоронен за несколько столетий до нашей эры, но зуб его хранился отдельно, зуб уберегли от врагов, поклонялись ему сначала в Индии, а затем тайком, в прическе одной принцессы, вывезли на Цейлон. Здесь он стал эмблемой страны, символом государственной и религиозной независимости. Во время войны с оккупантами зуб перевозили из одного города в другой, пока и XVII веке его не похитили португальцы и не увезли и свою колонию Гоа. Цейлонцы предлагали за него большой выкуп, но верх одержал католический архиепископ, который решил раз навсегда уничтожить этот козырь конкурирующей религии. Он приказал в присутствии арбитров растолочь зуб в ступке, затем сжечь и пепел выбросить в море.
Но оказалось, что символ сверхъестественного может обладать сверхъестественной живучестью. Вскоре после португальской расправы с зубом туземный властитель Цейлона провозгласил, что снова обладает этой неповрежденной частью тела Будды. Христианам, мол, не удалось уничтожить зуб, остатки его материализовались из воды, огня и пепла, приняли первоначальный вид, поднялись и по воздуху прилетели на остров…
Поверил ли этому кто-нибудь? Миллионы людей верят до сих пор. Чудесный клык — величайшее сокровище храма Святого зуба. Мы заходили туда, слышали барабанный бой, звуки молитв, видели толпы паломников. Самый зуб нам не показали — тщательно обернутый, он хранится в ковчеге. Священнослужители ревностно оберегают его. Говорят, что даже во время ежегодных празднеств, когда августовской ночью ковчег везут по улицам города на спине белого слона, зуба в ковчеге нет. Не знаю, разрешали ли кому-нибудь осмотреть его; английский авторитет сэр Эмерсон Теннент утверждает, будто то, что там хранится, вообще не является частью человеческой челюсти… Да так ли уж это важно?
Если бы мы относились к собственным суевериям так же придирчиво, как к чужим, то, может быть, имели бы право смеяться. Но ведь это не так. Поэтому нам приходится ограничиться констатацией факта, что храм Святого зуба — один из главных центров буддизма, а буддизм — одна из распространеннейших религий в мире. Нашему мировоззрению предстоит еще длительная борьба с чуждыми идеологиями. Бесспорно, наши аргументы — хлеб, здоровье, равноправие женщин, ликвидация каст и классов, освобождение от страха, мир во всем мире — аргументы мощные и в сущности непобедимые. Но недооценивать силу зуба, преодолевшего ступку, огонь и воду, было бы неумно.
Таким же излишним, как вопрос о подлинности кандийского клыка Будды, является другой вопрос. Многие спрашивают, как увязать кандийские или тибетские религиозные церемонии с настоящим учением Будды? Ведь этот философ обходился без священнослужителей, храмов, молитв и даже без веры в бога! Ведь это был мудрец, совершенно отрекшийся от мира, более всего осуждавший жажду власти! Как же люди, выдающие себя за его учеников, превратили его изображение в идола, окружили его чудесами, стремятся к власти и неприкрыто пытаются вести крупную великодержавную политику?
Мы не знаем точно, во что верил сам Будда. Так же как Сократ и Христос, он не оставил ни одной строчки своего учения, оно передавалось из уст в уста и было записано гораздо позже. Статуи, изображающие его, начали создавать, как известно, через четыреста лет после его смерти. В книгах и статуях перед нами предстает особый идеальный образ: человек, который из страха перед страданиями предпочел удалиться от мира, этого вечного источника страданий, и таким образом обрести ничем не нарушаемое спокойствие. Он утверждает, что единственное лекарство от страданий — отказ от желаний; лишь он приводит к полному избавлению от всех жизненных бед, вообще от существования в этом мире, прерывает круговорот перевоплощений, угрожающий нам после смерти (даже после самоубийства). От вновь и вновь порождаемых неосуществленными желаниями бедствий жизни, в которой при последующих воплощениях несут наказание за грехи, совершенные ранее, можно и избавиться только отказом от желаний. Желание — всеобщий двигатель. Преодолей его, и после смерти тебя ожидает нирвана — пустота. Абсолютная пустота, которую нам не приближают такие определения, как «райская» или «блаженная». Просто (или сложно) пустота.
Моральное новшество учения Будды заключалось в том, что он отрицал примитивное «умерщвление плоти», которое рекомендовали аскеты. Он говорил приблизительно следующее. Жизнь, которая тебе дана, проживи, пусть тяжело, но не пользуясь ее обманчивыми радостями и не прибавляя ничего к ее мерзости. Не стремись к богатству и власти над другими, не обижай ни человека, ни животных, являющихся лишь одним из воплощений человека. Совершай мелкие добрые дела, размышляй, жди своего конца и надейся ни нирвану.
Новое учение понравилось властелинам, которые, конечно, не собирались применять его к себе. Их устраивала религия, рекомендовавшая подданным «нравственный» образ жизни, пассивное примирение с любой участью, причем не требовался дорогостоящий церковный аппарат устрашения. Властелинами они родились, по-видимому, в награду за хорошее поведение в предыдущем существовании и потому претендовали на покорность подданных. Подаяния, раздаваемые скромным проповедникам типа Будды, были в общем весьма незначительным капиталовложением для поддержания зарождавшегося строя.
В течение тысячелетий еще кое-что изменилось, в буддизм пробрались древнеиндийские боги, оказавшиеся не столь мертвыми, как думал Будда. Небо, ад, рай, суеверия и чудеса, тайные науки, строгая иерархия священников, роскошные храмы, богатые монастыри, десятина, пожертвования, налоги — и вот пессимистическая, исключительно интеллектуальная философия основоположника буддизма превратилась в религию. Религию, стремящуюся не столько к нирване, сколько к земной власти.
Подлинный ли святой зуб в Канди? Это неизвестно. Но известно, что кусает он пребольно.
СТЕРИЛИЗОВАННОЕ ИСКУССТВО
Древнее искусство главным образом религиозного происхождения, но для нас, его современных поклонников, это большей частью безразлично. К восприятию древнего искусства мы подходим так же деловито, как к еде кольраби. Сначала моем его в целях гигиены, отрезаем корень, из которого оно выросло, листья, которыми дышало, и несъедобную кожуру, оберегавшую мякоть. И лишь оставшееся интересует гурманов и эстетов.
Правилен ли такой подход? Если бы я был его безоговорочным сторонником, то привел бы следующие аргументы. Должен ли каждый, надевая кожаные ботинки, задумываться над тем, что в этой коже до него ходил кто-то другой? Должен ли посетитель выставки в Манеже все время помнить, что там когда-то вправду гоняли потных лошадей?
Воспоминания о прошлом часто нежелательны. Любитель музейных экспонатов будет, вероятно, потрясен, увидев, как они практически употребляются. То есть, узнав, что некоторые люди воспринимают их не только эстетически, а, например, молятся на них.
Мы отправляемся в храм посмотреть знаменитую роспись над алтарем и обнаруживаем у входа табличку с запрещением осмотра во время богослужения. Против этого не возразишь, наше отношение к росписи могло бы действительно помешать религиозному человеку. А спрашивал ли кто-нибудь нас, не мешает ди нам отношение верующих?
В Чехии, например, эстета раздражает вышитая скатерка, положенная наивным почитателем на алтарь под росписью. Или дешевая вазочка с восковыми цветами. В других странах обстоит еще хуже. В Европе, причем вас удивило бы, в каком высоко цивилизованном крупном городе это было, я видел распятие, нижняя часть которого была мокрой от слюны, и все-таки, чтобы приложиться к нему, туда непрерывно протискивались все новые и новые верующие. Неподалеку от христианского поселка в Америке я видел тысячелетнего майского идола, обрызганного свежей кровью принесенного в