тна или шелка, обернутого вокруг бедер. Если не говорить о нескольким фаллических символах, настолько стилизованных, что они приобретают геометрическую неконкретность, здесь нет ничего эротического. Ничего напоминающего изящные переплетения, которые вы видите в отдельных храмах Индии, а тем более пламенные совокупления, в которых застыли статуи ламаистских храмов Монголии, Китая.
К концу я попал в сказочный хлев. Это был склад деревянных животных и колесниц для праздничных процессий. Здесь все было трогательно, любовно вырезано и разрисовано. Больших качающихся коней и карусельных быков я никогда раньше не видел.
В общем церемония в честь страшной богини Кали была весьма кроткой. Волнующее приключение поджидало меня за дверьми храма: пропали мои туфли. Я приковылял в театр в чулках. Там выяснилось, что после спектакля кто-то из товарищей искал меня; проходя мимо храма, он увидел чешские туфли и забрал их.
Так называемых дьявольских танцоров — еще одну достопримечательность Канди — мы увидели на следующий день. Их танцы несколько более бурны, чем обряды в храме, но до наших представлений о дьяволах им далеко. В белых, сложно задрапированных юбках, с невероятно тяжелым разукрашенным поясом вокруг бедер и с каким-то подобием прозрачного легкого свитера из кораллов и серебристых блесток на голой груди, они совершали прыжки и делали жесты, которые во всех путеводителях называют «мужественными».
Кажущаяся мужественность этих танцев заключается в том, что они угловаты, отрывисты, изнурительны. Если же считать мужественность противоположностью женственности, то эти танцы не мужественны. Мужествен, например, словацкий танец вербунка, его никак не спутаешь с женским танцем. Он утомителен, но за его утомительностью кроется задор: «Смотри, девушка, как я вынослив!» Название свидетельствует о том, что этот танец рекрутов, но немецкое слово «Werbung» означает не только вербовку рекрутов, но и ухаживание. Залихватский танец парней выражает строптивость новобранцев, это безобидная отдушина для их избыточной энергии. И в то же время удобный случай показать девушкам гибкость бедер, неутомимость икр, чувствительность щиколоток.
В дьявольском танце нет подобных намерений, он не ставит таких задач. Это танец другого рода, я отнес бы его к группе экстазовых. С эротикой, с женским или мужским началом он не имеет ничего общего. Его сложные отрывистые движения должны, по-видимому, привести к изнеможению, к трансу, в нем не кокетничают усталостью. Этот танец напоминает скорее судорогу, бред. Насколько известно, его выполняли раньше у ложа больных, одержимых дьяволом. Возможно, танец должен был имитировать движения дьявола, чтобы, отождествившись с ним, захватить, преодолеть его. Танцор приходил в исступление, показывал слабости злого духа, изображал способ его усмирения, изгнания, а тем самым в известной мере поддерживал волю пациента к сопротивлению болезни.
То, что мы видели, было уже стилизованным, приглаженным эстрадным выступлением, конечно, без участия больного. Танцоры, выступающие с этим номером, пользуются успехом во всем мире. Они были в Москве, приедут в Прагу. Но пусть их кажущиеся абстрактными и бессмысленными прыжки не вводят вас в заблуждение и не вызывают у вас вопроса: «И это — магия?».
Танец подлинный. Такой же подлинный, как наша полька, тоже не утратившая своего первоначального очарования из-за того, что сейчас ее исполняют на подмостках любители-милиционеры. И сейчас, как сто лет назад, стоит соединиться в танце рукам настоящих девушки и парня, произойдет подлинное для них и, если хотите, магическое слияние.
На Цейлоне до сих пор живы демоны, и дьявольские танцоры по-прежнему изгоняют их этим танцем. Не знаю, каких результатов они добиваются. Но знаю, что современным врачам приходится прилагать немало труда, чтобы изгнать этих танцоров из комнат больных.
КАНДИ И ЕГО ЛАКОМСТВА
Название Канди звучит так же, как английское слово «candy» — конфеты, и это придает воспоминаниям о городе кондитерскую нежность и притягательность. Красивое озеро на дне долины, похожие на парк берега, храмы и дома, подымающиеся даже немного вверх, в горы, со всех сторон окружающие город… И все эти горы засажены кустами чая. Настоящего цейлонского.
Мысль о конфетах ассоциируется с представлением о больных зубах, а зуб является, как мы знаем, знаменитой святыней Канди. В глубине души у каждого из нас сохранилось что-то детское, и потому нам особенно интересно было узнать, что здешние буддисты не только хранят свою реликвию — Святой зуб, но имеют целое стадо живых слонов для процессий, устраиваемых в его честь. И на одном из этих слонов нам разрешили покататься.
Взбираться на опустившуюся на колени и обтянутую теплой кожей гору неприятно, особенно когда человек не обладает ни снаряжением, ни тренировкой альпиниста. Но как только он усаживается наверху и с величием магараджи улыбается щелкающим где-то внизу фотоаппаратам, тягостное ощущение сменяется верхом блаженства. Я смогу рассказывать, что ездил на слоне! Смогу сказать, что проделал двадцать пять тысяч километров по Азии в самолете, в автомобиле и… на слоне. Это звучит!
Живущее в вас дитя получило полное удовлетворение. Именно в Канди среди нас вспыхнуло массовое помешательство на слонах. Кто-то обнаружил лавочку, где всего за одну рупию продавали слонов из черного дерева. 14 без промедления наши рупии начали перевоплощаться в слонов. То были черные статуэтки с бивнями из настоящей слоновой кости. Для удобства упаковки и перевозки бивни были вставные. Оттик потом божился, что видел, как один педантичней член нашей труппы перед сном клал эти слоновые зубки в стакан воды.
Уличные торговцы, подметив охватившее чехов безумие, на каждом шагу преследовали нас возгласами: «Слон, слон!», что звучало почти как ругательство. Они хотели во что бы то ни стало всучить нам целые стада всевозможного скота, и отделаться от них было очень трудно. «Корова из слоновой кости у меня уже есть, — отмахивался Карлик, — Теперь я соглашусь в крайнем случае на слона из говяжьей кости». Так как торговец по-чешски не понимал, позвали меня, чтобы я перевел пожелание Карлика на английский. Трудно быть руководителем группы чехов, занимающихся покупками за границей, и подчас просто невозможно быть их переводчиком.
Из Канди мы отправились в Курунегалу. И она гордится тем, что была одно время резиденцией цейлонского короля. Курунегала расположена у озера, еще более красивого, ибо оно естественное, раскинулось у подножия могучей голой скалы, якобы напоминающей лежащего слона. К счастью, этот слон не продавался, а не то мы оставили бы там свою последнюю валюту.
Специальный комитет городского управления очень хорошо встретил нас и поселил в рестхаузе. Это особый тип маленькой гостиницы, посреди которой всегда находится столовая, а справа и слева — ряд небольших спален. Здания одноэтажные с тенистой террасой. На террасе стоят огромные кресла, сконструированные, очевидно, с учетом толстенных голландских седалищ. Подлокотники можно так выдвинуть, что на них помещаются вытянутые ноги. Вот он, колониальный образ жизни! После тяжелого пути мы ожидали обеда в бесстыдно горизонтальной позе.
Собственно, это был не обед, а очередной банкет. В столовой мы очутились перед огромным накрытым столом с надписью: «Курунегала приветствует чехословацких кукольников!» Буквы этой надписи, рас тянувшейся во всю длину белоснежной скатерти, были сложены из окрашенных в красный цвет зерен риса.
Рис — основное блюдо не только здесь, но и на всем Цейлоне. В Курунегале его подали с богатым выбором приправ, как полагается на банкетах. Называется это блюдо кэрри, и оно замечательно. Особенно для тех, чей желудок с ним справляется. Они могут прибавить к белому пресному рису десяток других лакомств: крепко сдобренный желтоватый гуляш, вареную рыбу, салат из помидоров с луком, замечательную чечевичную кашу и нивесть что еще. Едят все это с хрустящим печеньем — жаренными на масле тоненькими лепешками, — настоящая поэма! Кэрри подается без подливки, едят его ложкой, которую держат в правой руке, а в левой — вилка, ею помогают накладывать кэрри.
Те, у кого желудок с такой едой не справляется (а это часто связано с колониальным образом жизни), со вздохом ограничиваются пресным рисом и прикрывают глаза, чтобы не видеть, как в серебряной ложке отражается находящийся под потолком огромный вентилятор. Вентилятор вращается, его уменьшенное отражение в ложке мелькает с головокружительной быстротой, непрерывный поток воздуха усиливает состояние неустойчивости, вы чувствуете себя как во время качки; вот-вот желудок начнет сжиматься в такт вентилятору…
Тот же, кто не ест на Цейлоне, лишается большого удовольствия. Там вкусные рыбы и сказочные фрукты. Несколько сортов бананов, все известные у нас и, сверх того, несколько неизвестных даров тропиков, как, например, манго или лаулу. Манго здесь продолговатое, более зеленоватое и толстое, чем в Америке, с сочной желтой мякотью. У лаулу наряду с очаровательным названием. вид шафраново-золотистого яблочка и мучнистый вкус. Мы проезжали мимо какаовых деревьев, и шофер Фернандо научил нас срывать и разбивать их розовые стручки и вылущивать туго набитые в них бобы, лежащие в белом соусе; он имеет вкус очень кислых конфет, и его высасывают.
Более древним и самым знаменитым здесь растением является коричное дерево, научное название которого — cinnamonum zeylanicum — свидетельствует о его цейлонском происхождении. Именно сюда приезжали за корицей купцы еще в библейские времена. Корица — это внутренняя часть очень тонкой коры маленького деревца, которая, как свидетельствуют руководства, «отличается от всех других специй крепким ароматом, терпким и приятным вкусом».
То, что рис — главная пища на Цейлоне, не доставляет особого удовольствия некоторым чехам, называющим его «зубками мертвецов». Например, в меню андийского университета вы увидите шесть раз в неделю рисовую кашу и лишь один раз так называемое европейское блюдо — картофель. Интересно наблюдать вегетарианцев, которые по религиозным или кастовым соображениям обходятся совершенно без мяса. Некоторые из них не признают даже яиц и сыра. Один из них, студент, клялся нам, что, живя долгое время в Праге, строго соблюдал все предписания. И не тосковал там по цейлон