Крепость и монополию они в конце концов захватили и прекрасно реорганизовали то и другое. Вплоть до появления еще более упорного торгового конкурента — Англии — Джафна была главным опорным пунктом голландцев на Цейлоне. Британцы осады не вели, они применили вместо мортир дипломатию и стреляли вместо надгробных камней маленькими кусочками золота. Взятки оказали свое действие, и крепость в Джафне они получили неповрежденной.
Крепость эта могуча и даже при солнечном освещении мрачная и строгая. Камень темный, окружающие крепость рвы наполнены водой, словно с 1680 года — даты, выбитой над воротами, — ничего не изменилось.
Стоящие перед стенами деревянные бараки, в которых живут цейлонские солдаты, обозначены буквами и окружены колючей проволокой, как в концлагере. Площадь посреди крепости не так велика, как в Терезине[5], но вполне импозантна. На ней высится голый, неуютный протестантский храм с крестовым фундаментом, построенный в 1708 году. Алтарь не сохранился, остались лишь кафедра и хоры. Над ними кто-то щебечет… Что это за птицы?
— Вэвал, — смеясь, объясняют солдаты. Оказывается, здесь гнездятся тысячи нетопырей.
Пол вымощен голландскими надгробными камнями, более поздние — английские — использованы для стен. Умирали здесь и дети («Младенец двадцати дней от роду»), и высокие сановники («Капитан, тридцати девяти лет»). Эти люди заехали так далеко от Европы, чтобы тут найти смерть, для этого они пробирались вокруг всей Африки, влачили здесь существование без телеграфа, без свежих новостей, затерянные в жарких странах, измученные лихорадкой, опираясь лишь на грубую силу, лишь на страх… Каково было им умирать?
Покуда жилось, жили сурово. Церковь, направо от нее лестница, ведущая к цитадели, где стоит массивная виселица. Ее не сбили из бревен, как обычно делают, она гораздо солиднее — голландцы все делали солидно. Четыре кирпичных столба, над ними навес, а меж ними бревно для петли. Виселица была видна издалека, со всех концов Джафны.
Джафна видела португальцев, голландцев и англичан. Этот шумный город показался нам более веселым, чем остальные. Театр был переполнен девочками с косичками и точкой на лбу, в белоснежных блузках, рубашки мальчиков тоже сверкали чистотой. А во время вечернего представления родители веселились так же искренне, как их дети.
Среди дня мы видели перед индуистским храмом танцоров. Лбы их были выкрашены желтой краской, у одного над головой было что-то вроде балдахина из павлиньих перьев и блестящих украшений. Все они жаждали сфотографироваться. Вообще на Цейлоне создавалось такое впечатление, что люди обидятся, если их не беспокоить фотографированием. Они охотно становились перед объективом и улыбались, показывая все наличные зубы.
И мы здесь повеселели. Нам удалось вырвать минуту для купания, и нас отвезли на прекрасный пляж. Рассказывали, что кто-то переплыл оттуда многокилометровую полосу, отделяющую пляж от Индии. Мы это делать не пытались, у нас было слишком мало времени.
Мы предпочли осматривать берег, изобилующий кораллами и раковинами. Чуть подальше начиналась вереница пальм «пальмира», из плодов которой делают… угадайте, что?
Вы, вероятно, думаете, что «арак» — слово, существующее только в кроссвордах. Четыре буквы по горизонтали или по вертикали, цейлонский спиртной напиток. А между тем арак изготовляют именно из плодов этой пальмы. Это водка, получаемая в результате брожения пальмовых орехов.
Нам пришлось все попробовать: и сладковатый полуфабрикат, называемый тодди, и готовую водку. Причем повсюду пили из больших стаканов. За дружную совместную жизнь двух народов в Чехословакии, за дружную совместную жизнь сингалов и тамилов на Цейлоне!
КОЛОМБО — МАДРАС — СИНГАПУР
Ява уже ждет нас, а мы все еще разъезжаем по Цейлону. Надо торопиться в Коломбо, чтобы успеть упаковаться и дать последнее прощальное представление для наших верных спутников!
Такой сцены у нас еще не было: в пустом железобетонном монтажном цехе шоферы вплотную сдвинули четыре тяжелых грузовика, домкратами приподняли шасси, чтобы они не пружинили, и из кузовов образовались прекрасные подмостки для наших кукол. Полторы тысячи рабочих с женами и детьми, сидя на разостланных на земле циновках или стоя вдоль стен цеха, смотрели представление. Это была дань нашей благодарности цейлонскому национализированному транспорту за все оказанные нам благодеянии. Публика аплодировала не только актерам, но и шоферу Фернандо и его четырем помощникам, которые раскланивались вместе с нами.
«Берегитесь карманных воров и ясновидцев!» — заметили мы где-то в Коломбо предостерегающую надпись, словно дерзкие пальцы одинаково угрожали тут содержимому карманов и голов.
Мы снова очутились в сутолоке большого города, сделали последние покупки в торговом районе белых, носящем название Форт, и в более дешевых туземных лавках района Петтах. Мы покупали фотопленки, открытки, подарки для знакомых, а кое-кто бегал в поисках лекарств от насморка, мучившего нас здесь, и тропиках!
Мы пользовались аспирином и комфортом посольского квартала, наслаждались уходом баловавших нас милых соотечественниц. Потом наступил последний день, вечеринка с танцами и прощание. Последний привет был, конечно, послан пристани.
Маяк, большие суда, якорная цепь, колышущиеся в волнах отражения огней… В Ческе-Будеёвице жил когда-то мальчишка, который никогда не видел моря, но писал о нем стихи:
Да, я моряк!
Корвет наш гордый «Южный крест»:
12 тысяч тонн и путь — зюйд-вест!..
С тех пор перед его глазами уплыло много воды, морей было целое море. Моряком он не стал и стишки пишет редко, но старое очарование не исчезло. Оказало оно свое действие и сейчас, в Коломбо, где порт именно такой, о каких мечтают в Будеёвице.
Ах, постоять бы там вечером, вслушиваясь в тарахтение моторных лодок, в которых экипажи кораблей отправляются на берег кутнуть! Постоять там под башней маяка, последить за его светом, за тем, как он несколькими лучами сразу шарит по горизонту… Над твоей головой вращается огромный зонтик, его ребра отбрасывают простые и все же непостижимые огни рефлекторов. Тому, что параллельные линии где-то у горизонта сходятся, нас учили в школе. Но почему эти потоки света, которые над нашей головой явно расходятся в разные стороны, где-то в бесконечности идут параллельно, учитель забыл нам объяснить. Ты видишь их там, они пробегают по всем кораблям и уходят за горизонт, за свод земного шара. Вдали они вращаются бесшумно, с головокружительной быстротой, а над твоей головой — медленнее, тихо позванивая раскаленными линзами. Два связанных и все-таки таинственно самостоятельных мира — далекий и близкий.
Справа, под стенами доков и складов, среди пены прибоя что-то чернеет. Когда-то сложили там волнорез: лебедки опустили огромные цементные кубы, похожие на беспорядочно брошенные черные коробки, гробы и бункеры. Волны разбиваются о них; через два страшенных глаза посередине кубов — отверстия, в которые продевались цепи лебедок, — подымается белая пена, переваливает через их край и растекается… Белые слезы из черных глазниц.
Волны неравномерны, капризны, через каждые несколько минут набегает большой, все перекрывающий вал. И не хочется уходить, все ждешь еще одного, следующего.
Суда на вид солидные, но темп их передвижения нас не удовлетворяет. Мы летим вдоль западного побережья Цейлона вверх, к Джафне, затем одним прыжком оказываемся на восточном побережье Индии и приземляемся в Мадрасе. Там нас совершенно неожиданно встречают незнакомые люди с охапками цветочных гирлянд. Выясняется, что наши бомбейские друзья написали им, просили приветствовать здесь от их имени. Когда нас увенчивали и фотографировали, к нам примазалась попутчица, толстая англичанка: ей тоже хочется заполучить цветы на шею. 11 получив ничего, она обиженно обращается к нам.
— Собственно, кто вы такие? Я живу здесь уже пятнадцать лет, и этим черномазым ни разу не пришло в голову преподнести мне букет.
Это было очень неприятно, и мы молча ушли. Может быть, все-таки следовало объяснить ей, что для этих «черномазых» не все белые одинаковы?
Нас просили дать хоть один спектакль, но мы не могли срывать наше расписание. Пришлось удовлетвориться поездкой по городу в автобусе. Город большой, по-тропически оживленный, в нем два миллиона жителей. Мы видели маленькие домики прачек, стоящих на коленях у реки с чем-то пестрым в руках, но видели и небоскребы. У витрин авиакомпании «Air India» мы на минутку остановились. В одном из окон была реклама: камин с горящими поленьями и над ним призыв: «Слетайте на святки в Европу». В другом окне светилась крупная, посыпанная искусственным снегом надпись: «Прага». На нее опиралась кукла в одежде, которая, по-видимому, должна была изображать наш национальный костюм; чепец был голландский, ленты венгерские, юбка финская… Но, право, не удивительно, что на таком расстоянии — из Индии — все это переплетается.
Мы застыли перед витриной, думали о Праге, где скоро будут без нас праздновать рождество, о снеге, которого в этом году не увидим. Нам было жарко.
В ту же ночь мы продолжали свой путь и, как нарочно, удалялись от Чехословакии, направляясь на юго-восток.
После особой главы, посвященной цейлонским шоферам, было бы несправедливо не упомянуть хотя бы бегло о наших небесных возничих. Машина была индийская, вел ее капитан с мягкими карими глазами, член религиозной секты сикхов. Это значит, что он никогда не брился, ходил с черной бородой, а узел своих никогда в жизни не стриженных волос прятал под тюрбаном. Несмотря на свою старинную восточную внешность, он вел мощный Super Constellation с таким же профессиональным мастерством, как любой …..о выбритый западный пилот. Так что ошибаются те, кто, исходя из знаний, почерпнутых в фильмах, воображают, что для вождения трансокеанского самолета абсолютно необходимы квадратный подбородок и решительные серые глаза.