всего, что с ним связано, струился из ванной.)
Короче говоря, эти вороны устраивали около наших окон свой день авиации. Они маневрировали поодиночке и звеньями, парадно и явно воинственно. Наглее всего вели они себя по утрам, когда были, вероятно, особенно голодны и их явно раздражало, что мы еще живы. Они садились на ставни, злыми, немигающими глазами смотрели на кровати и каждый раз устанавливали, что у нас еще достаточно сил, чтобы повернуться на другой бок. После этого они демонстрировали свой главный номер: внезапно с ревом, которому не смог бы противостоять целый пакет снотворных порошков, стартовали, но только для того, чтобы освободить место следующей смене.
Башня молчания на склоне горы Малабар, как вам, вероятно, известно, — одна из достопримечательностей Бомбея. Религиозная секта парсов не предает своих покойников ни земле, ни огню; трупы относят на верхнюю площадку круглой башни, где их поедают птицы. Нам, конечно, хотелось там побывать, но выяснилось, что доступ туда запрещен всем без исключения. Даже сами парсы попадают туда лишь в сопровождении священнослужителя… на погребальных носилках. Поэтому мы только постояли под деревьями, вершины которых заслоняют башню. На ветвях сидели огромные безобразные грифы, а в воздухе кружилось нечто подозрительно напоминавшее наших знакомых по отелю. Вокруг места погребения разносился ненасытный, несмолкающий птичий рев. Теперь для вас ясно, почему это место называется Башней молчания.
Оттик стал так называть и нашу угловую комнату. На ворон он смотрел так же мрачно, как они на него, и предпочитал не подходить к окнам. Его даже не соблазнял открывавшийся оттуда идиллический вид: внизу, сразу же за шоссе, гостеприимно раскинулось старинное мусульманское кладбище с уютными могилами, абсолютно неприступными для каких бы то ни было птиц.
Но хватит кладбищенской экзотики. Я не хотел бы вводить вас в заблуждение и описанием подобных достопримечательностей исказить ваше представление о Бомбее — огромном городе с тремя с половиной миллионами совершенно живых жителей. Для мертвецов там времени немного, их хоронят деловито, без таких церемоний, как, например, в Бенаресе, где смерть по всем правилам превращают чуть ли не в главный смысл жизни.
Бомбей занят обыденными делами: ввозит и вывозит товары, не намерен удовлетворяться прожиточным минимумом, он не живет милостыней, как индийские святые, а работает. Рабочие зарабатывают свой хлеб на текстильных фабриках, на рыбацких баркасах, на транспорте, в порту и вообще, где удастся. Богачи, как на всем азиатском юге, предпочитают увеличивать свои богатства торговлей, а не производством. Производство — процесс длительный, для него необходим ввоз дорогих машин, расчеты, исследования, малоприятные отношения с органами власти, с профсоюзами, с рабочими. Первые струйки дохода, раньше чем он обильно потечет в карманы предпринимателя, должны миновать много подводных камней. Это не дело для неопытных людей, стремящихся разбогатеть быстро и при помощи более простого аппарата.
На Британских островах в далекой Европе все происходило иначе. Предприниматель не так боялся крупных инвестиций, он мог рассчитывать, что солидно поставленное предприятие переживет его правнуков. В азиатских колониях почва никогда не была столь прочной. Нервные, ненасытные и жестокие представители белой расы всегда отправлялись туда в поисках более быстрой наживы. Длительное плавание, нездоровый климат, расходы на вооруженную охрану… Викториански добродетельная Англия находила множество оправданий для грабежа.
Сейчас это невозможно. Индия — республика. Молодая национальная буржуазия становится на ноги и учится ходить, но и она чувствует себя не слишком прочно в изменившемся мире, явно идущем по пути к социализму. Гораздо больше, чем промышленность, ее соблазняют быстрый оборот в торговле, стотысячные сделки, для которых, если повезет, достаточно таких средств производства, как стол, два стула и телефон. А если уж заниматься производством, так быстрым, в арендуемых мастерских, с надеждой на крупный доход при незначительных капиталовложениях: кино! Случайно ли индийская кинопромышленность возникла именно в этом городе? Здесь накручивают триста полнометражных фильмов в год — Индия стала третьей великой кинодержавой мира после Голливуда и Японии.
Колесики кинокамер оборачиваются так же быстро, как полученные в кредит деньги, запыхавшиеся киношники попеременно то играют, то лечат язвы желудка. Нам дали возможность заглянуть в эту кинотрескотню, и мы никак не могли разобраться, насколько она типична для всего Бомбея. А самый Бомбей? Можно ли, заглянув в этот глазок, ориентироваться в части света, именуемой Индией?
Что мы знаем об Индии? Иностранные империалисты и собственные князья фактически положены на обе лопатки. В принципе установлено и направление будущего развития: оно пойдет по пути планирования, широкой индустриализации, организованной заботы о благе каждого гражданина. Но принципиальная ясность в вопросе о том, что было и что будет, еще не обеспечивает легкой ориентации в происходящем сейчас. Можно ли требовать от иностранной делегации, очутившейся среди такой перестройки, чтобы она, ставя спектакли и вообще распространяя славу чехословацкого искусства, к тому же еще нарисовала вам точную картину не той сумятицы, которую она, естественно, переживала сама, а той, что царила вокруг.
А между тем с нами самими происходило многое. В первое же утро нужно было распаковать сорок тюков театрального багажа, исправить повреждения, нанесенные перевозкой и любопытными руками таможенников, освоить сцену, поставить декорации, наладить освещение, магнитофон. Все это затянулось далеко за полдень. Затем душ, большое переодевание, приведение в порядок собственных измятых костюмов, рубашек, галстуков и… марш в машину. Мы отправляемся на прием к шерифу города.
Ни один чешский бродяга не представлял себе так встречу с настоящим шерифом.
Сначала нас повезли к зданию на набережной, давшему имя всему порту: Gateway of India. Ворота эти чрезвычайно странные: нечто среднее между пресс-папье, триумфальной аркой, синагогой и павильоном над источником в Марианске-Лазне. Чуть вправо высится чудовищная гостиница «Тадж» такого же стиля, а рядом с нею Радиоклуб. Ровно в шесть часов мы прошли там мимо облаченного в ливрею швейцара.
Солнце еще не зашло, но первые фонари — желтые на фоне голубого неба — уже загорелись, начиналось волшебное время на грани дня и ночи. Через стеклянную дверь мы вошли на террасу, наши ноги ступали по легендарному английскому газону — густому, мягкому, низко подстриженному, похожему на ковер. Когда мы оторвали от него взгляд и посмотрели вперед, перед нами предстало открытое море. Не более и не менее. Обыкновенное море, зеленоватое, спокойное, бесконечное, на горизонте соприкасавшееся с серовато-жемчужным небом. Между горизонтом и берегом пять снежинок: паруса, и на них розовый отблеск солнца, заходившего где-то за нашими спинами. Легкий ветерок, благородный и спокойный, относил раскаленный воздух города, и все вокруг этой террасы было так же спокойно. На ее пороге загнанное спешкой сердце на мгновение замерло, увлажнившиеся глаза обвели небо, лодки, море, лужайку, улыбки одетых в белое друзей, которые шли нам навстречу, сложив руки для мягкого приветствия… Всю эту необъятную панораму сердце впитало в одно короткое мгновение, что-то в нас сказало «Да!», и нас охватило огромное счастье.
ПРЕМЬЕРА
Бомбейский шериф — элегантный, стройный интеллигент, так что откажитесь от представлений о медной звезде, широкополой шляпе и низко висящем кольте. На приеме у него бармен не разливал виски, гости потягивали только невинные фруктовые соки. Как вы уже знаете, в Бомбее строжайше запрещены спиртные напитки, в этом штате нет пьяной шатии.
Зато чертовски острой была пища. Подавали какие-то пирожки и комочки молотого мяса под соусом из жгучего маленького перца, который назывался чили, так же как в Мексике. Наименее искушенным членам делегации это блюдо показалось подходящей тренировкой для факиров, они уверяли, что следующая ступень — проглатывание огня — после такой подготовки не составит особого труда.
За столом с нами сидела красивая индианка с бриллиантом в левой ноздре. Ее отец, губернатор штата Бомбей, показал нам интересный пример того, как ловко может профессионал использовать случайную тему для публичного выступления. Он спросил, почему труппа пробудет в городе всего неделю, и мы объяснили, что от нашего имени были заключены договоры с другими странами. «Ага, — улыбнулся он, — вы тоже только марионетки». Затем шериф попросил этого пожилого господина подойти к микрофону и официально приветствовать нас. Губернатор сделал это чрезвычайно любезно и вызвал особые аплодисменты следующим добавлением:
— Кстати, об актерах кукольного театра. Разве все мы не марионетки? Иногда мне кажется, что я в этом государстве являюсь марионеткой в большей степени, чем кто бы то ни было.
Так говорил он в интимной клубной обстановке. Вечером же на торжественном открытии нашей премьеры в битком набитом театре губернатор выступил снова. Перед массами он сформулировал свою мысль иначе:
— Все мы марионетки в руках судьбы…
Премьера была действительно торжественной, и пора уже рассказать вам, с каким товаром мы ездили по Азии.
Брненская труппа «Радость» демонстрировала обозрение, которое сочинил и поставил Йозеф Калаб. Авторы декораций и кукол Ярмила Майерова и Карел Главатый, композитор — Алоис Шебестик, художественный руководитель — Франтишка Кайнарова. Эта постановка была первоначально подготовлена для международной публики Московского фестиваля молодежи и как пантомима обладала тем преимуществом, что была понятна везде, не нуждалась ни в объяснениях, ни в комментариях. Она обращалась непосредственно к брюнетам и блондинам, к кудрявым детям и седовласым старцам; я убедился в том, что даже буддийские монахи с бритыми головами, глядя на нашу сцену, со смехом хлопали себя по бедрам.