спадают, как струи фонтанов. Некоторые аспары — танцовщицы в коротких юбочках; они изображены обычно по три, прыгающими по цветам лотоса, одна нога у них подогнута, тогда как вторая, тоже согнутая, поднята. Причем колени отодвигаются как можно дальше от туловища, линия бедер образует внизу прямую черту; основное на их танца, по-видимому, шаг. Руки поднимаются и опускаются в одном ритме со всем телом, лица под треугольными диадемами улыбаются, улыбаются все эти тысячи небожительниц.
Вдоль стен открытых галерей тянутся параллельные ряды других рельефов с изображениями мифологических и исторических событий. Высота их в среднем два с половиной метра, длина — восемьсот метров. Восемьсот метров сцен, происходящих в раю и в аду, борьбы людей с демонами, военных смотров. Здесь битва с бесчисленным количеством сражающихся, великаны, вращающие небесное море молока, дабы сбить масло бессмертия, сам бог Вишну в образе женщины поддерживает землю, чтобы она выдержала вращение этого моря.
Я начал с конца, с описания деталей отделки, но еще ничего не сказал о целом, а ведь это главное. Почти бесспорно, что орнаменты, покрывающие такие колоссальные плоскости, должны в конечном счете стать несколько однообразными, производить впечатление серийного производства. Но эти стены были бы поразительны, даже если бы не были ничем украшены. Учтите, что храм Ангкор-Ват — это огромный квадрат, длина его стен свыше четырех километров, внутри окружающего их рва расположены один над другим постепенно уменьшающиеся квадраты галерей, и все это устремлено к центральной пирамиде, где подымается самая высокая башня, в которой находятся главные помещения храма.
При описании таких масштабов слова бессильны, так же как фотографии. Вы можете знать на зубок репродукции фресок Сикстинской часовни и все-таки только в Риме отдаете себе отчет в их действительных размерах. А в Ангкоре размеры — самое главное. Самое большое впечатление производит невообразимое расстояние, на котором перед вами предстают башни Ангкор-Вата, когда вы приближаетесь к входным воротам, расстояние, которое кажется непреодолимым и после того, как вы, уже миновав эти ворота, идете к башням. Дорога под вашими ногами убегает, крутая лестница подымается, спускается и снова подымается. Подойти к этим башням вплотную — значит, проделать долгий путь, испытать жадность ожидания, нарастающее волнение, преклонение перед мощью человеческого созидания. То, что какой-то король этого захотел, а архитектор смог спроектировать, можно понять. Но то, что плоды их ненасытной фантазии были осуществлены, что такие несбыточные мечты были воплощены в жизнь одним поколением — это превосходит самую смелую фантазию.
Прибавьте ко всему окружающую атмосферу. Ведь башни не картонные, все это не макет, находящийся в закрытом помещении какого-нибудь музея. Это растянулось на километр в длину и на километр в ширину, вокруг летают птицы, и вслед за солнцем движутся тени, меняется окраска камней. Поднявшись наверх, вы увидите вокруг безмолвный девственный лес. Вдоль прекраснейшей галереи тянется четырехугольник рва. Вы видите, что его вода заросла лотосами. Лодочки движутся среди зарослей водяных лилий, стоящая у дороги на коленях женщина в саронге обнаженными руками полощет белье. Проходя по двору, вы минуете стадо коров, то там, то тут мелькают шафранные одеяния монахов. Ангкор-Ват — единственная из руин, снова ставшая действующим храмом. Из келий доносятся звуки гонга и бормотание молитв, от курящихся у алтарей палочек подымается сладковатый аромат.
День угасает. Над кронами деревьев быстро опускается багровый шар солнца. Башни, подобно вершинам альпийских гор, покрылись багрянцем, пылают шафранные тоги монахов, чашечки лотосов закрываются.
А Торопливость, наша жалкая Торопливость все еще лежит неподвижно на земле.
УЛЫБКИ И ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛОПОСЛЕ НИХ
Важно ли, кем были божества, которым здесь курили фимиам? Кто здесь всегда улыбался — Будда или многорукий Вишну? Религия и секты часто сменялись, и чем больше переплетаются их следы, тем меньше значения придаешь путям, по которым они шли. Несомненно, что главным божеством был в Ангкоре король. Это он объединял в единое целое трудолюбивых пчел страны, он был видимым связующим звеном всего общественного здания, он символизировал единство, от него зависело процветание больших ирригационных сооружений, на которых основывалось производство риса.
Вероятно, в Кхмере впервые в строгую науку Будды вторглась причудливая антиреформация — роскошь, мистика, святые. Мы знаем, как древний буддизм отрекался от мира, как хотел обойтись без священников, без посредников, даже без божества, был не более и не менее как бунтом против человеческой натуры. Боль и страдания были настолько невыносимыми и казались так тесно связанными с земным существованием, что Будда вместе с ними отверг жизнь вообще. Он проповедовал отказ от суеты общественной жизни, отказ от страстей, включая сладострастие. Вырваться из проклятого круговорота зла, порождающего зло. Вырваться из него навеки; без надежды на звуки ангельских арф и небесные лакомства. Прочь оттуда!
Напиток такой сильной концентрации не годился для крестьянина, который должен был вносить как можно больше меда в общественный улей. Общий отказ от насущных жизненных забот был бы самоубийством общества, а это не было на руку властителям. Они не возражали против того, чтобы при общественном разделении труда сформировались и несколько комичные профессиональные мудрецы, предостерегающие от излишнего обжорства. Но в остальном им нужна была религия надежная, возвышенная — отдушина для скопившихся эмоций. Им надо было обещать бедняку, к которому земная жизнь была несправедлива, награду в потустороннем мире, угрожать адом каждому, кто пытался поколебать порядок, который их устраивал. Касты, иерархия, ритуал были основой их преуспевания. И потому они проповедовали, что выполнение ритуала — основа преуспевания вообще.
Они не нуждались в сложных философских абстракциях и предпочитали наглядность. Вишну, например, был божеством наглядным. Многорукость его статуй говорила о том, что, обладая большей силой, чем простой двурукий человек, он может делать много дел одновременно. Первоначально статуи Будды были портретами обыкновенного человека, не обладающего исключительной силой или активностью; а если у него были какие-либо необычайные способности, то они заключались в мышлении. Поэтому скульпторы очень скоро стали изображать его с шишкой на темени, чтобы показать место, где кроется источник этой необычайной способности. Но этого было мало, требовалось превратить портрет в идола, создать множество Будд. Исторический Будда был низведен до положения одного из звеньев в цепи Будд-спасителей, которые из вечности в вечность пекутся о мире и приходят помочь ему. Небеса заселили святыми, некогда бывшими Буддами или готовящимися ими стать. Возник миф о многоруком существе, настолько самоотверженном, что оно добровольно оставалось помощником людей, хотя уже давно заслужило право на личное блаженство и нирвану: о бодисатве Локешваре.
В буддизме создалось два течения. Строгое учение, больше походившее на первоначальное, называлось хинаяна — малая колесница. Второе, широко распространившееся по всему свету и располагавшее такими аксессуарами, как небо, ад, рай и многорукие божества, называлось махаяна — большая колесница. Большая колесница проникла через Камбоджу в Монголию, Китай, Корею, Японию; более трезвая малая колесница сохранилась только на Цейлоне и нашла в современной восточной Индии подходящую почву — после падения империи кхмеров был утрачен вкус к религиозной помпезности. (Быть может, вам покажется, что в этой книге отводится слишком много места такому чуждому для нас вопросу, как буддизм. Но для миллионов людей на Востоке эта религия остается до сих пор мощным политическим фактором. А у западной границы Чехословакии буддизм становится интеллектуальной модой. Не исключено, что он с обычным запозданием проникнет и в головы некоторых людей у нас. Можем ли мы позволить этим модным словечкам импонировать кое-кому, и не знать, в чем их сущность?)
Восседавшие на алтарях древних ангкорских храмов индуистские либо махаянские идолы фактически были всегда портретами королей. Скульптор лишь добавлял лишнюю пару рук, иной раз буддийскую шишку на темени или нимб как символ излучаемой благостыни и обязательно улыбку как выражение внутренней уравновешенности.
Немного к северу от Ангкор-Вата (Пагоды Столицы) находятся стены Ангкэр-Тома (Столицы), образующие квадрат, каждая сторона которого равна трем с половиной километрам. Путь туда ведет по насыпи, окаймленной высокими перилами. Каменные генералы, как их называет средневековый автор путевых заметок Чоу Та-хуан, тянут там, подобно бурлакам, девятиголовую кобру. Этой коброй они вращают гору Вселенной, взбивая таким образом море молока. Об этом мы уже говорили. Гору эту воплощает центр города Ангкор-Том — храм Байон. Байон очередное колоссальное нагромождение камня вокруг маленьких келий, населенных летучими мышами. На его центральной пирамиде высится целая система башен, и каждая из них увенчана головой четырехликого короля Локешвары; лики эти обращены ко всем четырем сторонам света. Каждый двухметровый лик улыбается блаженно, мудро, всеведуще, понимающе, милосердно, безразлично, угрожающе, жестоко… Пусть твоя совесть, грешник, подскажет тебе, что означает каждая из этих неизменных улыбок. Король бесспорно знал, почему поместил в центре Вселенной свой (или Локешвары) портрет: он видел больше всех людей, смотрел на них свысока, наблюдал за ними — с умудренной улыбкой божественной справедливости на устах — даже в самых отдаленных уголках своего царства. От него нельзя было ничего скрыть, невозможно было бежать.
И снова видим мы у подножия башни галереи с рельефами. Стереотипная улыбка правителя господствует над Вселенной, принимая ее такой, как она есть. Ужасы войны и радости мира сосуществуют в ней. Мы видим людей, упавших во время морской битвы в воду и пожираемых крокодилами. И тут же рядом, другие люди жарят рыбу на огне домашнего очага. Быть съеденным ужасно, поедать самому приятно — ну и что ж? И здесь отправляются в поход армии, плывут в бой галеры, кхмеры сражаются с соседними народами, люди убивают, чтобы лучше жить… И все это украшает храм, называемый будд