Мы смотрели на него долго, изумленно и ненасытно. Лишь последнее действие спектакля не увлекло нас. Заклинатель змей стал вторично собирать у публики деньги на покупку новой кобры взамен той, что танцевала перед нами и будет сейчас отдана на съедение мангусте.
Мангуста походила на большую крысу, поросшую густой серовато-зеленой шерстью. Она нетерпеливо дергала цепочку и рвалась вперед, чтобы броситься на ненавистную змею и задушить ее.
Мы не стали ожидать поединка между хищниками. Нам не хотелось увидеть в Бенаресе еще одну смерть.
ЕСЛИ ЕСТЬ НА СВЕТЕ РАЙ…
Следовало бы на прощание зажечь что-то вроде уютной лампы и расстаться с Индией при объективном освещении. Мне хотелось бы убедить вас, что эта страна не печальнее других стран мира, и здесь — что бы ни бормотали местные святые — люди больше мечтают о жизни, чем о смерти. И чем больше им не хватает самого необходимого для жизни, тем явственнее эта мечта, тем убедительнее.
В мечту я верю. Она все изменит, изменит мир, со временем поведет все за собой.
Не удивляйтесь. Мечта и вера, конечно, слова, напоминающие религиозную терминологию, а по отношению к религии эта книга была до сих пор нетерпимой, даже предвзятой. Мы не скрывали убеждения, что религия слишком долго вмешивалась в управление государствами, имела достаточно возможности показать, на что она способна, и выяснилось, что способна она на многое. Моисей, Будда, Христос… Разве их церкви не стремились исправить людей, создать более справедливый строй, привить уважение к жизни? После тысячелетних экспериментов результат оказался неважным. Прекратились ли под хоругвями церкви зверства? Не видим ли мы в бывших колониях доказательств того, что миссионеры занимались разведкой для артиллеристов? Если человек был человеку волком, то спиливала ли религия ему зубы? Или скорее наоборот: способствовала тому, чтобы у волков не было оснований жаловаться на перебои в поставке жертв?
И все-таки я отваживаюсь употребить слово «верю». Например, в то, что для людей наука, находящаяся в руках социалистов, полезнее всех религий, вместе взятых. Это, конечно, вера, но не догма. Она ни от кого не требует слепого согласия. Каждый может убедиться, что прививки снижают детскую смертность, а при социализме делают прививки всем детям бесплатно. До тех пор, пока я буду видеть, что сытый более доволен, чем голодный, а социализм дает всем без исключения возможность быть сытыми, моей веры никто не поколеблет. Можно ли кого бы то ни было принуждать к блаженству? Надо ли во что бы то ни стало кого-нибудь переквалифицировать на ангела? Бессмыслица. Но участвовать в ликвидации нищеты я бы хотел. В это я верю, об этом мечтаю, за это готов бороться.
И раз я уж начал исповедоваться, скажу, что я думаю о счастье.
Мы приехали в столицу Индии Дели и осматривали резиденцию бывших властелинов страны — дворец Великих Моголов. Это лабиринт роскошных зданий из алебастра, окруженных строгими зубчатыми стенами Красного форта. Снаружи строгие стены, а внутри цветочные клумбы, каменные трубы и водоемы с проточной водой, павильоны гаремов с окнами из кружевных, ажурных мраморных плит. Заманчиво светятся каменные бассейны, из выступов, имеющих форму бутонов лотоса, струится горячая розовая вода. Над всем этим высится Павлиний трон правителеи, а окружающие стены гладки, выложены цветами и надписями из самоцветов. На стене одного из таких колонных залов двустишие, звучащее как вздох:
Если есть на свете рай,
Он здесь, здесь, здесь!
Этот рафинированный рай не имеет ничего общего с раем Адама и Евы, это полная противоположность всего простого, естественного. Владыка применял насилие не к одним только подданным, он насиловал и природу, заставлял воду бесцельно плясать по извивам бассейнов, кусты — образовывать бессмысленные арабески на грядках. Построил себе жилище, походящее на драгоценную алебастровую клетку, на ядрышко плода, лежащее на выстланном пухом ложе. Жесткой скорлупой стали крепостные стены, ощетинившиеся снаружи остриями боевых копий. И все это было создано для того, чтобы внутри такого курортного великолепия жил один человек — голый, не работая, ничем не рискуя, ничего не опасаясь. И это счастье?
Моголы думали, что именно в этом счастье. Они воевали, интриговали, жгли и казнили, чтобы их счастье было вечным. Свои колонные залы они противопоставляли всем.
Не удивительно, что остальные люди про себя твердили: «Если это рай, то нам он не нужен, не нужен, не нужен!»
Но власть Моголов не была вечной. После них другие правители, включая английских вице-королей, сидели на Павлиньем троне также непрочно. Исчезли короли и вице-короли, исчезают и последние князья. И похоже на то, что индийцы хотят избавиться не только от вельмож, но и от всяких паразитов вообще, даже самых мелких.
Как-то на шоссе, неподалеку от Дели, я вдруг встретил совершенно голого человека. Вам, вероятно, когда-нибудь снилось, будто вы оказались в одной рубашке посреди оживленной улицы. Это мучительное ощущение. Но этот человек совершенно не смущался, и встречные ничуть не удивлялись, хотя был ясный день и на человеке не было ни ниточки. Он не походил на обычных оборванных аскетов или фанатиков; ему было лет тридцать, тело у него было чистое, хорошо упитанное, глаза спокойные и выражение лица совершенно нормальное. Больше всего он напоминал мне нашего Йозефа Швейка, которому понравилось в сумасшедшем доме потому, что человек может там делать все, что вздумается, и к тому же его кормят и не посылают на фронт.
А в Индии это возможно и без сумасшедшего дома! Сбрось одежду, становись святым секты джайнов, удовлетворяйся немногим, а это немногое ты всегда получишь от других в виде подаяния, сиди и предавайся созерцанию. И в этом счастье?
Джайны утверждают, что именно такое прозябание — счастье. Они не боролись за свои взгляды, не совершали во имя этих взглядов преступлений, свою добродетель бедности они так настойчиво выставляли напоказ, что в конце концов добились — также бесцеремонно, как Моголы, — счастья за счет других. Могут ли люди согласиться со счастьем знатного Могола, лежащего обнаженным в алебастровом бассейне, или со счастьем подобного Швейку голого человека на улице? «Нет, — сказал недавно индийский министр Кришна Менон по поводу джайнов, — каждый бедный святой обходится нам, остальным, слишком дорого».
Святые ничего не делают и к тому же урывают еду у тех, кто сам не наедается досыта. Отсталой в промышленном отношении стране надо во многом догонять других, народу приходится напрягать все силы, и добровольные нищие являются в сущности паразитами. Эту экономическую истину Азия постигает довольно быстро.
И если среди вас найдутся люди, которые хотели бы вкусить райскую жизнь и полное безделье, они должны поторопиться в Индию и сбросить там одежду, пока таких там еще терпят.
Сам я этого не пробовал, я представляю себе счастье иначе. И к гнездышку Моголов, оберегаемому зубчатой стеной, я тоже не стремлюсь. Кому захочется не жить с людьми, а противопоставлять себя им?
Я за людей.
В Дели мы встречали Новый год, и это мой тост за Индию и за всех вас.
НЕСКРОМНЫЕ КУКЛЫ
В туманную погоду загадки бесконечности начинаются в трех метрах от окна. В Дели было несколько туманных дней, пришлось отказаться от некоторых поездок, а это благоприятствует пищеварению и философствованию.
Застал нас там и самый холодный день в году. Для газет это было сенсацией: температура катастрофически упала — до шести градусов выше нуля. Не думайте, что это пустяк. Окоченевшие босые люди, кое-как завернутые в какие-то простыни, но с головой, обмотанной всеми шерстяными платками, которые им удалось раздобыть, были незабываемым зрелищем. Между прочим, мы видели там также попону для скота, имевшую совсем не такой вид, как у нас в Чехословакии. На спине был вшит специальный мешок для горба буйвола.
Новогодний день выдался прекрасный, светило солнце, и обед у наших друзей в посольстве подавался в саду. Госпожа Майка позаботилась о золотистой чечевице и нашем чешском символе изобилия — свином жарком. Все было как в Праге, если не считать того, что мы сидели на террасе под открытым небом и перед нами расстилался индийский ландшафт. Зеленая трава, полосатые белки, которые с вертикально поднятыми хвостами бегали по дорожкам, листва на деревьях и среди листвы обезьянки. На ветвях сидели сердитые голуби — дутыши и «семь сестер», которых так называют потому, что они всегда летают группами по семи. Они величиной с дрозда, но серые с желтыми клювами. И порядочные обжоры.
В связи с этим мне хочется рассказать еще о нескольких особенностях местной кухни. Одна индийская кухарка чрезвычайно таинственно пообещала угостить нас местным блюдом, которого мы, конечно, не знаем, а оказалось оно самой обыкновенной цветной капустой. В другой раз нас угостили загадочными, геометрически правильными валиками, из которых торчала косточка куриной ножки. Когда в валик втыкали вилку, вытекал горячий жир, и это было замечательно вкусно. Я так и не мог понять, как это готовят. Наш посол уверял, что просто высверливают в воздухе дыру, набивают ее курятиной, оставшееся место наполняют маслом, все это обваливают в толченых сухарях и затем жарят.
На индийской свадьбе я пробовал зарумяненных, перченых кур с гарниром из большого количества зелени, различные блюда из мяса, горячие хрустящие лепешки. Невеста с драгоценным камнем в ноздре без конца подкладывала еду на наши тарелки. Но она напрасно беспокоилась, мы и сами наполнили бы их, все было очень вкусно.
Какую еду можно назвать обычной, а какую экзотической? Обжаренная цветная капуста, перченая курица… На этой свадьбе я разговорился с индийским министром культуры господином Хамаюном Кабиром. Он признался мне, что с детства мечтает увидеть город со сказочным названием Самарканд. «И вы тоже? — воскликнул я, так как мечтал о Самарканде всю жизнь. — Скажите, а откуда вы родом?».