Зинаида написала в ту пору портреты двух французских аристократок — Элен де Руа и Жанны де Мерод. О первом из этих портретов искусствовед В. Круглов сообщает, что он «является выразительным образцом неоклассической живописной системы, пронесенной Серебряковой через многие десятилетия. Здесь конкретное подчинено “общему”».
В начале 60-х годов в ателье к Серебряковым захаживал знаменитый Сергей Лифарь. Возможно, впервые его привел Шура Серебряков, сотрудничавший с Лифарем в Обществе охранения русских культурных ценностей за рубежом, основанном сразу после войны и больше четверти века (до 1985 года) возглавляемом Лифарем. В 1961 году Зинаида Серебрякова пишет портрет этого великого человека, некогда ученика и возлюбленного Дягилева, позднее процветающего танцовщика и сценографа, в войну, как и многие уважающие себя парижские кумиры, почтенного коллаборациониста, а в свои 50, видного деятеля искусств, коллекционера, пушкиниста, орденоносца, одного из лидеров французского и русского культурного строительства. На портрете Серебряковой Лифарь предстает человеком обольстительным, красивым, неглупым и очень способным, как бы «на все способным». Лифарь, помня о былом пристрастии художницы к балету и балеринам, порадовал 76-летнюю мастерицу интересным заказом: он привел в ее ателье молодых звезд балета — Ивет Шовире и Мирей Бельмондо. Так появилось еще два прекрасных портрета Серебряковой. В том же году Лифарь выставил все три новых работы Серебряковой на одной из организованных им благотворительных выставок. Это доставило художнице удовольствие, она уже Бог знает, сколько лет не выставлялась. Впрочем, на подходе была ее русская выставка и ее новая российская слава. В годы хрущевской «оттепели» полотна «зарубежной» художницы Серебряковой стали мало-помалу выплывать из полутьмы запасников, а иные из них даже получили на музейных стенах место — там, где раньше так вольготно располагались бесчисленные портреты сухорукого генералиссимуса.
И вот к 1965 году советским Союзом художников были подготовлены выставки Зинаиды Серебряковой в Москве, Киеве и Ленинграде. В процессе подготовки к этим выставкам парижскую мастерскую Серебряковой посетили знатные «выездные» художники-начальники из Союза художников — Герасимов, Шмаринов и Соколов. Разволнованная высоким визитом, боясь ударить лицом в грязь, пожилая эмигрантка лихорадочно искала, чем отличился на ниве искусств товарищ Соколов, но так и не нашла.
Конечно, выставка эта была большим событием для художницы, которая в последний раз выставлялась в Париже аж в 1938. Российские выставки Серебряковой прошли с огромным успехом: перед открытием у выставочных залов собирались очереди. Имя художницы, затерявшейся где-то в таинственной эмиграции, в необъятном художественном мире мифического и пока еще недоступного советским гражданам Парижа, стало известно на родине. Появилось великое множество статей, рецензий, вышли альбомы Серебряковой, репродукции ее картин. Золотые перья подцензурной искусствоведческой журналистики с осторожностью объясняли, что и в буржуазном окружении художница не пропиталась духом ихнего гниения, что ее и в Париже «привлекали простые представители парижского населения» (благо нашлись — за 60 лет парижских трудов — портреты одной булочницы и одного официанта), а также «трудовые люди Франции и Африки» (так называл искусствовед А. Савинов французов и марокканцев).
Но Бог с ним, с научным искусствоведеньем: в широких кругах низкооплачиваемых советских горожан-шестидесятников пошла тогда настоящая мода на Серебрякову. Девушки устраивали себе прическу «под Серебрякову», интеллигенты вешали на стеночку или ставили под стекло на книжную полку репродукции с ее картин (иногда рядом с самим Хемингуэем и самим Александром Исаичем). Советские выставки закрылись в 1966 году, а осенью 1967 года Зинаида умерла. Ушла вослед своим кумирам из Лувра. Все там будем…
Москва откликнулась на смерть художницы некрологом, который подписали самые маститые и сановные — ленинописец В. Серов, правдисты — Кукрыниксы (Куприянов, Крылов, Ник. Соколов), Грицай, Кеменов, Пушкарев… В некрологе объяснялось, что и «в период ее жизни за рубежом» художница «наряду с выполнением вынужденных заказных работ продолжала интересоваться жизнью простых тружеников, крестьян и рыбаков, с большим сочувствием изображая их нелегкий труд в многочисленных живописных и графических произведениях».
Вот так. Простые труженики и нелегкий труд. А про чудных наших полновесных, обнаженных и приодетых красавиц ни слова. И обидно право: заказных работ было больше всего в голодном Петрограде, а в Париже, где хорошее снабжение, вечно не хватало заказов.
После смерти Зинаиды Серебряковой в мастерской на улице Кампань-Премьер остались шестидесятилетний Шура и 54-летняя Катя. Впервые за полвека остались без маминого неотступного присутствия. Оба они не обзавелись ни семьями, ни детьми, ни любовями, а оба ведь были так хороши собой и талантливы. Может, мать слишком властно держала их возле себя. А может, просто в их «трансгрессивном» окружении вообще не в чести были какие-то не те отношения.
У Александра Серебрякова прошло в Европе немало персональных выставок, а в 1985 году он провел в Париже ретроспективную выставку своих работ и работ своей сестры Екатерины Борисовны, с которой он так часто работал вместе. В связи с выставкой Александр Серебряков дал подробное интервью газете «Русская мысль», где говорил и о своей работе в Обществе охранения русских культурных ценностей. В то время Серебряков уже возглавлял это общество и объяснял, что целью его «является сохранение тех ценностей, которые были созданы русскими в эмиграции или, как говорят, в рассеянии»:
«Обществу принадлежит множество книг, неизданных трудов, представляющих историческую ценность. Все это мы передали в Национальный Архив на сохранение… В настоящее время ко мне обратились с просьбой собрать имена русских художников, живущих и живших в разных странах с 1914 года по сей день… эти аннотации я передам в Национальный Архив».
Материалы Общества, которое после С. Лифаря доброе десятилетие возглавлял Александр Серебряков, переданы были в Государственный Архив Франции и в амстердамский Международный институт социальной истории. За свои художественные и общественные заслуги Александр Серебряков был награжден французским Орденом Искусств и Литературы.
В 1990 году в Милане, а в 1994 году — в Обществе друзей Мальмезона вышли альбомы «портретов интерьера», созданных великим мастером этих «портретов» Александром Борисовичем Серебряковым. Оба альбома назывались «Портретист интерьера». А в январе 1995 года Екатерина Серебрякова и представители семей Бенуа, Лансере, Кавос, Эдвардс и Сент-Ипполит известили через русскую газету о смерти Александра Серебрякова в возрасте 87 лет…
Год спустя, когда я впервые пришел в серебряковское ателье на улице Кампань-Премьер, Екатерина Борисовна сидела одна под портретами любимого брата, написанными ее знаменитой матерью…
Художница Екатерина Серебрякова выставлялась лишь один раз — в 1985 году, вместе с братом, но она терпеливо ждет своего часа. Ей уже 95, но в искусстве такое промедление не редкость, иным приходилось ждать еще дольше.
Когда я бываю в гостях у Екатерины Борисовны, мы толкуем с ней о том, что хорошо бы не просто выставку Серебряковых было б устроить, а парижский Музей Серебряковых… Тогда весь мир приезжал бы в Париж, чтоб увидеть этот сказочный мир… Она бы все отдала в музей, но кто возьмется за это дело? Кто проявит интерес? Кстати, слово «интерес», оно во французском языке чаще всего обозначает — выгоду. Так вот, кому это будет выгодно? Не знаю… А как было бы здорово…
Глава 3Ангелы бездны и русские художники на сельском кладбище в Шеле
На правом берегу Марны, близ нынешнего городочка Шеля, люди селились еще с доисторических времен. Археологи нашли там стоянку (так называемое «Сарацинское стойбище»), которую один из французских ученых относит к раннему палеолиту, в связи с чем предлагает коллегам назвать этот период каменного века «шельской эпохой». Намного позднее, уже в меровингскую эпоху существовала здесь королевская вилла, на которой в 584 году был убит король Шильперик I (намекают в этой связи на некие козни королевы Фредегонды). Вдова Хлодвига II основала здесь в 660 году знаменитое аббатство, в котором сама она и кончила свои дни. Ни от виллы, ни от аббатства, ни от прочей старины не осталось и следа (есть еще, впрочем, какая-то колонна XIII века), зато доподлинно известно, что боковые приделы Собора Парижской Богоматери строил (в 1250–70 гг.) здешний уроженец Жан из Шеля. К тому же и в Шельской церкви сохранилось немало дошедших от поздних времен аббатства (от XIII и XV века) элементов строения.
Из прочих более или менее старых учреждений городка остановят наше внимание лишь дом престарелых да кладбище, ибо среди обитателей здешнего старческого дома, которых судьба занесла в Шель в недобром XX веке, было и несколько русских художников.
Жила здесь до самого 1971 года художница Ольга Михайловна Бернацкая, уроженка города Киева, дочь профессора Михаила Бернацкого, ставшего министром финансов во Временном правительстве, а еще позднее — управляющим финансами у Деникина и у Врангеля. Семья состояла в родстве с А. Н. Бенуа и П. Б. Струве. В юности Ольга Бернацкая училась в Петербурге на историко-филологическом факультете, с 1920 года занималась в парижской Академии Гран Шомьер, в парижской мастерской Яковлева и Шухаева, занималась у Бориса Григорьева, потом жила во Флоренции. Двадцати пяти лет от роду вышла замуж за молодого экономиста, а с 1930 до 1935 года жила в Марокко, писала картины в «императорских» Марракеше, Фесе и Мекнесе, в Танжере, Рабате и Касабланке, а также в прекрасном Могадоре, что нынче называют Эссауирой. В Рабате и Касабланке прошли у Ольги Михайловны персональные выставки. Из Марокко в Европу привезла она множество работ. Ольга хорошо знала и любила эту волшебную страну Северной Африки. Выставляла она свои картины в Париже и в Утрехте, но вот с начала 40-х годов из-за ревматизма рук перестала работать, а жить ей еще оставалось долго. Дружила она с художниками Андреем Ланским и Юлией Рейтлингер, дружила с семьей Деникиных, с семьей генерала Евгения Миллера, а также с французским поэтом Альфонсом Метерье, который, как и она сама, знал и любил Марокко. Последние годы своей жизни она провела в старческом доме в Шеле.