Вот как об этом успехе вспоминала оказавшаяся в ту пору в Париже лихая художница-мирискусница, в ту пору еще не академик, Анна Остроумова-Лебедева:
«Александр Евгеньевич Яковлев имел тогда огромный успех. Самый большой успех из всех художников Парижа. Во время его выставки не было ни одного периодического журнала или газеты, где бы не были помещены статьи и снимки с его произведений… Я была на выставке на второй день открытия и из его многочисленных картин и этюдов, не менее двухсот пятидесяти, все, кроме двух, были проданы. Такой ошеломляющий успех они имели…»
Живший тогда уже постоянно в Париже, славнейший из живописцев первого поколения мирискусников Константин Сомов, по своему обыкновению все парижские события описывавший в письмах любимой сестренке, оставшейся на родине, сообщал ей в начале января 1926 года:
«Вчера был я в мастерской Яковлева, который летом участвовал в экспедиции в Африке и навез оттуда кучу этюдов, больше 300. Он мне много показывал… Много интересного рассказывал о том, что видел. Например, что есть племя пигмеев, живущих очень уединенно в лесах дремучих, занимающихся охотой, лазающих по деревьям, как обезьяны. Соседние племена их боятся, так как они умеют делать особые яды, которыми они натирают стрелы, а они отличные стрелки. Он был у них в домиках, вроде кукольных, и я видел несколько его рисунков с этих пигмеев, страшные уродцы. Он в апреле делает большую выставку и, главное, его еще — колоссальный групповой портрет всех сотрудников экспедиции. На воздухе, на фоне африканского пейзажа. Но в картине ни одного луча солнца».
В этом отрывке из сомовского письма уже кое-что есть из того что мы собираемся рассказать о невероятной судьбе Яковлева и о нем самом: о его таланте, его способности к труду (этюды он писал десятками, а то и сотнями), о его фантастических похождениях и приключениях: Петербург, пустыня Сахара, Токио, Мозамбик, джунгли, Ханой, Сайгон, Италия, Испания, Нью-Йорк, Лондон — и кулисы Ковент Гарден, и поцелуй Анны Павловой, и прогулки с Ротшильдом, и громкая слава, и бесконечные обеды в замках, и уик-энды в компании профессионалов разведки, и отроги Тибета, и узкоглазые лазутчики, и веселые застолья близ Куры и Арагвы, и тихие улицы Бостона, и внезапная таинственная смерть в Париже… Да здесь событий и путешествий на два приключенческих романа, а пожалуй, что и на три детективных. Но верно напророчил чародей Сомов (этому я верю): «ни одного луча солнца».
Одни тени без солнца — и покров тайны. Но мы ведь не роман пишем — скромный биографический очерк. Лишь краткий обзор того что почти всплыло на поверхность. Разве что никем не было до нас замечено…
— Да что там такое было не замечено? — воскликнет ревнивый искусствовед. — Чего такого ни в одной из книг или статей не было замечено?
— Было кое-что. Наберется… Начну по порядку.
Пишут, например, что был этот А. Яковлев «художник-атташе», знатный автомобилист, участник двух прославленных автопробегов «Ситроена» и никто не упомянул, кто был его отец…
— А кто был его отец? — возмутятся биографы. — Его отец был отставной флотский офицер. Кажется, лейтенант флота.
Вот с этого я и хотел бы начать биографию художника Александра Яковлева, прославленного участника двух знаменитых автопробегов «Ситроена». С того, что родился он летом 1887 года в Санкт-Петербурге в семье Евгения Александровича Яковлева, который был не просто отставной лейтенант. Это правда, что за четыре года до рождения сына он был произведен в скромный чин лейтенанта флота, да и списан на берег месяц спустя — в долгосрочный отпуск. Одним словом, списан. Но тут-то ведь и начались главные события его жизни. Еще через год Евгений Яковлев поселился в собственном доме на набережной Малой Невки, где сразу оборудовал мастерскую и приступил (вместе с Александром Фрезе) к созданию одноцилиндрового автомобильного двигателя внутреннего сгорания (на базе того, что соорудил в Германии Бенц). К тому времени 37-летний моряк-изобретатель успел избороздить полсвета на судах разных стран, окончить инженерное военно-морское училище и даже, благодаря чьему-то высокому покровительству (неизвестно чьему), получить «личное дворянство». Поговаривали, что был он внебрачным сыном какого-то высокого вельможи. Известно об этом совсем мало, как, впрочем, и о том, почему ему отказано было в приеме в Морскую академию. Подготовлен он был неплохо, но что-то темное и невнятное вмешалось в его судьбу. Не будем, однако, скорбеть об этой неудаче, ибо и со своим скромным чином отставного лейтенанта флота Евгений Яковлев (с не меньшим блеском, чем позднее его сын, автомобилист и художник), сумел вписаться в русскую историю. Говоря точнее, вписался он в историю русского автомобилестроения, а уж если совсем точно, то в историю русского двигателестроения (как ни крути — в историю страны вписался). Его считают одним из отцов первого русского автодвигателя и отцом русского автомобиля. Не слабый титул! Помяните это гордое имя, стоя в бесконечных пробках на улицах нынешней российской столицы! Вспомните, что автомобиль Яковлева и Фрезе, имевший двухместный кузов и развивавший скорость до 20 километров в час, был испытан в Санкт-Петербурге в мае 1886 года и выставлен на Нижегородской ярмарке.
К тому времени, как родился в его доме на набережной Малой Невки будущий художник, сын Саша, в широких и, конечно, в узких петербургских научных и инженерных кругах уже знали об автодвигателе Яковлева и Фреза. Двигатель был выставлен напоказ в лаборатории академика Менделеева, а в 1891 году отставной лейтенант балтфлота Евгений Яковлев уже открыл на Большой Спасской улице в Петербурге первый русский завод газовых и керосиновых двигателей. Позднее деловитая вдова Яковлева, мать художника, продала этот завод фирме «Вулкан», и под этим именем он был знаком многим петербуржцам. И адрес был тот же: Большая Спасская, дом 26. В 1894 году (Саше Яковлеву было тогда семь лет) заводик Яковлева продал уже на 44 000 рублей своих двигателей. Автомобиль Яковлева и Фреза выставлялся на Нижегородской ярмарке, а заводик Яковлева не раз награждался медалями. Увы, самого изобретателя уже не было тогда в живых. Евгений Александрович Яковлев не дожил до сорока лет, не дотянул даже до первых триумфов и премий (их было потом много). Он оставил энергичную деловую вдову, троих детей, свой заводик и свое имя в отечественном автомобилестроении. О его сыне Александре у нас и пойдет ниже рассказ, об остальных детях изобретателя-моряка упомянем здесь кратко. Сын Алексей стал инженером, поехал на работу в Пензу, а оттуда вдруг укатил в Америку, оставив в Пензе неунывающую красавицу-жену и бойкую красавицу-дочь (ту самую, что позднее, уже в Париже, кружила головы и разбивала сердца — среди них, вполне случайно — сердце командированного из Москвы поэта В. Маяковского). Что же касается единственной дочери моряка-изобретателя Александры (Сандры), то она стала оперной певицей, не раз певала вместе с Шаляпиным и была известна в артистических и «левых» кругах Парижа.
Итак, Евгений Александрович Яковлев, отец художника, как вы, наверное, поняли, был талантливый и упорный изобретатель, истинный пионер русского автомобилестроения. Да и супруга его (мать художника) была женщина деловая, энергичная. Имеет ли все это отношение к карьере и творчеству знаменитого художника-автомобилиста? Может, все же имеет…
Оставшись без мужа, вдова изобретателя сумела вырастить троих детей и дать им хорошее образование.
Сын Саша рисовал с детства. Учился в знаменитой петербургской гимназии Карла Мая, той самой, в которой до него учились многие столпы «Мира искусства» (и Шура Бенуа, и Костя Сомов, и Дима Философов, и Валя Нувель, а позднее — и Шурин сын Николай Бенуа). Встретив однажды в Риме учителя рисования из гимназии Мая, друг Саши Яковлева москвич Вася Шухаев излил в письме на родину свой необычайный восторг: представляете, кого встретил — учителя из гимназии Мая, из той самой гимназии, представляете, какой интересный человек оказался в вечном городе Риме. Шухаев и сам был уже к тому времени выпускник Академии художеств, пенсионер Римского общества, он еще в Москве по окончании Строгановского училища получил звание «ученого рисовальщика», но тут другое дело — представляете, учитель «из той самой гимназии Карла Ивановича Мая», из которой…
В 1905 году, после окончания гимназии Мая, восемнадцати лет от роду поступил Александр Яковлев в Академию художеств, сперва в художественную школу Академии, а с 1907 года — уже и в мастерскую Дмитрия Николаевича Кардовского. У Кардовского он встретился с Василием Шухаевым, с которым они подружились надолго, чуть не на весь остаток жизни Яковлева (расстались лишь 27 лет спустя). Так что 1907 был ознаменован для них прежде всего этими знакомствами — с Кардовским и друг с другом. Начнем с первого.
График и живописец, мастер книжной иллюстрации Дмитрий Николаевич Кардовский был замечательный педагог, учитель милостью Божией. Формально мастерская его в Академии считалась филиалом мастерской прославленного И. Е. Репина, но при поступлении многие студенты предпочитали идти к Кардовскому, чья репутация педагога уже была известна. Александр Яковлев так вспоминал об этом позднее в письме Кардовскому:
«Помню, как еще до поступления моего в Академию художеств, я впервые услышал Ваше имя как художника и как профессора: с ним было связано представление о культуре и современности».
Защищая перед лицом совета Академии выпускную картину Василия Шухаева, А. Ростиславов, поддержанный Александром Бенуа, в полемической газетной статье назвал Дмитрия Кардовского «единственным профессором в академии, у которого действительно учатся». Бенуа по тому же поводу писал о добротности школы Кардовского (в ту пору младшего из профессоров Академии), который «в разгар всяких новшеств и экспериментов, в которых дерзость доходит до гаерства», учил настоящему мастерству и обращался к традициям мирового искусства. Эта репутация помнилась Шухаеву и четверть века спустя, о ней он напоминал юбиляру Кардовскому в письме из Парижа: