Звонок последовал через несколько часов в воскресенье — в 5 часов 25 минут:
— Товарищ нарком, немцы бомбят и обстреливают советскую территорию. Бронетехника с пехотой переходят границу. Я отдал приказ поднять войска и действовать по-боевому, — взволнованно докладывал Павлов.
— Это не провокация?
— Нет, товарищ нарком!
— Действуйте согласно обстановке и предписаниям на особый период, — проговорил осекшимся голосом Семен Константинович.
— Есть… действовать, — как-то растерянно ответил боевой генерал армии Павлов.
Нужно отметить, что сталинская осторожность — не провоцировать противника — дорого обошлась нашим воинам. Даже командующие округами — БОВО (ЗФ) Павлов в субботу смотрел спектакль, командующий же КОВО (ЮЗФ) Кирпонос болел на стадионе за любимую футбольную команду, а потом вечером отправился в театр.
Но вернемся к разговору военачальников.
Растерянность чувствовалась в разговоре как у командующего Западным фронтом, так и у наркома обороны, а она как заразная болезнь, по оценке фронтовиков, быстро передается подчиненным — от рядового до генерала, дает толчок деморализации и развалу управления войсками.
Получив очередную директиву из Москвы, Павлов приказал своему заместителю генерал-лейтенанту Болдину сформировать ударный кулак в составе 6-го и 11-го механизированных корпусов и 6-го кавалерийского корпуса и ударить во фланг наступающим немцам в районе Гродно.
Но цели контрудара не удалось достигнуть в результате разбросанности соединений, неустойчивости управления из-за перебоев в связи и массированного воздействия вражеской авиации. Шоссе Волковыск — Слоним было завалено брошенными танками, сгоревшими автомашинами, разбитыми пушками и десятикилометровыми колоннами пленных.
Павлов взывал из штаба фронта: «Почему 6-й мехкорпус не наступает, кто виноват? Надо бить врага организованно, а не бежать без управления…»
Но скоро связь и вовсе исчезла…
30 июня Павлова вызвали в Москву. Он даже не взял с собой парадную форму. Предчувствия его не обманули. С ним беседовали только два человека — Молотов и Жуков. Сталин его не принял, хотя Дмитрий Григорьевич очень хотел встретиться с вождем и наркомом обороны Тимошенко.
Павлова назначили заместителем командующего Западным фронтом, и тут же он был отправлен для исполнения своих новых обязанностей к месту службы. Именно Жуков, очевидно зная реакцию Сталина, говорил с Павловым холодно и незаслуженно жестко…
Заручившись подписями наркома обороны С.К. Тимошенко, члена Военного совета Западного фронта П.К. Пономаренко, скорый на расправы зампред Совнаркома Л.З. Мехлис подсуетился и вовремя состряпал 6 июля 1941 года Сталину следующую телеграмму:
«Военный совет решил:
Арестовать бывшего начальника штаба фронта Климовских, бывшего заместителя ВВС фронта Тодорского, начальника артиллерии фронта Клича.
Предать суду Военного трибунала командующего 4-й армией Коробкова, командира 9-й авиадивизии Черных, командира 42-й СД Лазаренко, командира танкового корпуса Оборина.
Просим утвердить арест и предать суду указанных лиц.
Нами арестован начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев (кстати, топокарт не было и на других фронтах — Генштаб собирался воевать на территории противника. — Авт.), начальник отделения укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и начальник военторга Шейкин».
В тот же день последовал ответ:
«Государственный комитет обороны одобряет Ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Тодорского и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта.
И.В. Сталин»
За сутки до приезда Павлова в Москву Михееву позвонил вездесущий Мехлис.
— Товарищ Михеев, выделите мне толкового следователя, я с бригадой выезжаю по известному вам делу группового предательства на Западном фронте.
— Лев Захарович, с вами поедут заместитель начальника следственной части старший батальонный комиссар Павловский и следователь Комаров, — быстро нашелся с ответом Анатолий Николаевич, что понравилось нередко капризному человеку с четырьмя красными ромбами и золотистой звездой в петлице…
4 июля 1941 года генерал армии Д.Г. Павлов был арестован «летучим отрядом» во главе с Мехлисом в населенном пункте Довске Рогачевского района на Гомельщине.
8 июля 1941 года Михееву на стол легла копия допроса Павлова на нескольких листах от седьмого июля, начинающегося вопросами:
Вопрос: Вам объявили причину вашего ареста?
Ответ: Я был арестован днем 4 июля с.г. в Довске, где мне было объявлено, что арестован по распоряжению ЦК. Позже со мной разговаривал зампред Совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель.
Вопрос: В таком случае приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.
Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по независящим от меня причинам.
Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.
Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было…
Заканчивался допрос такими словами:
Вопрос: Напрасно вы пытаетесь свести поражение к независящим от вас причинам. Следствием установлено, что вы являлись участником заговора еще в 1935 году и тогда еще имели намерение в будущей войне изменить Родине. Настоящее положение дел у вас на фронте подтверждает эти следственные данные.
Ответ: Никогда ни в каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжелое и неправильное с начала до конца. Если на меня имеются какие-нибудь показания, то это сплошная и явная ложь людей, желающих хотя бы чем-нибудь очернить честных людей и этим нанести вред государству.
Внизу стояли подписи допросивших Павлова следователей:
Врид замначальника следчасти 3-го Управления НКО СССР, ст. батальонный комиссар Павловский
Следователь 3-го Управления НКО СССР
мл. лейтенант госбезопасности Комаров.
Это был очень большой протокол допроса. Михеев его читал, катая желваки, потому что прекрасно понимал — это расправа над человеком, которому предъявлены надуманные обвинения. Но в то же время он был при службе.
И самое главное — Анатолий Николаевич видел вселенскую картину повального отступления и на других фронтах. Он знал еще один ответ на возможность катастрофы еще по службе в Киевском особом военном округе — неподготовленность приграничных военных округов к отпору врагу. Именно она, эта самая проклятая «авось», явилась прежде всего следствием ошибочных представлений И.В. Сталина о перспективах войны с фашистской Германией в ближайшее время и переоценке им значения советско-германского договора.
Несмотря на явные признаки готовившегося на страну нападения, Сталин до самого последнего момента верил, что ему удастся политическими и дипломатическими мерами оттянуть начало войны Германии против Советского Союза.
Вместе с тем Анатолий Николаевич понимал, что вина одного Сталина была бы неполна, а куда смотрели — наверное, в рот вождю — близкие к его телу члены партийного ареопага Маленков, Молотов, Берия, Ворошилов, Хрущев, Мехлис?
О, эти самые российские «карачки», о которых когда-то рассуждал российский художник Валентин Серов, после того как написал «Портрет императора Николая II», а потом двухметровое каноническое полотно с изображением Федора Шаляпина. После разгона солдатами мирной демонстрации и «Кровавого воскресенья» с многочисленными жертвами в Петербурге дружившие с молодости Серов и Шаляпин одинаково оценивали действия царя, называя его «кровавым монархом».
Но в 1911 году певец после своего сольного выступления опустился на колени перед царем. Серов этого ему не простил. Он собрал вырезки из газет, описывающий этот случай, и послал их певцу с коротенькой запиской:
«Что это за горе, что даже ты кончаешь карачками. Постыдился бы».
Больше они не общались.
Достаточно указать, что феномен «осторожностей» с Германией у Сталина как вождя и со временем Верховного Главнокомандующего не помешал наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову привести флот в боевую готовность и заблаговременно подготовить его к тому, чтобы дать сразу же достойный отпор противнику. Вот он не падал на упоминаемые выше «карачки» перед советским царем, а делал честно свое дело служения Отчизне.
В своем бестселлере «Трагедия СМЕРШа. Откровения офицера-контрразведчика» мой старший коллега, участник Великой Отечественной войны подполковник Борис Сыромятников, с которым автор неоднократно беседовал на эту злободневную тему и который был близок к архивным материалам, честно, по моему мнению, писал:
«Руководители наркоматов НКВД, НКГБ, НКО и МИД оказались банкротами…
Сталин, его ближайшее окружение, Генеральный штаб… допустили крупнейший просчет в оценке военно-стратегической обстановки.
Тут имели место объективные и субъективные факторы:
— переоценка Сталиным его способности прогнозировать события;
— стремление ведущих стран Европы — Англии и Франции при поддержке США — отвести угрозу агрессии от своих стран и направить ее против СССР.
Наши предложения о заключении трехстороннего договора СССР, Англии и Франции были отвергнуты.
Но были и другие факторы, не получившие должного освещения, в их числе:
— неудовлетворительная организация информации Сталина;
— негативное влияние его ближайшего окружения, прежде всего членов Политбюро…»
«Ох, эта привычка чиновников заглядывать в рот начальству, а не смотреть со своими чистыми доводами честно этому начальству в глаза. Именно она, эта привычка, не раз приводила Русь к большим бедам, — рассуждал Михеев. — Сейчас не время робости — нужна такая правда, которая превращалась бы в истину и которую мы порой не желаем слушать.