Ибо только она делает нас свободными и сильными. Сейчас у нас существует одна правда — это мужественно и умно драться с жестоким врагом».
Думается, Михеев понимал абсурдность положения, когда не компетентный в военных вопросах человек стратегического уровня его подчиненный — младший лейтенант допрашивает генерала армии, участника шести войн, Героя Советского Союза, орденоносца. По его пониманию, его должны были допрашивать доки — на уровне начальника Генштаба Мерецкова или Главного военного прокурора Бочкова.
Но не будем преувеличивать значение и роль следователей — от них зависело не слишком много. Судилище готовилось в головах кремлевских партийных сидельцев.
Мерецков к этому времени тоже находился в тюрьме, арестованный на следующий день после начала войны по ложному обвинению в принадлежности к антисоветской военной организации. И.П. Уборевич ранее дал показания, что лично завербовал Мерецкова для борьбы со сталинским режимом.
Подлость Мехлиса заключалась еще в том, что он надеялся сломать арестом бывшего начальника Генштаба К.А. Мерецкова и таким образом получить дополнительные компрометирующие материалы на генерала армии Д.Г. Павлова. Но получился облом — Мерецков оказался Человеком с большой буквы.
«В сентябре 1941 года, — вспоминал Кирилл Афанасьевич Мерецков, — я получил новое назначение. Помню, как в связи с этим был вызван в кабинет Верховного главнокомандующего. И.В. Сталин стоял у карты и внимательно вглядывался в нее, затем повернулся в мою сторону, сделал несколько шагов навстречу и сказал:
— Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?
— Здравствуйте, товарищ Сталин! Чувствую себя хорошо.
— Тяжело там было?
— Об этом не надо, товарищ Сталин. Прошу разъяснить боевое задание!
Сталин не спеша раскурил свою трубку, подошел к карте и спокойно стал знакомить меня с положением на СевероЗападном направлении…»
Мерецкову в НКВД и НКГБ было действительно нелегко, так как следователи, прошедшие школу тридцать седьмого года, еще не могли забыть методы физического воздействия на арестованных. Но его освободили — значит, что-то человеческое заговорило в них самих или в их начальниках. И Кирилл Афанасьевич всю войну провоюет с немцами, а потом отправится на Дальний Восток добивать японцев, беря реванш за поражение России в 1905 году.
Необходимо заметить, что широколицего белокурого генерала Мерецкова, арестованного на второй день войны — 23 июня 1941 года, — допрашивал руководитель НКГБ Всеволод Меркулов. По иронии судьбы до ареста они были друзьями. Когда же после последнего допроса с пристрастием и решением властей об освобождении Мерецкова привели в порядок и отправили на встречу с Меркуловым, военачальник сказал своему палачу, что после случившегося они больше не могут оставаться друзьями…
Но вернемся к Л.З. Мехлису.
Потом самонадеянный и жестокий Лев Захарович наломает дров, особенно став представителем Ставки Верховного Главнокомандования и на Крымском фронте. Это по его вине произойдет Керченская катастрофа 1942 года. Его постоянно сопровождала мания видеть везде врагов народа и вредителей. Не один десяток расстрельных списков он подписал на фронтах. Действия Мехлиса походили на трагические налеты Троцкого на командование частей в Гражданскую войну, только без присутствия личного карательного поезда.
В 1949 году, когда его, ставшего министром государственного контроля, предложили Сталину назначить руководителем одной из правительственных комиссий, хозяин Кремля ехидно улыбнулся и заметил:
«Да разве Мехлиса можно назначать на созидательные дела? Вот что-нибудь разрушить, разгромить, уничтожить — для этого он подходит».
Еще один парадокс вождя — получается, разрушителя он держал близко возле себя. Почему? Сейчас никто на этот вопрос не способен ответить…
Надо признать, первые дни войны показали — наша армия оказалась слабее вооруженных сил противника и отступала, ведя тяжелые оборонительные бои. Враг застал Красную армию в процессе преобразований и перевооружения. После основательной чистки командного состава в период «ежовщины» и продолжавшейся, пусть даже в меньших масштабах, после нее, подготовка нового командирского корпуса была не завершена. Разведывательные и контрразведывательные ведомства НКО, НКВД и НКГБ СССР также перестраивались и, конечно, не могли дать точных сведений о предстоящих планах.
Не приятные для народа, власти и армии события развивались стремительно. Противник занимал одну территорию за другой. Подразделения и части Красной армии порой не отходили, а откатывались, чтобы не попасть в окружение, все равно теряя людей и боевую технику.
Сталин метался, но не терял, как писали пасквилянты хрущевской «оттепели», рассудка, руководя фронтами не «по глобусу», а профессионально работая с картой и руководя полководцами. Опыт Гражданской войны позволял ему с пониманием читать любого масштаба карты. В принципе он лихорадочно искал оптимальные выходы из создавшегося положения.
На пятый день войны за его подписью выходит директива о создании заградительных отрядов, основными функциями которых являлось:
— задерживать всех подозрительных лиц, оказавшихся на линии фронта;
— препятствовать отступлению и арестовывать всех отступающих и сеющих панику, т. е. деморализующих личный состав;
— проводить расследование собственными силами с передачей задержанных лиц судам военного трибунала.
Нужно отметить, что феномен заградительных отрядов (ЗО) — не новинка. Он применялся с положительными результатами в разные времена и в разных армиях. У нас тоже эта работа показала плюсы возвращения в строй беглецов. За первые месяцы работы заградотряды вернули на боевые позиции более шести тысяч их покинувших красноармейцев и командиров разных степеней.
В ходе боевых действий практически за неделю пал Минск. Немецкие танки вышли 1 июля к Березине — треть пути к Москве была пройдена.
А ведь в непобедимость РККА верили и вожди, и военные, и простые граждане Советской России. Уверенность, что мы будем побеждать малой кровью на чужой территории, вдалбливалась в сознание советского народа.
22 июня Сталин и руководство Советского Союза рассматривали германское нападение как крупную неприятность, но не как катастрофу. Директивы Кремля в течение первых двух дней войны утверждали, что надо «…обрушиться на вражеские силы и уничтожить их», и «…к 24 июня овладеть Сувалками и Люблином», то есть перенести боевые действия на территорию противника.
Но у военных контрразведчиков были другие данные. За первые восемнадцать дней войны Западный фронт потерял из более 625 тысяч человек личного состава почти 418 тысяч, в том числе 338,5 тысячи пленными, 3188 танков, 1830 орудий и 521 тысячу единиц стрелкового оружия.
На «мирно спящих аэродромах» ВВС РККА в приграничном эшелоне первый удар врага уничтожил около 800 советских самолетов. Ужас охватил Сталина. Именно в этот период, по воспоминаниям А.И. Микояна, он бросил членам политбюро: «Ленин оставил нам пролетарское советское государство, а мы его про…ли».
17 июля Государственный Комитет обороны СССР принял постановление о мерах воздействия особых отделов НКВД в борьбе с бегущими солдатами, проникшими шпионами и диверсантами.
На второй день Великой Отечественной войны заместитель наркома обороны маршал Кулик Григорий Иванович был направлен на помощь командованию Западного фронта, чтобы руководить в районе Белостока действиями 3-й и 10-й армий и организовать контрудар силами конно-механизированной группы. Не справившись со своими обязанностями, он тут же вместе с войсками десятой армии попал в окружение, лишился связи и вышел к своим, пробираясь через топи, лесные массивы, обходя хутора и села, только спустя две недели.
В.С. Абакумов, как замнаркома внутренних дел СССР, поставил задачу А.Н. Михееву срочно разобраться с обстановкой на Западном фронте и принять экстренные меры по розыску пропавшего маршала Кулика. Анатолий Николаевич через направленческие подразделения Управления предпринимал все возможные действия по поиску пропавшего высокого военачальника, а потом собирал на него по крупицам поведенческие данные.
Через две недели на столе у Михеева лежал вариант обобщенной докладной записки следующего содержания:
«…Заместитель наркома обороны маршал Советского Союза Г.И. Кулик, попав в окружение с группой военнослужащих, приказал всем снять знаки различия, выбросить документы и переодеться в крестьянскую одежду. Он и сам облачился в рубище. Свои документы зарыл в землю. Несмотря на его приказ, личный состав и полковой комиссар Лось оружие и документы не выбросили.
Мотивировка Кулика была такова — если они попадутся противнику на глаза, немцы их примут за крестьян и отпустят. Перед самым переходом фронта Кулик ехал на крестьянской телеге по той самой дороге, по которой двигались немецкие танки, и только счастливая случайность спасла их от встречи с фашистами.
Направляю документ для принятия соответствующего решения…
Начальник 3-го Управления НКО А. Михеев
8 июля 1941 г.».
По дополнительно полученным Михеевым данным, Кулик умел хорошо плавать, даже выступал в молодости на соревнованиях по плаванию и даже занимал призовые места. Так вот он при форсировании небольшой речушки ждал, пока бойцы соорудят плот для раненых. На этом плоту совершенно здоровый, он перебрался на противоположный берег, когда другие армейцы, в том числе и легкораненые, преодолевали реку вплавь или на подручных средствах.
В ходе разбирательства поведения и действий маршала Кулика Михеев был однозначно на стороне высшего военного командования, считая его проступок позорящим честь военачальника высокого уровня и достойным всяческого осуждения.
Потом судьба маршала водила по жизни и службе зигзагами: понижения в должностях и даже разжалования сменялись возвращением в армейский строй, пока после войны он не был назначен заместителем командующего войсками Приволжского военного округа.