— Как мне сказал батальонный, это главный наш чекист, комиссар госбезопасности, начальник военной контрразведки фронта, фамилию не назвал, — ответил командир роты.
— Ой, не его дело в окопах драться. У меня отец тоже служит в НКВД. Им надо ловить шпионов, диверсантов, террористов. Дел у них хватает и без окопной суеты, — решил пофилософствовать комвзвода
— Нет, я с тобой, Николай Петрович, не согласен. Сегодня это дело всех, кто из-за каких-то служебных обстоятельств попал в окоп войны, — промолвил сосед.
Что же касается судьбы командира 124-й стрелковой дивизии генерал-майора Филиппа Григорьевича Сущего, то он с группой солдат и командиров, выходя из окружения, погибнет при боевом столкновении с немецкими карателями. Немцев поддерживал отряд предателей во главе с руководителем администрации так называемой Локотской республики на Брянщине (раньше это была Орловская обл. — Авт.) Брониславом Каминским, организовавшим спустя некоторое время «Русскую освободительную народную армию» (РОНА).
Получил смертельное ранение генерал-майор Сущий Филипп Григорьевич и умер на руках у своих солдат. Товарищи захоронили тело комдива в брянском лесу…
Наверное, и тогда, когда предавали героя земле:
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли на немцев партизаны…
Слова песни «Шумел сурово Брянский лес…» поэта А.В. Софронова на музыку С.А. Каца стали гимном Брянской области.
Возвращаясь с передовой, группа Михеева в небольшом овражке заметила скопление солдат. Они о чем-то спорили, окружив одиноко стоящего в центре круга без ремня и пилотки военнослужащего.
— Остановись-ка, Капитоныч, — скомандовал Михеев водителю. Машина резко затормозила, толкнув пасажиров вперед. Уже выходя из эмки, Анатолий Николаевич услышал чей-то звонкий голос:
— Сука, не хочешь воевать? Что, потянуло на ту сторону? Думаешь, там отдохнешь? Нет, не дадут тебе там блаженствовать, заставят воевать — и ты будешь стрелять в нас, — заметил один из солдат.
— Не сей панику. И без твоих подлых слов тошно, — орал другой красноармеец.
— Да, стрельнуть его прямо здесь, и вся недолга, — гаркнул усатый здоровяк, лет тридцати от роду.
— Так нельзя… его надо сдать под трибунал, а тот мигом поставит этого подлеца в нужную стойку перед строем… Там и шлепнут, — успокоил седоватый старшина с забинтованной головой, сквозь грязные бинты у которого проступали рыжие пятна уже запекшейся крови.
— Что случилось, товарищи бойцы? — спросил грозно Михеев, увидев в действиях вояк явные элементы готовящегося самосуда.
— Поймали, — товарищ комиссар госбезопасности, — распространителя гадости — паникера и не только. Явно хотела эта сволочь сбежать. В кармане его гимнастерки нашли листовку с приглашением на ту сторону. Заявлял, что лучше в плен сдаться, чем влачить жалкое существование в качестве пушечного мяса в добиваемой немцем Красной армии. Утверждал, что завтра германец нас всех тут в пески танками впрессует, раскатает по земельке… — быстро тараторил молоденький остроносый лейтенант, годков девятнадцати-двадцати, не больше.
— А что вы хотели с ним сделать? — нахмурившись, спросил Михеев.
— Выпытать, кого он еще уговорил сбежать, — ответил тот же лейтенант.
«Да, думающий командир. Вот такого можно брать в органы. Мыслит профессионально. Вполне может заменить убывшего чекиста, — подумал Михеев. — Нельзя дать совершиться беззаконию».
— Морду ему хотел набить, но лейтенант Сидоров не разрешил, — отозвался конопатый низкорослый и широкоплечий солдат с огромными, как двухпудовые гири, кулачищами.
— А где ваш особист? — поинтересовался Горюшко у командира.
— Погиб вчера вечером, — ответил лейтенант.
Михеев взглянул на Георгия Георгиевича:
— Вы знали его?
— Нет…
— Надо выяснить обстоятельства… А с паникером разберитесь сами.
Бледнолицего и перепуганного солдата вывели из круга военнослужащих и посадили в грузовую машину с солдатами, направлявшуюся в отдел…
— Если бы не мы, бойцы могли бы и шлепнуть паникера, — констатировал Горюшко.
— Это легче всего. Надо распутать клубочек: где и когда он нашел «приглашение», с кем сговорился, когда хотели бежать, а потом пусть военный прокурор разбирается… Но до подключения стража закона надо вам, Георгий Георгиевич, поработать с ним в этом ключе, — проговорил уставший Михеев.
Горюшко закивал.
Противник понимал силу дезинформации в вопросах агитации и пропаганды, а потому принимал меры, чтобы в рядах отступающих войск среди красноармейцев сеять панику, усугублять хаос и беспорядки, дезорганизовывать руководство подразделениями, частями и соединениями.
По приезде из окопов сто двадцать четвертой дивизии, выполняя директиву В.С. Абакумова, А.Н. Михеев приказал сформировать несколько оперативных групп для оказания помощи командованию фронта в наведении порядка в прифронтовой полосе. Такие летучие опергруппы быстро обеспечивали порядок на переправах через Днепр и на железнодорожных станциях, примыкающих к линии фронта, способствовали продвижению эшелонов и транспорта с оружием, боеприпасами и личным составом на передовую, а с ранеными, детьми, женщинами и стариками — в тыл.
Стоит отметить, что на Юго-Западном фронте такие оперативные группы были организованы раньше, чем на других фронтах, и несомненная заслуга в том принадлежала комиссару госбезопасности 3-го ранга А.Н. Михееву.
Автор, перечитавший много архивных и оперативных документов военной поры, книг и статей ветеранов военной контрразведки, а также свидетелей деятельности чекистов в оценках чисто военных, пришел к выводу, что огульное шельмование «безжалостных особистов», расстреливавших отступивших бойцов, псевдолиберальными крикунами — это элементарная ложь. Конечно, и это было, как и в любой другой армии, но как крайняя мера, и она была законодательно утверждена.
Англичане в 1944 году при открытии второго фронта в ходе проведения операции «Оверлорд» расстреляли за несколько дней более трех сотен паникеров и трусов, в том числе и среди офицерского состава. Американцы в этом плане добрым нравом тоже не отличались. Подобные группы обеспечения для «качественного наступления» создавали и янки.
Между тем по указанию Михеева оперативники формировали из красноармейцев, вышедших из окружения или отступивших частей, воинские подразделения по 50–60 человек и направляли их снова на передовую. Первые волны страха, появившегося шока и психологического стресса проходили, люди приходили в себя и сами, без всякого принуждения, шли биться и доблестно сражались, умирая не за абстрактную родину, а за Отечество, за семьи, дома, коллективы, армии, народы и страны. Также уходили на передовую, участвуя в боях, и военные контрразведчики.
На одной из летучек-совещаний с оперсоставом Михеев по этому поводу скажет:
«…При прорыве обороны противника и вынужденном отходе оперработник обязан предотвратить панику, бегство, разброд и шатания. Он имеет право лишь на организованный отход в боевых порядках. В любом случае он должен показывать личный пример мужества и стойкости… Армейский чекист в критический момент боя должен заменить выбывшего из строя командира, не говоря уже о политруке».
Именно в это время дежурному по Особому отделу фронта солдат из роты охраны доложил по телефону, что лейтенант-пехотинец добивается встречи с руководством отдела.
— Документы у него есть?
— Да, товарищ старший лейтенант. Он предъявил удостоверение на имя Романа Антоновича Комарницкого.
— Проводите его ко мне.
Второй постовой сопроводил лейтенанта к дежурному.
— Что вас привело к нам? — спросил дежурный.
— Необходимость переговорить с вашим начальством по одному важному делу, — четко доложил пехотинец.
Дежурный привел лейтенанта к Якунчикову.
— Я прибыл к вам, — заявил пришедший, когда дежурный покинул кабинет Николая Алексеевича, — чтобы сообщить, что в лесу между Козельцом и Нежином немцами высажена разведывательно-диверсионная группа численностью в двенадцать человек.
— Задача? — строго спросил Якунчиков.
— Подрыв железнодорожного полотна и двух мостов. Эшелоны на Киев должны пойти под откос. У них есть рация и огромное количество взрывчатки, которую на парашютах сбрасывали отдельно.
Заместитель начальника Особого отдела фронта слушал лейтенанта оторопело, не веря, явь это или что-то другое. Но зачем?
— Откуда вам известно о приземлении этой группы? — поинтересовался бригадный комиссар.
Лейтенант улыбнулся. Чувствовалось, что он говорит спокойно, доверительно, не тушуется, словно попал к своим. Потом достал из кармана гимнастерки удостоверение и положил его на стол.
— Как же мне не знать — я руководитель этой группы.
— Как?!
— Потому что я ваш…
— Сотрудник?
— Нет — помощник. Я работал с вами еще во Львове. Помогал Михаилу Степановичу Пригоде. А вот связь из-за бурного немецкого наступления прервалась. Я — Цыган.
И полился рассказ о «путешествиях» его по Германии и Польше, челночных операциях через границу, заброске в Галицию группы оуновцев, работавших на абвер с целью подрыва на железнодорожной ветке Львов — Луцк крупного моста.
— А почему не связались с оперативником?
— Искал, но не нашел Михаила Степановича. Пришлось принимать решение на месте. Так как мост оказался разрушенным при бомбежке, мне показалось, задание выполнено, но не до конца.
— Какой же был конец?
— Я расстрелял всю собравшуюся к этому времени группу. Западный Буг их принял всех.
— А дальше каков был ваш путь?
— Я возвратился в разведцентр и сообщил о выполненном задании. Рассказал правдиво об уже взорванном мосте силами люфтваффе, о бое, который пришлось принять немногочисленной группе с отрядом энкавэдэшников. Результат — погибли шестеро. Двое раненых при попытке переправиться через реку утонули. Я форсировал реку с ними. Четверых раненых забрали красноармейцы.