Командный пункт должен был руководить частями, занимающими оборону, поддерживать связь со штабом фронта, а когда группа генерал-лейтенанта Музыченко прорвется, то по сигналу следовать за ней. Однако сигнала от командующего не поступило, связи с ним установить не удалось.
Утром десятого августа командный пункт подвергся сильному минометно-артиллерийскому обстрелу и бомбардировке. На юго-восточную окраину Подвысокого прорвалось около двух батальонов пехоты противника с тремя танками. Оборонявшие окраину подразделения после продолжительного и тяжелого боя отступили в село.
Начальник штаба дважды посылал группы командиров для выяснения местонахождения и положения отряда командующего армией. Первая группа не возвратилась. Вторая доложила, что отряд т. Музыченко, по-видимому, прорвался и форсировал реку Сенюха. К тому времени северо-восточная часть села Подвысокое уже была занята пехотой противника. В этой обстановке приняли решение продержаться в Подвысоком до наступления темноты, а потом идти на прорыв.
Бросок по лесу под огнем противника удался. Но, проникнув в лес, мы поняли, что он также окружен и обстреливается со всех сторон из пулеметов и автоматов. Ночью перестрелка несколько утихла, и нам удалось просочиться в поле. К рассвету следующего дня, установив, что вокруг большая концентрация войск противника, мы, слабо вооруженные, разбились на небольшие группы и решили просачиваться к линии фронта.
Пятнадцать суток наша группа, состоящая из шести человек, шла по оккупированной врагом территории к Днепру, на левом берегу которого части Красной армии занимали оборону. Мы двигались в основном ночью, обходили населенные пункты, если предварительной разведкой устанавливали нахождение в них вражеских частей.
В деревне Тубельцы крестьянин Байбуз в ночь на двадцать шестое августа провел нас плавнями к Днепру, обойдя немецких часовых и патрули. На берегу нами был выкопан сигнальный столб, на котором наша группа переплыла реку на участок обороны 2-го стрелкового полка 264-й стрелковой дивизии. Из штаба дивизии мы направились в штаб 26-й армии в Золотоношу. Откуда в штаб Юго-Западного фронта в Прилуки.
Все документы особого отдела 6-й армии в период боев и окружения сожжены. Судьба группы прорыва, возглавляемой командующим 6-й армией генерал-лейтенантом Музыченко, мне не известна.
Замначальника особого отдела НКВД
шестой армии старший батальонный
комиссар М. Пригода.
г. Прилуки, 1.09.41 г.
По всей вероятности, начальник Особого отдела 6-й армии А.Б. Моклецов погиб при боевом столкновении с немцами, защищая штаб объединения.
На другой день Кирпонос пожелал встретиться с особистом из 6-й армии. Михеев и Пригода вместе оказались в кабинете командующего фронта. Генерала интересовал широкий спектр вопросов: о боевых действиях армии в окружении, о немецких листовках с компроматом на Музыченко, о настроениях мирного населения и его отношении к немецко-фашистским захватчикам. Он тут же заявил чекистам, что на место Музыченко назначен генерал Малиновский.
Но 14 сентября после соединения немецких танковых частей у станции Ромадан эта группа управления попала в окружение. 19 сентября по приказу Ставки советские части оставили столицу Украины, которую мужественно защищали 71 день, сковывая у ее стен крупные силы врага. Положение с каждым днем катастрофически ухудшалось. На левом фланге Юго-Западного фронта прорвались танковые дивизии генерала Клейста. С севера поджимал танковый стратег Гудериан.
Выслушаем еще одного очевидца тех событий — генерал-полковника И.С. Глебова. Это важно: он — свидетель трагедии. В то время полковник Глебов служил в должности заместителя начальника оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, начальником которого являлся генерал-майор Баграмян. Вот его исповедь, которой нельзя не верить, так как она перекликается с другими свидетельскими повествованиями:
«Военный совет и штаб фронта должны были выходить под прикрытием 289-й стрелковой дивизии в направлении Пирятин, Чернухи, Лохвица, но выйти к Чернухам они не смогли, так как дороги уже были перехвачены пехотой и танками противника. Пришлось отходить южнее — на Куреньки, Писки, Городище. Но и там переправы оказались заняты противником.
19 сентября в Городище Военный совет фронта принял решение: с наступлением темноты выходить в направлении Вороньки, Лохвица, куда с северо-востока должны были нанести контрудар войска Брянского фронта. Связь с армиями и Генеральным штабом была потеряна.
По решению генерала Кирпоноса было создано несколько групп под командованием генерал-майора Баграмяна, полковника Рогатина и других. С наступлением темноты началось движение колоны, которая имела в своем составе примерно 800 человек, 5–7 бронемашин, 3–4 орудия ПТО, 4–5 станковых пулемета.
К утру 20 сентября колонна стала подходить к хутору Дрюковщина юго-западнее Лохвицы. В это время над колонной дважды пролетел немецкий самолет. Генерал-полковник М.П. Кирпонос решил днем не двигаться, а дождаться темноты в овраге.
Со склонов оврага была организована оборона силами, которые находились в моем распоряжении. Наша разведка установила, что в Дрюковщине расположилась небольшая группа немецких пехотинцев. Потом с юга туда прибыли еще несколько автомашин с пехотой и группа мотоциклистов.
Около 10 часов утра показались идущие с востока и северо-востока к оврагу немецкие танки. Сначала их было десять, потом подошли еще шесть. Простояв минут сорок на удалении двух-трех километров от нас, они развернулись на широком фронте и двинулись со средней скоростью к оврагу, ведя огонь по его скатам и опушке рощи, противотанковым пушкам и бронемашинам. В течение 20–30 минут наши орудия ПТО и бронемашины были разбиты. Все мы, в том числе Кирпонос, Рыков, и Бурмистенко, скрылись в роще…
Уничтожив наши бронемашины, орудия ПТО и часть людей, немецкие танки отошли от оврага на 800–1000 метров. Около них группировались немецкие автоматчики. Член Военного совета дивизионный комиссар Е.П. Рыков, считая, что у немцев нет горючего и боеприпасов, предложил немедленно атаковать их, порваться и уходить на восток. Генерал-полковник М.П. Кирпонос и М.А. Бурмистенко не возражали…
Примерно около 13 часов все, кто мог, выдвинулись на юго-восточную и восточную кромку оврага и, ведя огонь, стали продвигаться на восток. Нам удалось пройти лишь метров 300–400. Видя, что мы несем большие потери, Е.П. Рыков приказал отойти назад в овраг. Отдав приказание на отход, я поднялся и хотел тоже отходить вслед за Рыковым, но был ранен в ногу.
Во время этого боя генерал-полковник М.П. Кирпонос и член Военного совета М.А. Бурмистенко находились на юго-восточной опушке и наблюдали за результатами боя. Мы все отошли в овраг. Меня на опушке рощи встретил фельдшер и стал перевязывать. В это время мимо прошли генерал-полковник М.П. Кирпнос, члены Военного совета Рыков, Бурмистенко и группа офицеров, в том числе порученец Кирпоноса майор Гненный и порученец дивизионного комиссара Рыкова старший политрук Жадовский. Спросив, как я себя чувствую, Кирпонос сказал, что они будут на другой стороне оврага. Вскоре к оврагу опять подошли танки противника, а за ними — пехота с минометами и орудиями. Началось новое прочесывание оврага и рощи огнем всех видов. После этого я уже не встречал ни членов Военного совета, ни командующего фронтом.
Через два дня танки противника ушли от урочища, и осталось лишь пехотное оцепление. Воспользовавшись этим, мы с группой командиров до 30 человек вырвались из оврага, стали выходить ночами на восток, минуя населенные пункты и большие дороги. Вышли мы к своим войскам у Млинцы».
Удачно сложилась и судьба непосредственного начальника И.С. Глебова генерал-майора И.Х. Баграмяна. Вот как отреагировал Иван Христофорович на статью своего подчиненного после того, как материал о выходе некоторых групп военнослужащих штаба Юго-Западного фронта из окружения легла ему на стол. Он внес свое видение трагедии следующими уточнениями:
«В районе Городища были созданы несколько групп: головная, которая должна была прорвать оцепление противника на Сенчу, боковые и арьергардная — для прикрытия отхода.
Незадолго до этого меня вызвал начальник штаба фронта генерал Тупиков:
— Иван Христофорович, — сказал он мне, — мы решили поручить вам непосредственную охрану Военного совета до выхода из окружения. Примите под свое командование комендантскую роту, взвод охраны Особого отдела и, присоединив к ним подчиненных вам офицеров, приступите к выполнению возложенной на вас задачи.
Я собрал вверенных мне людей, разъяснил им задачу и уже наметил расстановку сил для выполнения этой задачи. Но в этот момент прибежал порученец командующего войсками фронта майор Гненный и передал приказание немедленно явиться к генералу Кирпоносу. Когда я нашел командующего, он мне сказал:
— Товарищ Баграмян! Видите вон там, на высотке, за деревней немцев?
Я посмотрел по направлению руки Кирпоноса и увидел, что по гребню высоток, лежавших северо-восточнее Городища, окапывались пришедшие с востока немцы.
— Мы у них как на ладони. Они могут нас расстрелять прицельным огнем, — продолжал командующий. — Возьмите свой отряд, немедленно атакуйте их и уничтожьте, а затем расчищайте путь на Сенчу.
Это было незадолго до наступления вечерних сумерек. Я быстро развернул свой отряд ромбом и огородами двинулся на противника. Увидев организованный отряд во главе с генералом, многочисленные группы неорганизованных солдат, накануне примкнувших к группе Военного совета, бросились вслед за нами. Постепенно наш отряд обрастал и тогда бросились с криком «ура!» на высоты, занятые противником, захватив при этом значительное число пленных, несколько минометов и мотоциклов.
Я немедленно послал двух командиров с донесением о том, что путь свободен и что следую дальше, как приказано, на Сенчу. Однако Военный совет почему-то замешкался и своевременно не устремился за нами. Почему колонна Военного совета замешкалась, я не могу объяснить».