— Иди.
— Ладно. — Он подходит к двери. — Но мы ведь увидимся, да?
Она кивает, и он уходит. Бет очень надеется, что он достаточно протрезвел, чтобы благополучно доехать туда, где он теперь живет. Она задается вопросом, где это. И о чем он хочет поговорить. И что это такое только что между ними произошло.
Та часть ее существа, которой придется смотреть в глаза Петре и остальным подругам, даже Джорджии, чувствует себя глупой и пристыженной. Та ее часть, которая постоянно ощущала какую-то угрозу, как будто ее вынудили вступить в непрошеное соревнование с этой потаскухой Анжелой, торжествует победу. Оставшаяся же ее часть пока не знает, что и думать о том, что только что произошло.
Она подходит к кухонному столу, берет конверт и раскрывает его.
Бет, прости меня. Я люблю тебя. Пожалуйста,
прими меня обратно.
Твой Джимми
Глава 15
Половина одиннадцатого утра. Бет в библиотеке. Она пишет. То, что она пишет, начиналось как небольшой рассказ, идею которого она увидела во сне, но он стремительно перерастает в нечто иное, нечто большее, то ли в серию рассказов, связанных сквозным сюжетом, то ли в повесть, а может, даже в полноценный роман. Она пока еще не знает.
Она пишет о мальчике с аутизмом, но его история отличается от истории героев «Осады» и «Загадочного ночного убийства собаки», да и всех других книг об аутизме, которые она успела прочитать. История, которую она пишет, — о мальчике с аутизмом, который не говорит, и все же она рассказывает ее от его лица, дав голос этому безгласному ребенку.
Сегодня она пишет в своей тетради, а не на ноутбуке Софи. Пишет она существенно быстрее, чем печатает, но, даже несмотря на это, не поспевает записывать слова с такой скоростью, с какой они возникают в ее воображении, и так крепко сжимает ручку, что у нее начинает сводить пальцы. Она делает перерыв, чтобы размять руку, и пробегает глазами по своему описанию того, как именно, по мнению ее героя, работает его мозг.
Я все время слышу, что мой мозг не работает так, как надо. Они говорят, что мой мозг сломан. Моя мама плачет из-за моего сломанного мозга, они с папой ругаются из-за моего сломанного мозга, и к нам в дом каждый день приходят разные люди, чтобы попытаться починить мой сломанный мозг. Но мне не кажется, что он сломан. Я думаю, они ошибаются насчет моего мозга.
Это не как с коленкой, когда я падаю на дорожке перед домом и повреждаю кожу и тогда из поврежденного места идет кровь и оно болит, а кожа становится розово-белой или сине-фиолетовой. Когда я падаю и повреждаю кожу, мне больно и я плачу, и мама заклеивает поврежденное место пластырем с Барни. Иногда после ванны пластырь с Барни отклеивается, и кожа под ним все еще розовая и поврежденная, и тогда мама заклеивает ее новым пластырем с Барни. Но через несколько раз пластырь отклеивается, а кожа под ним уже целая.
Мой мозг не болит, и из него не идет кровь. Моему мозгу не нужен пластырь с Барни.
И он не сломался, как белая кофейная кружка, которую я вчера уронил со стола и она упала на пол и разбилась на три части. Папа сказал, что он может склеить ее, но мама сказала, что все, она больше ни на что не годится, и выкинула все три части, которые раньше были одной белой кофейной кружкой, в мусорное ведро. Сломанные вещи больше ни на что не годятся, и их отправляют в ведро.
Мой мозг не падал на пол, не разбивался на три части, и его не надо выкидывать в ведро.
И он не сломался, как муравей, на которого я наступил и раздавил его, так что он больше не мог шевелиться, и он умер. Мертвые вещи сломаны совсем, навсегда. Тот муравей сломан, а мой мозг — нет. Мой мозг может думать про того муравья и вспоминать, как он хрустел под моей подошвой, так что мой мозг по-прежнему работает.
Мой мозг не мертвый, как тот муравей.
Жаль, что я не могу сказать им, что мой мозг не сломан и не поврежден, чтобы они перестали плакать и ругаться, а те люди перестали ходить к нам в дом, чтобы починить меня. Я от них устаю.
Мой мозг состоит из разных комнат. Каждая комната нужна для того, чтобы делать разные вещи. Например, у меня есть Комната Глаз, чтобы видеть, и Комната Ушей, чтобы слышать. Еще у меня есть Комната Рук, Комната Памяти (она как кабинет моего папы, там куча всяких ящичков, папок и коробок с бумагами), Комната Новых Вещей, Комната Чисел (моя любимая!) и Комната Ужаса (лучше бы эта комната была сломана, но она работает просто отлично).
Все эти комнаты не соприкасаются друг с другом. Они соединены между собой длинными запутанными коридорами. Если я думаю про что-то, что случилось вчера (как, например, про то, как я уронил ту белую кофейную кружку), я нахожусь в Комнате Памяти. Но если я хочу посмотреть передачу про Барни по телевизору, мне нужно выйти из Комнаты Памяти и зайти в Комнату Глаз, а иногда еще и в Комнату Ушей.
Иногда, когда я иду по коридору в другую комнату, я теряюсь, перестаю понимать, где нахожусь, и думаю, что застрял в нигде. Тогда мне начинает казаться, что, может быть, мой мозг все-таки немножко поврежден, но я знаю, что мне нужно просто найти дорогу в одну из комнат и закрыть дверь.
Но если вдруг случается слишком много всего сразу, тогда может получиться не очень хорошо. Когда я пересчитываю кафельные квадратики на полу в кухне (их 180), то я в это время нахожусь в Комнате Чисел, но если моя мама в этот момент что-то мне говорит, то мне нужно перейти в Комнату Ушей, чтобы ее услышать. Но я хочу остаться в Комнате Чисел, потому что я считаю, и я люблю считать, но моя мама продолжает говорить, и этот звук все время становится громче, так что я чувствую, что мне нужно выйти из Комнаты Чисел и перейти в Комнату Ушей. Поэтому я иду в коридор, но потом она хватает меня за руку, и это всегда неожиданно, и мне приходится идти в Комнату Рук, но я хотел пойти не туда, и она говорит со мной, но я не могу услышать, что она говорит, потому что я в Комнате Рук, а не в Комнате Ушей.
Если она отпускает мою руку, я могу пойти в Комнату Ушей. Она говорит: «Посмотри на меня». Но если я буду смотреть на нее, мне придется уйти из Комнаты Ушей в Комнату Глаз, и тогда я не смогу услышать, что она говорит. Поэтому я не знаю, что мне делать, и брожу по коридорам, и никак не могу решить, куда идти, и застреваю между комнатами, и вот тогда получается нехорошо.
Если я слишком долго блуждаю по коридорам и не захожу ни в какую комнату, меня затягивает в Комнату Ужаса, а выбраться оттуда не так-то просто. Иногда я оказываюсь заперт в этой жуткой комнате надолго, и единственный способ выбраться оттуда — кричать как можно громче, потому что иногда от громкого крика дверь сама собой открывается и меня выкидывает прямо в Комнату Ушей.
Звук моего собственного крика — это единственное, что может перебороть все остальное.
Мой голос может кричать и издавать всякие звуки, но не слова. Но это не потому, что какая-то комната в моей голове повреждена. Внутри моего мозга я прекрасно разговариваю сам с собой словами. Я думаю, что, может, у меня повреждены губы, или язык, или горло. Мне очень хотелось бы сказать маме с папой, что у меня поврежден голос, но мой мозг прекрасно работает, но я не могу им это сказать, потому что у меня поврежден голос. Жаль, что они сами не могут до этого додуматься.
Глава 16
25 января 2004 года
Вчера был не самый лучший день. У меня случилась отвратительная дичайшая истерика. Они происходят все чаще и чаще. Мой психотерапевт считает, что мне пора начать принимать антидепрессанты. По-моему, это какая-то извращенная шутка. Все это время я мечусь в поисках ответов, стучусь во все двери и молюсь, чтобы наконец нашлось лекарство, которое все исправило бы, и это вот ответ на все мои чертовы молитвы? У Энтони аутизм, поэтому давайте Я буду принимать антидепрессанты — и все, проблема решена!
А как насчет лекарства для НЕГО? А? Только чтобы оно действительно работало, пожалуйста. Как насчет средства, которое заставит его говорить, строить башни из кубиков и прекратить щелкать выключателями, вопить и скрипеть зубами? И чтобы оно еще при этом не превращало его ни в зомби со стеклянными глазами, ни в безумного психопата? А? Чтобы его не рвало от него фонтаном на все вокруг, включая меня? А?
Но нет, давайте лучше будем пичкать лекарствами МЕНЯ. Ну вот, так-то лучше.
У Энтони случается как минимум одна истерика в день, а теперь еще и у меня случается как минимум одна истерика в день, но с его истериками мы справиться не можем, поэтому давайте будем справляться с моими. Давайте сначала починим меня, а уж потом все вместе займемся аутизмом Энтони.
В прошлом месяце мой психотерапевт выписала мне рецепт на «Целлекс». Я его выкинула. Я вижу ее логику, и она не вызывает у меня ничего, кроме ненависти. Я очень стараюсь не возненавидеть ее саму. Если у меня депрессия, так тому и быть. Странно было бы не быть в депрессии при такой-то жизни. Пожила бы она моей жизнью, тоже очень скоро впала бы в депрессию. Кто угодно впал бы. Пусть себе рецепты выписывает. А я как-нибудь вином обойдусь.
Так вот, к вчерашней истерике. Я пошла в магазин, одна, а Дэвид остался дома с Энтони. Я была в хорошем настроении. Люблю ходить в магазин одна. А когда я вернулась домой, то первое же, что увидела, когда открыла входную дверь, был Энтони, который стоял посреди гостиной. Он искоса взглянул на меня, а потом запрыгал на месте, прижав локти к бокам и с визгом всплескивая кистями рук, как крылышками. Так Энтони радуется, когда видит меня. И первое, что я подумала, было: «Привет, Энтони. Я тоже рада тебя видеть».
А потом у меня мелькнула мысль: может, мне тоже попробовать так сделать? Если он не подражает нам, может, мне стоит попробовать подражать ему? Я бросила на пол мешки с продуктами и заставила себя громко завизжать, а потом запрыгала и замахала руками, как крыльями.