В церкви было холодно, темно и очень тихо: шум дождя сюда не проникал, и только их тяжелое дыхание нарушало тишину.
Лоретта ждала, пока глаза привыкнут к темноте, и когда уже смогла различить очертания стен, в конце прохода у алтаря зажегся огонек.
– Не бойтесь, я проверил, тут никого нет. – Солан подошел к ней, взял за руку и повел к алтарю.
Боялась ли она? Да, опасения у нее были, чего греха таить. Ее последнее посещение церкви оставило после себя горький осадок. Лоретта не знала, что задумал Хоксторн, и это тоже несколько настораживало, но испытывала ли она страх? Нет, страха не было. Она скорее чувствовала, чем понимала, что, если он рядом, бояться нечего.
Они остановились перед зажженной лампадой, и, откинув капюшон плаща с ее головы, Хоксторн с улыбкой заметил, глядя на ее свисавшие сосульками волосы:
– Вы вся мокрая.
Лоретта улыбнулась в ответ.
– А вы сами-то? Я хоть в плаще… И что случилось с вашей шляпой?
– Ветром сдуло, когда мы бежали.
Хоксторн провел ладонью по волосам, с которых стекала вода, и, рассмеявшись, спросил:
– Вы догадались, зачем мы здесь?
– Нет, – честно ответила Лоретта. – Я даже не предполагала, что когда-нибудь вновь окажусь в церкви.
Хоксторн снял перчатки, засунул в карман и взял ее за руки.
– Мы здесь потому, что для вас клятва, данная в церкви, нерушима. Вы верны своим принципам, и мне это, безусловно, нравится, но пришла пора пересмотреть свои убеждения и отказаться от тех, что мешают вам жить. А церковь как раз то место, где это можно сделать. Раз вы дали обещание не вступать в брак в церкви, то и отречься от него тоже нужно в церкви.
У Лоретты перехватило дыхание, и с трудом она выдавила:
– Чего вы… от меня хотите?
– Откажитесь от своей клятвы здесь и сейчас.
Ее опять начала бить дрожь.
– Но… я не могу.
– Можете. – Он чуть сильнее сжал ее ладони. – Если вы считаете, что поступаете дурно, отрекаясь от своих слов, то церковь также место для прощения. Попросите Всевышнего, и он простит.
Лоретта не могла и слова вымолвить, и не только из-за спазма в горле, но и потому, что не знала, что ответить. Ей и в голову не приходило пойти в церковь и отречься от данной клятвы.
– Вы же простили своего дядю? – напомнил ей Хоксторн.
– Да, вы же знаете.
– И Фарли простите – может, не сейчас, но со временем непременно простите, даже если то, что он у вас украл, имеет для вас особую ценность.
– Да. Прощу. Со временем, – согласилась Лоретта, но потом поправилась: – Нет, я, пожалуй, уже его простила. Он просто запутался. Не его вина, что некому было ему объяснить, что хорошо, а что – плохо.
– Вот видите? И вы достойны прощения за то, что отрекаетесь от клятвы, которую вас вынудили дать в очень юном возрасте. Прощение дается всем, кто о нем искренне просит. – Хоксторн привлек ее к себе. – Нам не дано изменить количество секунд в минуте или дней – в неделе, но изменить свою жизнь можно. Отрекитесь от этой клятвы, избавьте себя от существования, для которого не созданы, и позвольте себе быть счастливой.
Лоретта прислушалась к себе и почувствовала, как в сердце проснулась надежда. Может, и правда попросить у Бога прощения и взять назад сказанные три года назад слова? Может, Солан прав и то, каким станет ее будущее, зависит от нее самой? То, что он говорил, казалось ей вполне разумным и правильным.
Она обвела взглядом маленькую церковь: холодные каменные стены, почти голые, несколько канделябров, три гобелена и маленькое окно с витражом – и вдруг посреди сырости и мрака почувствовала, что ей больше не холодно. Плечи сами собой развернулись, тревога ушла, и словно ласковый и теплый, живительный свет наполнил ее изнутри. В голове прояснилось.
– Если не хочешь сделать это ради себя, то сделай ради меня, – попросил Солан.
Лоретта посмотрела ему в глаза и, не раздумывая, прошептала:
– Я отрекаюсь от обещания никогда не выходить замуж и прошу прощения у Господа за клятвоотступничество.
Хоксторн наконец выдохнул с облегчением и, устало покачав головой, прижался лбом к ее макушке.
– Я, признаться, не знал, смогу ли убедить тебя.
– Ты был прав. – Она сглотнула вставший в горле от избытка чувств ком и продолжила: – Я должна была сделать это именно здесь, и чувствую, что поступила правильно. Теперь я свободна и прощена.
Хоксторн, прикоснувшись к ее губам своими, заметил:
– У вас губы холодные.
– И не только губы, ноги тоже, – призналась Лоретта, и ее начало трясти, словно тело ее вдруг вспомнило, как промерзло.
– Я бы и сам мог догадаться, – досадуя на себя, буркнул Солан. – Надо поскорее вернуться.
Накинув ей на голову капюшон и обхватив за плечи, он решительно направился к выходу. Они быстро спустились по ступеням, пробежали по лужам вдоль ограды, свернули за угол и, уже не скрываясь, помчались к воротам перед его особняком. По счастью, улица оставалась пустынной и никто их не видел. Вместо того чтобы постучать в дверь, Хоксторн отвел Лоретту в сторону, куда не падал свет фонаря.
– Я знаю, что вы замерзли, но придется потерпеть еще немного. Подождите здесь: я не хочу вас компрометировать. Сейчас пошлю кого-нибудь из слуг подогнать карету к воротам, а сам тем временем проведу вас в дом, чтобы вас никто не увидел.
– В этом нет необходимости, – возразила Лоретта. – Подождать карету я могу и здесь.
– Нет, не можете: вы и так промерзли до костей, – а чтобы запрячь карету, потребуется время, так что лучше провести его в тепле. Я мигом, – добавил Хоксторн и, погладив Лоретту по щеке, добавил: – Никуда не уходите.
Она согласно кивнула, и Солан, вытащив из кармана ключ, сам отпер дверь, неслышно открыл ее и юркнул в дом. Лоретте пришлось ждать не больше пары минут, прежде чем он впустил ее в дом и повел по коридору. Они зашли в комнату с книжными полками от пола до потолка – наверное, его кабинет, – и Хоксторн запер за ними дверь на ключ. После того как помог Лоретте освободиться от мокрых плащей, Солан усадил ее в кресло перед камином, а сам, опустившись на колени, принялся разжигать огонь. Как только в топке заплясали язычки пламени, она вытянула ноги, чтобы отогреть занемевшие от холода ступни, а он сел на пол и, не без труда стянув промокшие насквозь сапоги, поставил поближе к огню.
– Вы промокли, как и в тот, первый вечер – вечер нашей встречи, – повернувшись к ней, заметил Солан.
– Я тоже его помню, – ответила Лоретта, – но сейчас промокла не в пример сильнее и от холода почти не чувствую ног.
– Я знаю, как это исправить.
Он бережно приподнял ее ступню в промокшей насквозь атласной туфельке с изрядно истертой от бега по булыжной мостовой подошвой, поставил к себе на колени, снял туфельку и тщательно растер между ладонями, массируя каждый пальчик. Закончив, он проделал те же манипуляции с другой ногой, а после этого зажал обе ступни между своими бедрами, и Лоретта явственно ощутила не только тепло его тела, но и как твердеет, увеличиваясь в размерах, то, во что ее ступни упирались. И тело ее не замедлило на это откликнуться. Ей не пришлось даже гадать, какой огонь жарче: тот, что горит в камине, или тот, что опалил ее, – когда он, глядя ей в глаза, спросил:
– Как вы себя чувствуете?
– Божественно.
– Не жалеете о том, что произошло в церкви? – с улыбкой спросил Хок, неспешно массируя ее лодыжки и икры.
– Нет, – решительно ответила Лоретта. – Я бы покривила душой, если бы сказала, что никогда не думала о том, чтобы освободиться от взятых на себя обязательств. Мне хотелось стать свободной, но я просто не знала, как это сделать и смогу ли жить потом в ладу с собой. Я не испытываю никаких сожалений, хотя на душе у меня не все спокойно и мне еще во многом предстоит разобраться.
– Тогда что вас тревожит сейчас? – участливо спросил Солан, в то время как ладони его поднимались все выше и выше, а голос приобрел какую-то особую чувственную хрипотцу. – Дело во мне, Лоретта? Вы не можете разобраться в своих чувствах ко мне?
– Я точно знаю, что чувствую к вам, – ответила она без колебаний. – Я вас люблю.
– И я точно знаю, что чувствую к вам…
Несмотря на то что место, куда Солан поместил ее ступни, было соблазнительно теплым, Лоретта спустила ноги на пол и, глядя в его завораживающие зеленые глаза, сказала:
– А еще я точно знаю, чего хочу прямо сейчас.
– И я знаю. – Солан вытащил шпильку из ее волос. – Так они высохнут быстрее.
Лоретта понимающе улыбнулась и предложила:
– Тогда позвольте вам помочь.
– Вы ведь понимаете, что это означает? – не преминул уточнить герцог.
Лоретта кивнула и с наслаждением зажмурилась. Огонь в камине ласкал ее своим теплом, и у Хоксторна распускать волосы получалось гораздо приятнее, чем у Битси.
– Я хочу, чтобы вы стали моей, но не возлюбленной, не любовницей, а женой, герцогиней.
– Да, – прошептала Лоретта как раз в тот момент, когда последняя шпилька была убрана из ее прически и волосы свободно рассыпались по плечам. Она-то понимала, но поймет ли дядя? Этого Лоретта знать не могла да и не хотела, по крайней мере сейчас.
Солан обнял ее, прижал к себе и накрыл ее губы своими. Его прикосновения были нежными, легкими, как крылья бабочки, а объятия тем временем становились все теснее. Их неудержимо влекло друг к другу, и легких прикосновений их губам стало мало. У Лоретты кружилась голова и все чувства обострились: от него пахло бренди и мылом для бритья.
Лоретта почувствовала, как он повел плечами, пытаясь освободиться от сюртука, нетерпеливо схватила его за лацканы и стянула с плеч. Солан принялся за шейный платок, а она, ничтоже сумняшеся, торопливо расстегнула его стеганый жилет, выпустила из-под пояса брюк рубашку и, просунув под нее руки, замерла, прижав ладони к обнаженной груди. Тугие мышцы натягивали шелковисто-гладкую, очень теплую кожу.
Солан с шумом втянул воздух и хрипло пробормотал:
– Хорошо, Лоретта.