озвучал слишком близко. — Могли ведь.
Калейдоскоп вновь перевернулся, меняя созвездия, позволяя звучать другим голосам, из пустоты выпуская когтистые лапы, желающие разорвать меня на части…
…серебряный росчерк — и черное полотно распалось двумя бесполезными тряпками к моим ногам.
И я падала… из холодной бездны отчаяния прямо в чьи-то руки.
Калейдоскоп рассыпался. Очертания квартиры вернулись на свои места, размытый силуэт превратился в Рана, стоящего рядом со мной на коленях… и этого хватило мне в тот миг, чтобы разлететься порванной струной, заскулить, неровно качнуться из стороны в сторону и, упав лицом ему в колени, разрыдаться в голос.
…я не помню ни слова из тех, что бормотала, запомнила лишь, как напарник убрал волосы с моего лица и замер в ожидании финала, не разжимая тиски пальцев на моих плечах. Не нес какую-нибудь "якобы успокаивающую чушь", просто всем своим существованием давал понять мне, что он здесь, что он меня не оставит.
Наружу изливалась вся боль и страх, все, что должно было вырваться на волю еще после смерти Лиама, все, что я так умело прятала эти дни. Эти месяцы. Все это время.
И я ненавидела себя за эту слабость. Ненавидела себя за то, что вою, уткнувшись кому-то в колени. Вою, потому что плакать разучилась. Или потому что не умела никогда. Сколько себя помню…
Все смешалось. Воспоминания, мысли, чувства, старые, новые вращались в моем сознании, точно в центрифуге, оживая, снова растворяясь и — никак не складываясь в цельную картину.
Голова разламывалась.
…и две камеры, следовавшие за нами всю дорогу, сейчас передают это на большие экраны.
Как же это унизительно.
— Что ты видела?
— Лиама. Всех, кого мы забрали… наверное. Они говорили со мной. Проклинали. Там все пропитано их ненавистью.
— Там — это где?
— В их мире. Или… Я не знаю. Я просто не знаю.
— В твоем подсознании, Арис. Это испытание такое идиотское. Поэтому я уже решил, кто уйдет домой без головы за то, что подверг тебя этому.
— А камеры… — Я не поднималась с колен. Не хватало еще после истерики засветить зареванную физиономию крупным планом.
— Я их разбил. Сразу же. Никто ничего не увидит. И я сделаю вид, что не видел, если пожелаешь.
— Но если… Если это мое подсознание, то почему Лиам…
— Потому что ты слишком долго держалась. Его смерть для нас не прошла бесследно, а ты не могла позволить себе даже самую жалкую лишнюю эмоцию. Мы оба виним себя в этом. И с этим как-то нужно жить. Идем. Наше испытание окончено.
— Но… — я нехотя оторвалась от его колен. — Это ведь только восьмой этаж…
— Если это только восьмой — я не хочу знать, что с тобой может произойти на девятом. И мы остались без камер. Так что есть предположение, что все равно остальные души не зачтутся. И нам еще нужно тебя хоть немного в порядок привести.
— Все очень плохо? — я, кажется, окончательно размазала по лицу остатки туши.
— Если хочешь знать, то я на первом испытании со своим гримом выглядел чуть хуже. Надеюсь, тебя это утешит.
— Очень.
— Замри.
Ран встал передо мной на одно колено и сосредоточенно, прикусив язык, принялся приводить мое лицо в человеческий вид. Стер размазавшееся. Размазал стершееся. Кончиками пальцев расправил пряди волос убрав часть за уши, часть вернув в хвост. Критически оглядел результат и заключил:
— Ну все. Снова звезда.
— Спасибо. — Я все еще мелко дрожала, но вернувшаяся ясность мыслей несколько успокаивала.
— Все для тебя, моя леди, — улыбнулся Ран.
— Я имела в виду… Вообще спасибо. За все.
Напарник приобняв меня, притянул к себе и поцеловал в висок.
— За что, прости? Запамятовал.
— За… что? — хотела было возмутиться я, но вместо этого выдохнула и припала щекой к его плечу. Ну конечно, он ничего не видел, ничего не слышал, никому не скажет. И никогда мне об этом не напомнит.
И за это я была ему неописуемо благодарна.
На выходе нас все же встречали аплодисменты.
Один из наблюдателей подошел к нам с улыбкой от уха до уха, так неестественно натянутой на лицо, что казалось, у него сейчас либо зубы раскрошатся, либо уголки губ поползут дальше и встретятся на затылке.
— Поздравляю, вы вернулись вторыми. Окончательные итоги будут объявлены на церемонии награждения, так что у вас есть около часа, чтобы привестись в торжественный вид и… что с камерами?
— Разбились. По несчастливой случайности. А простите, — Ран был пугающе вежлив, — не подскажете ли, кому мне стоит пожать… руку за такие прекрасные, реалистичные спецэффекты?
— Вам эта честь представится все на той же церемонии. А теперь извините, я должен вернуться к работе.
— На церемонии, значит. — Напарник неприятно хрустнул костяшками пальцев. — Хорошо. Салютом больше — салютом меньше. У меня сегодня как раз еще назначена деловая беседа с господином Аттосом.
— Ран, — попыталась проговорить я укоризненно, но вышло, скорее, испуганно. — Не дури.
— Где же этот голос разума спал, когда надо было до наших "коллег" достучаться? — показательно вздохнул приятель. — Не переживай, все будет тихо. И без свидетелей. И может быть, они смогут уйти домой сами.
…и кажется, мне только что оставили всего два варианта: либо проследить, чтобы действительно было без свидетелей, либо подержать им зажатыми рты, чтобы действительно все было тихо.
Со сцены истошно голосил Лоран, периодически попадая движениями губ в собственную фонограмму. В текст я пыталась не вслушиваться, щадя собственную хрупкую психику, напарник познавал сущность бытия, не шевелясь, изучая угол нашего шатра.
— Удивлен, что его еще никто не пристрелил… каким-нибудь тухлым помидором.
— Пристрелить помидором? Как ты себе это представляешь?
— Согласен, яйцом было бы чуть проще. Ты обратила внимание, сколько там сегодня народу?
— Стадион забит. Кто помладше — облепили сцену, кто постарше — оккупировали сидячие места. Как думаешь, у нас есть шансы?..
— Пробиться к сцене? — ухмыльнулся Ран.
— Да нет. Я про соревнование.
— Конечно, есть. Как минимум тридцать три процента с копейками. Кстати, пора. Нужно пробираться к закулисью.
Задача оказалась не из легких, но мы справились. Обменялись учтивыми кивками с коллегами-"соперниками", критично оглядели друг друга с напарником, стараясь выловить какие-нибудь несовершенства в образе. Я потянулась к торчащей светлой пряди, Ран же капризно задрал нос, стараясь усложнить мне задачу, после чего театрально стряхнул пару несуществующих пылинок со своей черной футболки на мою. Получил легкий тычок под ребра, охнул, рассмеялся…
И в этот момент нас вызвали на сцену. Мы пропустили коллег вперед, сохраняя очередность Департаментов, сами вышли последними и утонули в аплодисментах. Ведущий болтал без умолку, а я непроизвольно прижалась плечом к плечу Рана. Никогда не любила выступать перед аудиторией. И даже фоном перед ней стоять не любила.
— …итак, наши Наблюдатели провели все необходимые подсчеты, — спустя пять минут пафосных распинательств о масштабности соревнований и десять о бескорыстности организаторов, таки подошел к главному ведущий. — Итак, Первый Департамент получает в сумме время — тридцать три минуты и двадцать секунд.
Аплодисменты были жидкие. Никто не понимал, хорошо это или плохо, поскольку даже не с чем было сравнить.
— Восьмой Департамент справился с последним испытанием за… тридцать пять минут ровно.
Возгласы радости донеслись со стороны болельщиков Первых. Я вцепилась в руку Рана, и почувствовала, как нервной дрожью пошли коленки, а в солнечном сплетении что-то сжалось.
— И результат Тринадцатого Департамента…
Ведущий оглядел публику. Обернулся на нас. Прокашлялся.
— …Тридцать одна минута и тринадцать секунд. Какие символичные цифры для Департамента с таким номером, подумать только…
Но его уже никто не слушал. Трибуны взорвались криками, визгом, свистом и аплодисментами, из колонок зазвучала какая-то дико торжественная музыка, а я опомнилась, когда уже почти додушила несчастного напарника в объятиях, неприлично визжа ему в самое ухо. Впрочем, он не жаловался, а радостно, придерживая меня за талию, кружил нас по сцене.
— Мы это сделали. Сделали. Да, черт возьми.
Расцепились мы крайне неохотно — я даже успела напоследок от души припечатать поцелуй ему куда-то в район щеки — после чего вышли вперед и одинаково комично раскланялись. Точнее, Ран кланялся как обычно, а я — передразнивая его, что в целом, наверное, смотрелось так, словно мы долго репетировали.
Товарищи из Первого и Восьмого Департаментов вполне искренне пожали нам руки, поздравляя с победой, а ведущий тем временем пригласил на сцену "многоуважаемых господ" — организаторов и спонсоров.
— А вот сейчас будет интересно, — шепнул мне на ухо Ран. Меня разрывало от предвкушения и волнения: а вдруг не получится? Вдруг никто не поведется?..
В числе первых поднялись Нуар-старший с Лиром. Парень подмигнул нам, словно говоря, что все под контролем, Рагнар же держался так, будто вообще видит нас впервые в жизни.
Спонсорские призы получили и ребята, занявшие второе и третье места. Полный бородатый господин вручил им также какие-то сертификаты "от себя" на получение бесплатных процедур в сети его салонов красоты. Наблюдатели с не самыми счастливыми лицами вытащили объемные корзинки, заваленные разнообразными свертками и коробками.
К нам подошел высокий статный мужчина, поцеловал мне руку, Рану — пожал, и махнул, чтобы вынесли наш приз. Чек длиной в метр выплыл, скрыв на две трети бедолагу Наблюдателя, его несущего. Парень замер между нами, и пока торжественная поздравительная речь не завершилась, мы, дежурно улыбаясь, кивали и благодарили.
Чек с более чем впечатляющей суммой был водружен перед нами, Ран откашлялся… и попросил микрофон. Я же скрестила пальцы на обеих руках и в молитвенном жесте поднесла их к губам.
— Добрый всем вечер. Я уже как-то представлялся, но повторюсь — зовут меня Ран, я, как вы уже поняли, из Тринадцатого Департамента, официально являюсь напарником этой очаровательной девушки, — он кивнул в мою сторону. Подождал, пока стихнут овации и продолжил: — Так вышло, что на этих соревнованиях я занял чужое место. Возможно, вы слышали о том, какая беда случилась с одним из молодых и талантливых сотрудников нашего Департамента. Его имя — Лиам Вигельсон, и он трагически погиб на службе в тот же день, когда их пара прошла в финал.