Плача и молясь, Надежда низко склонилась перед иконой и почувствовала, что тишина наступает в измученном сердце её. Медленно подняла она глаза к строгому лицу Пречистой Девы и увидела, что солнечный блик скользнул по нему. Ей послышался неземной голос:
— Мужайся, дочь моя! Иди своим путём. Путь твой внятен Богу!
Надежда всё ещё стояла на коленях перед Богородицей, когда настоятель храма отец Софроний решил подойти к молодому офицеру.
— О чём вы молитесь, сын мой? Я вижу, что скорбь ваша велика.
— О сестре моей единоутробной, — сказала Надежда и поднялась с колен, вытирая платком мокрые от слёз щёки. — Сегодня утром получил письмо от неё. Хочет сестрица убежать из дома со своим возлюбленным и обвенчаться тайком от батюшки.
— Весьма неприятное известие, — согласился священник.
— Потому молил я Богородицу, чтобы прошло сие затмение у сестры моей...
— Как её имя?
— Надежда.
— Вы с ней похожи?
— Мы — близнецы.
— Само Провидение привело вас сюда, — торжественно произнёс отец Софроний. — Наша икона известна по всей округе как чудотворная «Матерь Божия Троеручица». Она внимает гласу усердно молящихся. Оставьте записку, и я буду просить об укреплении духа несчастной сестры вашей так, будто она побывала здесь...
На обновление храма Надежда пожертвовала все свои наличные деньги — три золотых червонца и пять серебряных рублей. Священник и дьяк, приятно удивлённые этим, проводили молодого офицера до дверей и видели, как он сел на лошадь и вместе с солдатом, сопровождавшим его, выехал на дорогу, ведущую в деревню Вербилки...
Холодный ветер рвал полы шинелей и бросал им в лицо мокрый снег. Корнет Александров ехал молча, повесив голову на грудь и изредка вздыхал. Белоконь, видя всё это, гадал, что же страшного могло случиться у эскадронного командира на квартире, если взводный выскочил оттуда как пуля, да ещё в слезах, и сразу поскакал в церковь молиться. Будут ли неприятности теперь у всего четвёртого взвода или пронесёт нелёгкая? Очень хотелось унтеру спросить корнета об этом, но опыт долгой службы научил его, что задавать подобные вопросы господам офицерам — себе дороже.
— Конские рапорты сдал? — вдруг спросил его корнет, шмыгнув носом.
— Так точно, ваше благородие.
— Хорошо, что ты меня дождался.
— Вы приказали, и дождался... А вон, смотрите, сам майор к нам навстречу едет...
Корнет Александров инстинктивно схватился за руку унтер-офицера, и Белоконь увидел, что тень страха прошла по его лицу. Но молодой офицер совладал с собой и отрывисто бросил:
— Пистолеты у тебя заряжены?
— Да. Сегодня утром перезарядил оба.
— Дай один.
— Что это вы задумали, батюшка барин? — Теперь Белоконь испугался до дрожи в коленях. — Только не делайте смертоубийства! Не ломайте себе жизнь. Вы — молоды, и всё ещё перемелется...
— Хватит болтать! Стой здесь и жди меня. Пистолет, ну, быстро!
Засунув пистолет за борт шинели, Надежда поскакала к майору Станковичу. Они съехались на дороге саженях в десяти от Белоконя, и он не мог слышать, о чём говорит корнет с эскадронным командиром, хотя очень этого желал.
— Что сие означает, царица моя? — Станкевич заговорил первым. — Зачем ты сбиваешь с ног в прихожей поручика Текутева и уносишься незнамо куда? Ей-богу, я испугался за тебя...
Он попытался взять Алмаза за повод и поставить рядом с собой. Но Надежда не допустила этого. Она ударила его лошадь хлыстом и, действуя шенкелями и поводом, удержала своего жеребца напротив серой кобылы майора. Видя её лицо, жёсткое и непреклонное, Станкович протянул к ней руку и спросил:
— Что случилось с тобой?
— Не прикасайтесь ко мне! — Она выхватила пистолет, взвела курок и приставила дуло к воротнику своей шинели.
— Осторожнее с оружием! — воскликнул он. — Объясни же, наконец, в чём дело. Мы расстались час назад, и ты говорила мне...
— Забудьте об этом, ваше высокоблагородие! Забудьте! Я видел украшения для вашей племянницы, и мы повздорили из-за цены на серебряные серёжки. Больше ничего не было...
— Ничего не было?! — не поверил он своим ушам.
— Нет. Только маленькая ссора. И вот память о ней... — Она движением шенкеля повернула Алмаза боком к Артемиде и в ту же секунду, направив пистолет вверх, нажала курок. От оглушительного выстрела обе лошади шарахнулись в разные стороны. Пуля, пройдя по касательной, сбила кивер с эскадронного командира, а сам он тотчас крикнул ей:
— Постой! Брось оружие...
Но Надежда, держа пистолет в руке, на коротком галопе описала круг возле него, потом подвела лошадь ближе, на мгновение осадила послушного Алмаза рядом с майором.
— Прощай, любимый мой! — услышал он её слова, сказанные с тоской и болью.
Корнет Александров и его унтер-офицер Белоконь умчались. Майор Станкович остался на дороге один: без кивера, с низко опущенной головой и поводьями, брошенными на шею лошади.
12. БЕГСТВО
С прискорбием рассталась я с моими
достойными товарищами! с сожалением
скинула блестящий мундир свой и надела
синий колет[55] с малиновыми отворотами!
«Жаль, Александров, — говорит мне старший
Пятницкий, — жаль, что ты так невыгодно
преобразился; гусарский мундир сотворён для
тебя, в нём я любовался тобою, но эта куртка:
что тебе вздумалось перейти!..
Четыре дня после этих событий Надежда никуда не показывалась: ждала дурных последствий. Но всё было тихо в её деревеньке, уже засыпанной декабрьскими снегами. Поручик Текутев, видимо, пока никому не рассказал о встрече с плачущим корнетом Александровым, а майор Станкович ещё не решил, что ему делать с её тайной и со своей любовью.
Но в понедельник Надежду всё-таки вызвали в штаб полка, потому что пришёл ответ на её прошение об отпуске за 1809-й и 1810 годы. Она получила для отдыха три месяца. Передавая все нужные для отпуска бумаги корнету Александрову, полковник Клебек, летом переведённый к ним из Ахтырского гусарского полка, был как-то особенно любезен. Он предложил Надежде сесть и сказал, что хочет поговорить о ней об одном деликатном деле.
— Я слышал, у вас какие-то нелады с эскадронным командиром. Это правда, корнет?
— Да. — Она была готова к таком разговору. — Мы повздорили. Причиной, право же, был пустяк, и я сожалею, что погорячился.
— Вы согласны пойти на мировую? При мне пожать майору руку в знак прекращения всяких споров и обид?
— Да, конечно.
Майор Станкович, который слушал весь этот разговор, стоя в другой комнате, только покачал головой. Его царица держалась с полным самообладанием. Даже голос не дрогнул. Он решительно вышел в горницу и остановился напротив Надежды. Она отвела глаза, но внешне осталась спокойной.
— Нечаянно, Александров, я обидел вас, — сказал майор. — Хочу в присутствии полкового командира принести вам свои извинения. Желал бы знать, что наша совместная служба в эскадроне нисколько не пострадает...
Они обменялись рукопожатием, во время которого Станкович незаметно стиснул её ладонь. Полковник Клебек с умилением наблюдал за ними.
— Я рад, господа, что ваша ссора теперь улажена. Наш полк известен своей сплочённостью и дружбой офицеров, — начал он и далее прочёл им целую лекцию о том, как надо ценить и лелеять полковую дружбу, которая есть залог боевого товарищества и взаимовыручки.
Вместе со Станковичем Надежда вышла в прихожую. Здесь он молча взял её руку и поцеловал, потом галантно — хорошо, что Клебек этого не видел, — подал ей шинель и открыл перед нею дверь, как даму, пропуская её вперёд.
«Нет, эта игра ему не по силам, — думала Надежда, глядя на своего эскадронного командира, садящегося в кибитку. — Он не сможет относиться ко мне как прежде. Он никогда не забудет того, что было между нами. Он действительно без ума влюблён...»
— Хорошего отпуска, корнет! — весело крикнул ей Станкович из отъезжающей кибитки. — Возвращайтесь поскорее к вашему взводу. Мы все будем вас ждать!
— Слушаюсь, господин майор! — Она приложила руку к своей чёрной треугольной шляпе с золотой петлицей.
Тяжёлые мысли и плохие предчувствия терзали её всю дорогу от Кременца до Санкт-Петербурга. Прибытие в столицу, встреча с дядей, разговоры о Ване, о здоровье её отца и жизни Дуровых в Сарапуле также не дали ей никакого успокоения. Потому, отложив свидание с сыном на несколько дней, она пришла к особняку генерала Засса на Английской набережной и передала с лакеем свою визитную карточку для Александры Фёдоровны. Больше ей не с кем было посоветоваться.
— Что-то вы совсем невеселы, мой друг. — Генеральша усадила гостя на диван. — Ну-ка расскажите мне о вашей гусарской жизни.
Надежда вздохнула:
— Вы были правы в тот раз. В меня влюбилась юная дочь эскадронного командира. Она во всём призналась родителям. Подполковник предложил мне жениться на его дочери...
— Как интересно! — воскликнула Александра Фёдоровна и позвонила в колокольчик, чтобы лакей принёс им кофе. — Что же вы ответили этим милым людям?
— Что должен просить разрешения на брак у своего батюшки.
— Вполне приемлемое объяснение. Тем более что ваш отец такого разрешения никогда не даст.
— Да. Но это им очень не понравилось, и у меня начались всякие неприятности по службе...
— Терпите, дорогой корнет.
— Вытерпеть можно многое. — Надежда взяла чашку кофе у слуги и стала размешивать в ней сахар. — Однако самое плохое, что я... Что я сама увлеклась одним офицером из нашего полка.
— Вы увлеклись? — недоверчиво спросила госпожа Засс.
— А он подстроил мне хитрую ловушку, и я поневоле призналась ему, что я — женщина и даже... даже... — Надежда покраснела как маков цвет, потупилась и замолчала.