Жуковский так и объявил в гостиной. Там были лишь одни мужчины, и все они встали перед нею, как если бы в комнату вошла дама. Надежда увидела на их лицах лёгкое замешательство и вместе с тем — любопытство. Они рассматривали её пристально и ждали первых слов. По-военному она сдвинула каблуки и чётко наклонила голову:
— Честь имею, господа! Безмерно счастлив я знакомству с теми, кто пером своим столь пышно украшает древо российской словесности...
Вялый разговор о нравственном и безнравственном в искусстве и литературе, какой шёл здесь до её приезда, прекратился тотчас. Господа обратили всё своё внимание на свежий номер «Современника» и «Записки Н. А. Дуровой» в нём. Барон Егор Розен, служивший в гусарах после Отечественной войны 1812 года, задал Надежде несколько вопросов об организации аванпостной службы лёгкой конницы в то время. Она ответила коротко, но со знанием дела. Князь Пётр Вяземский, московский уроженец, стал расспрашивать о пожаре Москвы. Надежда призналась, что не видела его, поскольку 4 сентября 1812 года уже находилась в полку, зато живо обрисовала исход из древней столицы армии и населения, в котором участвовала.
Пётр Плетнёв, бывший доверенным лицом Пушкина в его издательских делах, сообщил присутствующим о большой рукописи штабс-ротмистра Александрова, которую сейчас готовит к публикации Александр Сергеевич. Все очень заинтересовались этим, и Надежде пришлось подробно рассказать, о чём она там написала.
— Как будет называться ваша новая книга? — спросил барон Розен.
— Название сего труда мне подсказал господин Пушкин, — ответила она. — «Кавалерист-девица». От себя хочу добавить: «Происшествие в России».
Участники беседы дружно восхитились выдумкой великого поэта: «Свежо!», «Смело!», «Оригинально!», «Читатель будет заинтригован!», «Книга разойдётся быстро!». Надежда внимательно слушала все суждения. Она нарочно сказала это, чтобы проверить, какое будет отношение у собратьев-литераторов к идее Пушкина, всё ещё вызывающей у неё большие сомнения.
Прощаясь с Надеждой, Жуковский был ласков и любезен и сказал, что она украсила его вечер, потом задержал её руку в своей и добавил:
— Зная вашу природную застенчивость, Александров, я немного волновался за ваш дебют.
— Это был дебют? — удивилась она.
— Ну да, в роли модного писателя. Теперь приглашения посыплются на вас как из рога изобилия. Держитесь в салонах просто и уверенно, как это вы делали сегодня у меня. Но поторопите Пушкина с новой книгой. Литературная слава скоротечна. Уж поверьте мне, старому волку...
На обратном пути Иван Бутовский в лицах передавал Надежде, кто и как здесь слушал её рассказы. По его наблюдениям получалось, будто бы она покорила абсолютно всех. Надежда рассеянно слушала его, потому что устала. Этот вечер стоил ей немалого напряжения нервов и сил.
— Всё хорошо, кузина. Все даже расчудесно. Одно мне не даёт покоя... — Двоюродный брат посмотрел на неё с сочувствием.
— Что же?
— Когда издаст и издаст ли вообще твою книгу наш гений Пушкин?
— Конечно, издаст!
— Однако прошло больше месяца, как ты отдала ему рукопись. О ней нет ни слуху ни духу. А две последние недели он даже не появлялся у тебя...
— Занят. — Надежда тяжело вздохнула.
— Не лучше ли было бы найти издателя не такого знаменитого и важного, но зато — надёжного?
— Кого, например?
— Хотя бы меня. Всё-таки мы — родня...
Наверное, Александр Сергеевич тоже узнал об этом субботнем вечере поэта Жуковского и светских успехах скромной провинциалки из города Елабуги. Он прислал Надежде записку с приглашением на семейный обед у себя дома, на даче, расположенной на Каменном острове. В урочный час за ней приехал экипаж Пушкина, и она, уняв радостное биение сердца, отправилась в дом поэта во второй раз.
Каменный остров имел репутацию места весьма фешенебельного. Многие семейства высшего петербургского света владели тут загородными домами. В апреле 1836 года на Каменном острове сняла дачу и Наталья Николаевна Пушкина. Это было красивое строение с колоннами, большими окнами и балконом, стоявшее у реки Большая Невка и принадлежавшее Доливо-Добровольским.
Надежда очень хотела увидеть за обедом саму хозяйку, супругу своего кумира, о которой столько уже слышала всякого. Но Наталья Николаевна в столовую не спустилась, сказавшись больной. Присутствовали лишь её сёстры, девицы Гончаровы: Александра и Екатерина. Приехал также Пётр Плетнёв, знакомый Надежде по встрече у Жуковского.
Поэт показался ей грустным. Она ехала сюда, приготовив для него несколько не совсем приятных вопросов о работе по изданию своей «Кавалерист-девицы», но сразу решила ничего не спрашивать перед обедом. Беседа потекла у них по-светски непринуждённо, не касаясь серьёзных тем.
За столом произошёл забавный эпизод с четырёхлетней дочерью Пушкина Машей. Плетнёв стал шутливо разговаривать с ней о том, кого она больше любит и за кого пойдёт замуж: за него или за папеньку? Пушкин вмешался и, указав на Надежду, тоже спросил дочку: «А этого гостя любишь? Замуж за него пойдёшь?» Девочка, исподлобья глядя на совершенно незнакомого ей человека, честно ответила, что нет. Надежда была готова расхохотаться над непосредственностью милого ребёнка. Пушкин же своим поведением придал неловкость этой сцене: взглянув на Надежду, он покраснел, сильно смутился, стал что-то сбивчиво объяснять.
Однако деловой разговор был им необходим. Александр Сергеевич пригласил Надежду в гостиную, куда лакей подал кофе. Пушкин положил около её чашки конверт с ассигнациями, где его рукой было выведено: «500 руб.».
— Теперь я в расчёте с вами за вашу публикацию в журнале. С авансом, который вы получили в июне, выходит ровно тысяча.
— Да. — Она спрятала конверт во внутренний нагрудный карман своего фрака.
— Хочу дать отчёт по вашей новой книге, — продолжал поэт, расхаживая по комнате. — Рукопись ещё у переписчика...
— Почему? — спокойно спросила Надежда.
Ответу на этот простой вопрос Пушкин посвятил много времени. Он поведал о старом канцеляристе-переписчике, занятом работой для третьего номера журнала, о цензуре, безжалостной к авторам, о владельце типографии и книготорговцах, требующих очень высокую плату за свои услуги, и даже — о ценах на бумагу на фабрике статской советницы госпожи Кайдановой.
Надежда прихлёбывала кофе из чашки и не перебивала поэта. Она понимала, что Александр Сергеевич рассказывает ей о своих трудностях, мучающих его сейчас. Рассказывает искренне, потому что видит в ней человека ему совсем не чужого. Ах, если бы она могла помочь ему!
Но за то время, пока Надежда жила в столице, не менее полудюжины её знакомых конфиденциально сообщили ей, что Пушкину помочь невозможно. Его божественный поэтический дар угасает, его журнал не находит спроса, его финансовые дела в беспорядке и долги растут, в его семье назревает скандал. Теперь он говорил, и ей слышалось в его словах отчаяние. Внезапно поэт оборвал свою речь, засунул руки в карманы широких панталон и произнёс нараспев, как-то по-детски: «Тоска-а!» Надежда, отодвинув пустую чашку, встала:
— Кончим наш печальный разговор, Александр Сергеевич! Слышите, ваши дети играют в саду? Пойдёмте посмотрим...
Этот день завершился прогулкой по роскошному, хорошо устроенному саду, игрой в прятки со старшими детьми Пушкина и чаем, сервированным в беседке. Надежда развлекала всех рассказами о забавных верованиях черемисов, ещё не отошедших от идолопоклонства. Пушкин, прощаясь с ней, был почти весел.
Обратно в город она ехала в пушкинском экипаже вместе с Плетнёвым. Он долго и угрюмо молчал, но в виду шлагбаума и городской заставы всё-таки решился на откровенность:
— Пушкин сердечно относится к вам, Александр Андреевич. Но зря вы хотите обременить его изданием вашей рукописи. Дела собственные у него в большом расстройстве, и не должно ему заниматься чужими, хотя бы для спасения себя самого и своего семейства...
8. ТРЕТЬЕ ПОСЕЩЕНИЕ
Наконец-то и клевета сделала мне честь,
устремив своё жало против меня — в
добрый час! Это в порядке вещей. Добрая
приятельница моя госпожа С-ва рассказывала
мне, что в каком-то большом собрании
говорили о моих записках, и Пушкин
защищал меня...
Рукопись вернулась к Надежде снова. Уже неделю на столе находилась огромная её тетрадь в кожаном переплёте и рядом с ней толстая стопка желтоватых листов, покрытых ровными и красивыми каллиграфическими строчками — писарская копия с оригинала, которую можно было хоть сейчас сдавать в цензурный комитет. Но она не торопилась, а всё перелистывала и перелистывала одну за другой главы этой писарской копии. Сначала ей казалось, будто можно исправить что-то в её сочинении, написанном под воздействием сильных впечатлений. Однако перо оставалось лежать возле чернильницы сухим. Ни одного нового слова не пришло Надежде на ум. Так она почувствовала, что произведение «Кавалерист-девица. Происшествие в России» более ей не подвластно и живёт своей жизнью.
Не сразу Пушкин уступил настойчивой просьбе и доставил на её квартиру в Песках пакет с авторским оригиналом и копией его. Приехав, он ещё уверял Надежду, что вовсе не трудно ему вести это дело, но потом сдался на уговоры, и ей почудилось облегчение в его улыбке. Хорошо, если этим она помогла ему, сняла с его плеч груз, который он сам взвалил на себя из лучших побуждений.
Пушкин задержался у Надежды дольше, чем рассчитывал. Он спрашивал её, нашла ли она издателя и что он за человек, потому что неумелыми действиями можно принести большой вред этому, казалось бы, беспроигрышному проекту. Коротко охарактеризовал столичных книготорговцев, с которыми Надежде придётся иметь дело: Александра Смирдина и Илью Глазунова. И наконец достал из папки московский журнал «Молва», разрезанный в середине, где была статья молодого критика Белинского о втором номере «Современника».