Хорошо после напряженной боевой ночи зарыться в сено и полежать, ни о чем не думая. Но мысли сами назойливо лезут в голову. Невольно вспомнилось детство и такой же вот сеновал на чердаке у моего приятеля Юрки. Там мы вместе читали книги. Друг любил литературу о войне, а я про путешествия. Где он сейчас? Постепенно мысли становятся все ленивее, и вскоре тело сковывает внезапно подкравшийся сон.
После отдыха снова идем на аэродром. Сегодня будем наносить бомбовые удары по огневым точкам противника на участке Омычкино-Рамушево.
…Первые три вылета выполнили благополучно, хотя некоторым экипажам пришлось спасаться от истребителей противника.
Из четвертого полета не вернулись Пахомкин и Новиков. Близился рассвет, а их все не было.
Мы молча ждали — полчаса, час, два. Уже рассвело, а У-2 все не появлялся. Кто-то предложил пойти позавтракать. Встали и нехотя двинулись в столовую. Но есть не хотелось. Каждый лениво ковырялся в тарелке, то и дело поглядывая в окно, через которое был виден весь аэродром. Вот послышался рокот У-2. Все встрепенулись, зашумели. Некоторые бросились к окну.
— Штурман армии прилетел! — сказал кто-то унылым голосом. И опять наступило молчание.
В столовую вошел полковник Калинин. Он направился прямо к Скочелясу:
— Командир полка попросил меня слетать с тобой на поиски Пахомкина и Новикова. Собирайся!
Калинин и Скочеляс немедленно поднялись в воздух. Сначала они облетели на бреющем район севернее Омычкино, потом стали кружиться над болотами. Тут-то Скочеляс и увидел торчащий из болота хвост самолета с цифрой «9». Это был У-2 Пахомкина и Новикова.
Выбрав подходящую площадку, Скочеляс и Калинин посадили машину и направились к месту падения «девятки». С большим трудом они добрались туда по болоту. Сергей Пахомкин лежал метрах в десяти от разбитого У-2. Трясина уже успела засосать его почти по пояс. Новиков, раскинув руки, лежал невдалеке от Сергея.
Скочеляс и Калинин перенесли тела погибших друзей на сухое место. Сергею Пахомкину вражеский снаряд угодил в грудь. Михаил опустился перед другом на колени, осторожно вытащил из кармана гимнастерки окровавленный партбилет, удостоверение личности и записную книжку, в которой лежало письмо к родным.
Вскоре к месту падения самолета подошли пехотинцы. С их помощью Калинин и Скочеляс вынесли тела друзей из болота и похоронили в лесу южнее деревни Малые Дубовицы.
К вечеру летчик и штурман вернулись в полк. Это произошло 7 июля 1942 года. На митинге, собранном перед началом ночных полетов, было зачитано предсмертное письмо Сергея.
«Продолжаю воевать с фашистским зверем на У-2, - писал он родным. — Но сердце мое на скоростных бомбардировщиках».
Сережа мечтал о громадных скоростях, а погиб на тихоходной машине. Но он хорошо понимал и выполнял свой долг патриота. В конце письма говорилось:
«Родина приказала мне бить проклятых фашистов на У-2. Значит, так надо. Будьте за меня спокойны. Я не опозорю фамилию Пахомкиных. А если потребуется, я готов отдать жизнь ради свободы любимой Родины». Коммунист Пахомкин сдержал свое слово. Он всегда был впереди и отдал свою молодую жизнь дорогому Отечеству.
Обстановка, в которой нам приходилось действовать, становилась все сложнее. При подходе к цели нас старались схватить в свои объятия вражеские прожекторы, открывали огонь зенитки, атаковывали истребители. Участились и налеты авиации противника на наш аэродром. Еще 26 августа 1941 года командующий фронтом издал приказ, в котором говорилось: «На всех аэродромах для каждого самолета и каждой автомашины сделать земляные, тщательно замаскированные укрытия. Вблизи них вырыть щели для личного состава».
Майор Куликов приказал рыть земляные укрытия летчикам и штурманам. Работали мы днем после двух-трехчасового отдыха. А вечером снова отправлялись на боевые задания.
Мы не раз говорили командиру полка, чтобы рытье землянок он возложил на батальон аэродромного обслуживания. Но наши просьбы и жалобы оставались без ответа. Каждый из нас понимал, что такое перенапряжение летного состава к добру не приведет, и мы сами стали искать выход из положения.
Незадолго до этого среди летчиков нашего полка развернулось интересное движение — научить штурманов самостоятельно пилотировать самолет. И вот теперь, когда ценный почин стал давать первые результаты, кое-кто из нас решил воспользоваться ими для организации кратковременного отдыха в полете. Мне тоже такая идея показалась соблазнительной. А кончилось это… Но расскажу обо всем по порядку.
Наш полк получил приказ в сумерки перелететь в Вины. Оттуда мы должны были наносить удары по аэродрому Дно, где сосредоточились транспортные самолеты и истребители противника.
В первый полет я отправился с Михаилом Егоровым, отличным штурманом, секретарем комсомольской организации. Набрав высоту, я сказал ему:
— Миша, ты пока спи. При подходе к цели я разбужу тебя, и мы отбомбимся. Обратно ты поведешь самолет сам, а я посплю.
— Хорошо, — согласился Егоров.
Прошли озеро Ильмень, затем город Шимск. Скоро цель. По небу начали шарить вражеские прожекторы.
Я взглянул на высотометр: две тысячи восемьсот метров. Разбудил Михаила. Когда над целью погасли прожекторы и перестали стрелять зенитки, убрал газ и начал планировать на аэродром. На высоте тысяча четыреста метров штурман подал команду: «Чуть довернуть!» — и сбросил бомбы.
Резко развернув самолет по ветру, я на большой скорости стал уходить от цели. Тотчас же вспыхнули шесть прожекторов и поймали наш У-2. Сзади и по бокам замелькали разноцветные ленты трассирующих пуль, вверху стали рваться зенитные снаряды.
Продолжая снижаться, я вскоре вышел из зоны обстрела Метрах в двухстах от земли спросил штурмана:
— Жив?
— Все в порядке, — ответил Егоров. Через несколько минут с небольшим набором высоты вышли на Ильмень.
— Миша, бери управление, а я посплю.
— Давай…
Егоров повел самолет, а я, прижавшись к спинке сиденья, задремал. Проснулся от какого-то предчувствия. Схватил ручку управления, сектор газа и крикнул:
— Падаем?
— Проснись, — засмеялся Егоров, — все нормально.
Протер глаза, посмотрел на линию горизонта, спросил:
— Где находимся?
— Прошли маяк номер один. Видишь сзади работает.
— Это не тот маяк.
— Как не тот? — удивился Егоров.
— Не он! Заблудились.
— Не может быть!
Я понимал его: все внимание он уделял приборам, чтобы удержать самолет на курсе. Для наблюдения за местностью у него просто не оставалось времени.
— Заблудились, говорю!
— Возможно, — согласился штурман.
Неуверенность штурмана всегда вызывает у летчика тревогу. Этот неопределенный ответ так неприятно подействовал на меня, что, когда штурман сказал взять немного правее, я с недоверием отнесся к его предложению. Взглянул на бензомер и увидел: стрелка прибора подходит к нулю. Спорить стало не о чем.
— Давай выбирать площадку, — сказал я штурману. — Пойдем на вынужденную, горючее кончается.
— Хорошо, — тяжело вздохнув, ответил Егоров.
Нас окружала непроглядная темень. Только справа мерцал какой-то огонек.
На вынужденную мы всегда старались садиться только у населенных пунктов. Там можно найти тепло, питание, помощь и, самое главное, телефонную связь.
Мелькавший впереди огонек казался мне спасительной звездочкой. Я старался делать все возможное, чтобы дотянуть до него. Когда до огонька стало совсем близко, передал штурману:
— Подготовь белую ракету, освети место посадки. Если внизу кустарник, положу машину на крыло и садиться не буду.
Штурман приготовил ракету. Огонек все ближе и ближе. Когда до земли осталось всего метров пять? шесть, вдруг впереди зажглись стартовые огни аэродрома.
— Аэродром! — вырвался у меня возглас. Только приготовился выравнивать машину, как с земли взлетели две белые ракеты. Они осветили и посадочную полосу, и большую часть аэродрома.
— Так это наш! — крикнул штурман. — Вины!
Самолет мягко приземлился и покатился по посадочной полосе. В этот момент мотор совсем перестал работать, горючее кончилось. Довольные, мы вылезли из кабины. Подбежавшие техники и мотористы оттащили машину на стоянку. Я побежал на командный пункт доложить командиру о выполнении задания.
— Где вы были, почему так долго не возвращались? — резко спросил Куликов.
— Немного уклонились от маршрута.
— Штурман, — обратился командир полка к Егорову, — почему вы плохо вели ориентировку?
— Да вроде все делал правильно, — виновато отозвался тот.
— Не понимаю, — вмешался в разговор присутствовавший на КП командир дивизии. — Просто не верится, чтобы вы могли потерять ориентировку. Что-то вы не договариваете.
— Видите, как было, — сказал вконец растерявшийся Егоров. — До цели спал я, а на обратном пути — Шмелев. Когда он проснулся, ему показалось, что самолет падает. Он сказал, что мы потеряли ориентировку.
Решили садиться на вынужденную, случайно попали на свой аэродром.
— А почему вы спали? — обратился ко мне полковник.
— Товарищ командир, днем мы роем землянки, а ночью летаем. Уже много дней совсем не отдыхаем. Вот и решили поспать в полете по очереди…
— Ах, вот в чем дело… — задумчиво сказал комдив. — Товарищ Куликов, сколько времени летный состав отдыхал вчера?
— Точно не могу сказать… — уклончиво ответил командир полка. Ему, видимо, было неудобно признаться при нас, что в последние дни летный состав спал в сутки по два-три часа. Комдив это понял и бросил нам:
— Вы свободны…
В эту ночь произошли и более серьезные неприятности. Возвращаясь с задания, Виктор Емельянов тоже решил поспать. Машину повел штурман. Над озером Ильмень он столкнулся с другим самолетом. И там, как выяснилось позже, летчик спал. Экипаж первой машины погиб. Второй самолет был изуродован, но все-таки дотянул до аэродрома.
Командир дивизии приказал летному составу полка сутки отдыхать. Мне и Егорову дали двухнедельные путевки в армейский дом отдыха.