Когда мы думаем об отличии наших «ценностей» от мусульманских, больше всего нас тревожит их отношение к женщинам, соответственно наше отношение к женщинам наиболее сильно наполняет яростью молодых радикализированных мусульман. Мы помним разгневанного, безумного Мухаммеда Атту и его настойчивое требование, чтобы к нему после смерти не прикасались женщины. Мы видим продолжающиеся и усиливающиеся споры из-за паранджи, ношение которой нигде не требуется в Коране.
Появление этого колоссального расхождения в некогда едином римском мире восходит к мусульманскому вторжению. Как только турки захватили Константинополь, мысль о другой Феодоре стала совершенно невозможной. Можете ли вы вспомнить хоть одну женщину в мусульманском мире, которая была бы и сексуально свободна, и политически весома? Я тоже не могу.
Некоторые из османских султанш, несомненно, были могущественными и искушенными в интригах. Но никто из них по своим личным качествам не был всесторонней личностью, и нам не удастся подобрать османский эквивалент Анны Комнины (1083–1153), гордого и яркого историка народа, который она называла римлянами.
Очевидно, перед нами неудобная реальность. Если мы согласимся с вышеизложенным, то Пиренн был прав не только в том, что мусульманские вторжения были по крайней мере частично ответственны за глубинные экономические перемены и конец единства средиземноморского мира. Они также породили длительную и, как представляется, необратимую трансформацию культуры и «ценностей» на покоренных пространствах, результатом чего, вообще говоря, стало то, что огромные территории из бывшего римского мира совершенно потеряны для нас. Точнее, огромные территории, как полагают наши папы, прелаты и политики, культурно несовместимы с современной Западной Европой, и причина этого – ислам.
Стратегия заключается в том, чтобы не пускать эти страны в ЕС и предаваться умеренной панике из-за миллионов мусульман, уже живущих в Западной Европе. Политикам, например, нетрудно завести людей против вхождения Турции в ЕС, потому что мы имеем дело с отталкивающим стереотипом.
И вопрос не только в отношении мусульман к выпивке и женщинам. Постоянно присутствует стереотипный намек на жестокость турок и на их готовность использовать ужасающее насилие (это же своим окольным путем упомянул папа). Мехмед II мог считаться цивилизованным человеком, но, когда он узнал, что в саду сорван один из его превосходных огурцов, он вспорол животы четырнадцати садовникам, чтобы найти пропажу.
В XVI веке Фрэнсис Бэкон описывает турок как «жестоких людей без нравственности, без грамоты, искусств или наук, которые вряд ли сумеют отмерить акр земли или час дня, они неразумны и неопрятны в строительстве, еде и прочем; словом – сущий упрек обществу»[76]. А вспомните бедного Отелло, черного и мятущегося, который постоянно клеймит турок, «обрезанных собак», чтобы доказать свою верность Венецианскому государству. Так, он неистовствует: «Иль турки мы и то с собой творим, что небо не дало свершить неверным?»[77]
С началом XIX века стереотип не улучшился. Турки, как и прежде, плохо обходились с женщинами, и один французский полковник сообщил следующее Чарльзу Макфарлейну, британцу, посещавшему Константинополь в 1847 году: «Вы не можете навестить их до́ма, чтобы вас не обворовали. И посмотрите, как они живут! Их жены и дети отделены и держатся взаперти, словно в клетке, с того дня, когда турки впервые появились в Константинополе».
Но настоящим вождем по побиванию турок был Уильям Гладстон, у которого на этой почве развился своего рода синдром Туретта. «С первого черного дня их появления в Европе они были единым человеконенавистническим представителем рода людского, – говорит лидер Либеральной партии. – Куда бы они ни направлялись, вслед за ними оставалась широкая полоса крови, и цивилизация исчезла из вида в пределах их владычества»[78]. У него вошло в привычку кричать о гнусном и зверском вожделении турок, вслед за чем он обращался к спасению падших женщин, и потом, чтобы возместить свои недобрые чувства, Гладстон занимался самобичеванием.
И дело было не в их обращении с женщинами или в жестокости, а в их жуткой религии. В 1898 году Уинстон Черчилль стал свидетелем жизни мусульман в Судане и рассказал об увиденном в книге «Речная война» (The River War). Его мнение о пагубном влиянии ислама можно найти почти на каждом неоконсервативном сайте в киберпространстве. Мой прадед был мусульманином, поэтому я надеюсь, что меня не обвинят в исламофобии, если я процитирую решительную и разящую карикатуру Черчилля:
Какое ужасное проклятье наложило магометанство на своих приверженцев! Помимо исступленного фанатизма, который столь же опасен для человека, как водобоязнь для собаки, в их среде присутствует страшная фаталистическая апатия. Последствия этого очевидны во многих странах. Привычка к расточительству, неряшливое ведение сельского хозяйства, медлительность торговли, незащищенность частной собственности существуют всюду, где правят или живут последователи пророка. Искаженный сенсуализм лишает жизнь того изящества и утонченности, которые обычно прилегают к достоинству и святости самой жизни. То обстоятельство, что по магометанскому закону каждая женщина должна быть безусловной собственностью мужчины – как дочь, жена или наложница, – откладывает окончательное искоренение рабства до тех пор, пока исламская вера не утратит свое могущественное влияние на человечество.
Отдельные мусульмане могут выказывать великолепные качества. Тысячи из них становятся отважными и верными солдатами Королевы, готовыми с честью умереть за нее; но влияние религии парализует социальное развитие тех, кто ее исповедует. В мире нет более реакционной силы. Магометанство далеко от заката, это – вера воинствующего прозелитизма. Она уже распространилась по Центральной Африке, оставляя своих бесстрашных воинов всюду, где ни ступит ее нога; и, не будь христианство защищено сильной рукой науки – той самой науки, с которой оно когда-то тщетно боролось, – современная европейская цивилизация могла бы пасть, как пала в свое время цивилизация Древнего Рима.
И это довольно точно выражает мнение людей. Ведь правда? Реакционная сила, парализующая социальное развитие, – не в том ли состоит скрытое или явное убеждение тысяч западных политиков?
Воинственная вера, которая находится в контрасте с рациональностью христианства, потому что христианство защищено сильной рукой науки, – да это почти в точности слова из регенсбургской речи папы.
Кое-что в исламе беспокоит мягкую западную душу, не так ли? Как он не похож на Церковь Англии с ее деликатными епископами и их печальными сомнениями. Беда с исламом в том, что люди грубы и верят в него – по-настоящему верят, – а западноевропейцы по-настоящему вымуштрованы историей, риторикой и опытом 1400 лет и тревожатся из-за ислама. Большой вопрос, стоящий перед нашим поколением, заключается в том, как мы будем разбираться и обходиться с этим различием.
Скажем ли мы, что этим бывшим римским территориям должен навсегда быть закрыт путь в «Европу», поскольку они оказались по другую сторону раздела, идентифицированного Анри Пиренном? Последуем ли мы совету папы и будем ли держать турок «в перманентном контрасте к Европе»? Я думаю, так поступать не стоит. На мой взгляд, это будет исторической ошибкой.
Посмотрим же, что мы в силах предпринять, чтобы отчасти распутать этот огромный клубок предрассудков, окружающих мусульманскую Турцию, и выясним, так ли сильно отличается от нас Джонни Турок.
Французские политики любят порассуждать о турецком массовом уничтожении армян в 1915 году, и они яростно грозят пальцем Стамбулу. Турция никогда не будет принята в ЕС, говорят французы, если она не признает этот ужас и не извинится за него. Конечно же армяне пострадали чрезвычайно.
Но в чем заключаются французские мотивы? Извинилась ли Французская республика перед народом Алжира за пытки и убийства, имевшие место в период французского господства? И если мы начали требовать слов покаяния, не следует ли Турции добиться французских извинений за то, как Наполеон убил две тысячи беззащитных турецких пленных в Яффе, что было одним из самых жестоких военных преступлений в истории? Почему бы Жаку Шираку не прекратить читать мораль от имени армян и не попросить прощения за Наполеона?
Далее, нам постоянно твердят, что турки – сексисты, и их обращение с женщинами не соответствует договорам Европейского союза. Да, мы согласны с тем, что ислам создает определенные препятствия, но посмотрите на факты – огромное и продолжающее расти количество образованных женщин-профессионалов, среди которых Тансу Чиллер, первая женщина, ставшая премьер-министром Турции более десяти лет назад. Во многих мечетях Стамбула мужчины и женщины могут молиться вместе. И прежде чем Брюссель начнет очередную проповедь о гендерном равноправии, стоит напомнить, что Турция дала женщинам право голоса раньше Бельгии.
Антитурецкое лобби заметно укрепилось из-за недавних процессов над писателями и журналистами, обвиненными в оскорблении Türklük – турецкости; и мы, те, кто восхищается Турцией, обязаны счесть это судебное преследование серьезной ошибкой. Конечно же, туркам необходимо избавиться от статьи 301 в их Уголовном кодексе, ведь, в соответствии с духом вольтерьянства, люди должны быть вправе говорить о Турции все, что им заблагорассудится.
С другой стороны, надо помнить, что Турция не одинока в принятии непродуманных законов, ущемляющих свободу слова. Австрийцы поступили совершенно нелепо, приговорив Дэвида Ирвинга к заключению, сделав тем самым мученика из психа. У многих людей также возникают обоснованные сомнения в работоспособности недавних британских законов против разжигания религиозной ненависти. Смысл в том, что турки неправы, когда поступают подобным образом, но они не одиноки в этой неправоте.