– Боги, что за женщина!.. – простонал Скоропут вслед маменьке. Но тут же хищно подобрался. – Ладно, такая красотка мне не светит, понимаю. А что за Либби, на которой я, оказывается, женат? Почему я впервые слышу о своей супруге? Деточка, ты думаешь, так просто найти достойную партию в этом городе даже такому выдающемуся жениху, как я? Я же теперь, получается, и сам граф! Да я даже пожертвую своим гордым именем и возьму фамилию жены! Скоропут Стефен-Дари! Как звучит! Уна, как ты могла скрывать это от меня целых четыре года! Немедленно веди меня к моей дражайшей супруге!
– Вот, – опустила я увесистый бархатный мешочек в его руки. – Пять тысяч сторинов. Они же свидетельство о разводе: с моей тётушкой Либби вы разбежались неделю назад. И ребят из участка в ресторан своди – отпраздновать новообретённую свободу. В «Перепёлку» ту же. Пусть отдохнут хорошенько, и вели им есть от пуза.
– Умеешь убедить, – хмыкнул Скоропут. – Моя девочка. Хоть и не родная. Действительно, брак с твоей тётушкой был кошмаром наяву. Хорошо, что закончился. А Либби, кстати, красивое имя… А полное как?
– Либерия. Невыносимого характера дама. К тому же она всего лишь портрет. Умерла двадцать лет назад.
– Идеально! – выдохнул Всевидящее око. – Почему же ты молчала раньше! Ты непременно должна нас познакомить! Может, обратно сойдёмся! С женой-графиней я же в столичный сыск впишусь как по маслу!
Что ж. Поганец сбежал, интригующий обед с отборными дамочками прервала Мими, за шляпкой я идти передумала. Почему бы не пригласить Скоропута в гости. И я с чистой совестью забрала мешочек обратно.
– Услуги свахи нынче дорого стоят, – пояснила я.
– Не дороже, чем дополнительная информация о последнем этапе, – снова отобрал он деньги. – Как же ты без моей помощи с отбора сольешься, когда твоя маменька уже всех судей подкупила? Так где она, моя дражайшая Либби?..
Я вздохнула. Не даются мне деньги в последнее время. А если и приходят, то сами из рук уплывают.
– Ладно, познакомлю, – мрачно пообещала я. – Только учти, к ней ещё Китти прилагается. Не говори потом, что не предупреждала…
Глава 30
«Ай да, ай да, оп-ца-ца, сцапала чешуйтеца́! – орали во всё горло зеваки на площади. – Девка не простушка – хитрая пастушка!»
У меня задёргался нерв под глазом, но я вовремя вспомнила о подарке Эрика и сунула в уши капельки-артефакты, что теперь всегда носила с собой. Увы, защищали они только от музыкальных инструментов, а против пьяного пения были бесполезны. Да и не сделать такой артефакт, чтобы от каждого песняра защитил: сколько их на свете-то водится! А после настоек от Козюли – так каждый второй в этом городе.
Перед Скоропутом, каким бы хитросделанным он ни был, я была в долгу. И ругались мы с ним эти четыре года, и бодались, а против совести всё равно не попрёшь. Будь у меня действительно такой дядька, ещё в семь лет к нему сбежала бы. Он так удачно все эти годы изображал моего родственника-опекуна, что ни у кого вопросов не возникло. И отцу регулярно писал, и помогал мне сколько, особенно по первости… А ведь мог просто документы потребовать при первой же встрече и плакала бы моя свободная жизнь.
– Вот, двадцать шесть уже исполнилось, – неловко пожала я плечами, приглашая Всевидящее око в дом. – Теперь сама себе хозяйка, не придётся тебе больше перед моим отцом отчитываться.
– Ну, наконец-то, – так же неловко буркнул Скоропут. – Будто мало мне своей писанины в участке. А за те письма хоть бы кто грошик заплатил…
– Да ты обалдел, что ли? – возмутилась я. – Я кому только что пять тысяч сторинов подарила?!
Эти случайные деньги, полученные от маменьки, я и так собиралась отдать ему перед отъездом. Так я всегда поступала с деньгами отца. Свои, честно заработанные, хотя бы руки не жгли. А что с Альматой покончено, уже было яснее ясного. Вопрос только, куда я поеду через несколько дней: в Этернаполис или в Бреоль?
– Это за развод с моей Либби было, – сварливо ответил дядька. – Но если мы с ней заново обретём друг друга, то так и быть – приму как компенсацию за мои вдохновенные россказни дражайшему шурину. Так где моя ненаглядная? Я осознал свои ошибки и готов начать всё заново!
– Я тебе спасибо вообще-то хотела сказать, – запинаясь, сказала я. – Ну, вот за письма… И что дядькой назвался. Да и за всё остальное…
– А то я не понял, – смущённо ответил дядька. – Да иди уже сюда, племяшка. Своих детей нет, так хоть понарошку кровиночка была.
И Скоропут облапил меня своей медвежьей хваткой. А я украдкой смахнула слезу. И совсем чуть-чуть шмыгнула носом. А после проводила Всевидящее око в гостиную.
– Какой интересный джентльмен, – кокетливо хихикнула Китти, переглянувшись с сестрой. – Уна, дорогая, а Вульфичек знает, что ты в его отсутствие мужчин в дом водишь?
– А Вульфичек мне муж, что ли? – с ласковой угрозой занесла я костяшки пальцев над дремлющими дедушками. Тётушки отчаянно замотали головами, умоляя не будить суровых предков.
– А «Вульфичек» это кто? – тут же насторожился Скоропут.
– Это Эричек! – тут же шёпотом наябедничала Китти. – Мы его, считайте, чуть ли не собственной грудью выкормили, растили крошку, ночами не спали… А она его, представляете, «поганцем» зовёт! Ну, вот как её замуж выдавать? Никакого уважения к нашему будущему зятю! Но он хотя бы приличный молодой человек: раз уж эта распутница его в свою спальню пустила…
– И наконец-то, – хмуро поддакнула Мора, высунувшись из кухни. – Хоть на один комплект белья стирать меньше. А то у меня от мыла кожа пузырями идёт.
– …то он непременно на ней женится, – закончила Китти.
– М-мо… Мора?!.. – схватился за сердце Скоропут.
Не думала, что Скоропута чем-то удивить можно, но про кухарку я совсем забыла, когда приглашала дядьку к себе. Да что уж тут. Нельзя же её вечно прятать. Впрочем, Всевидящее око быстро пришёл в себя.
– Ну, что-то такое я и раньше подозревал… А интересно тут у тебя, племяшечка, – задумчиво осмотрел моих домашних дядька. И пусть стеснительная Генриетта показалась всего на секунду, а Фрэнки ойкнул и тут же исчез, не успев толком проявиться, но на то Скоропут Всевидящим оком и звался. – Здравствуйте, очаровательные мейсе. Здравствуй, Мора. Давно не виделись…
Либби пряталась за сестрой, перебравшись на её портрет. Но всё равно выглядывала из-за плеча Китти, с любопытством разглядывая гостя и отчего-то порозовев. Скоропут молодцевато подкрутил ус, втянул живот и откашлялся.
– Ладно, поворкуйте тут пока, – вздохнула я и накрыла спящих дедушек скатертью. – А у меня дела ещё есть. Ах, да. Дорогие тётушки, это Скоропут Райкконен, доблестный блюститель порядка и доставала, каких свет не видывал. Дядюшка, это Каталина и Либерия Стефен-Дари, две сварливые пьянчужки… в смысле, возвышенные духом дамы старой закалки. Наслаждайтесь знакомством. А с Морой вы и так уже… М-да. Как-то не подумала. Извини, дядька. Ну, вот так вот вышло.
Исполнив обязательства по взаимному представлению домашних и гостей, я с чистой совестью отправилась наверх.
Дел у меня никаких не было. Разве что можно было обдумать информацию, которую рассказал мне Скоропут о последнем испытании, и ещё раз прикинуть, где бы мне не ошибиться. И проиграть, несмотря на старания маменьки.
Но вместо этого нахлынули воспоминания о доме. Зря я, наверное, так о тётушках. Они добрые, несмотря на сварливость. Им тоже одиноко. В той же степени, что и мне: когда, несмотря на одиночество, они готовы ругаться с роднёй, лишь бы не признавать, до чего нуждаются хотя бы в такой форме общения…
Когда я впервые появилась в особняке Стефен-Дари, всё здесь мне казалось чужим. Мрачный огромный дом, за которым никто не следил больше двадцати лет. Отец был самым младшим в семье, дед и бабушка Стефен-Дари умерли рано, так что он с детства был на попечении старших сестёр. А его отъезд подкосил и их. Китти и Либби ещё при жизни заказали портреты – они же стали посмертными.
Они меня и напугали в первый приезд. Художник постарался на славу – глаза тётушек будто следили за мной, с какого угла я бы на них ни смотрела. В гостиной было развешано порядка пятидесяти портретов, но эти два пугали меня сильнее прочих.
– Ну, чего пялитесь? – храбрясь, выкрикнула я на второй день пребывания в Альмате. – Вы нарисованные, а не живые, я вас не боюсь! Да даже будь вы живые – тоже обо мне заботиться бы не стали…
Они и ожили. Вообще-то живые портреты – очень сложная магия. Колдуны по несколько месяцев копируют характер и память человека на заранее подготовленный холст. Всё равно полностью личность перенести нельзя. Портрет делают при жизни, а сам человек после этого ещё тридцать-сорок лет прожить может. И если не обновлять магию постоянно, то и память у портрета старая будет. В магистрате, например, были портреты выдающихся градоначальников, но совсем простенькие: набор действий, мимика и жесты ограниченные, память сильно укороченная.
Мои же действительно ожили, будто и не умирали. Моими неосторожными словами зацепило ещё этих двух дедушек и левретку на руках у какой-то прабабки. Левретку я сразу надёжно похоронила на чердаке по причине её истошного лая. Дедушки были словно попугайчики – стоило их накрыть, как они послушно засыпали. А вот Китти и Либби пришлось оставить на своих местах, иначе они поднимали такой вой, что соседи просыпались среди ночи, а мне шумиха была ни к чему.
Тем более что на их сторону сразу встал Фрэнки. Не секрет, что в старых домах водятся духи, но они обычно смирные, никак себя не проявляют и хозяевам не мешают. Я не знала, водились ли в моём новом доме таковые – у меня магических способностей, чтобы их разглядеть, не было. Но очередное неосторожное слово явило из небытия Фрэнки.
– Да что это за дом, – ворчала я, знакомясь с родовым гнездом Стефен-Дари. – Развалина! За ним вообще никто не смотрел, что ли? Да чтоб прежнему дворецкому покоя на том свете не было, раз в таком состоянии всё оставил!