В повестях «Хлеб — имя существительное», «Карюха» и особенно в романе «Вишневый омут» автор проявляет блестящие знания происходящих в деревне больших социальных изменений. Писатель снова с необыкновенной силой открывает большие возможности своего мастерства, тонкость художнических приемов и подкупающую преданность правде. В них люди из самой гущи народа, яркие, талантливые натуры созидателей. Книги эти нашли многомиллионный отклик в сердцах тех, ради кого пришел и нашу литературу большой художник, человек чистой души и настоящей, неподдельной доброты — русский писатель Михаил Алексеев.
Об этих произведениях, горячо полюбившихся читателям, можно было бы писать очень много: эти книги ждут больших и глубоких исследований. Мы же коснулись их в той связи, что автор за последнее время, как многим показалось, явно изменил военной теме, теме ратного подвига советского человека. К тому же в печати появилась первая часть его новой гражданской книги — «Повесть о моих друзьях-непоседах». Это книга о писателях и поэтах, с которыми автор часто встречался, много разъезжал по стране и путешествовал за ее рубежами.
Повторяем, военные читатели не на шутку забеспокоились: уж не навсегда ли покинул Михаил Алексеев военную тему, в которой он так много преуспел и с которой действительно связано все его творчество. Не изменил ли он своему любимому делу, не забыл ли своего военного героя?
— Нет, не забыл, не изменил, люблю по-прежнему, — без раздумий отвечает Михаил Николаевич. — После каждого боя бывает передышка. Потребовалась она и мне. Так появились роман «Вишневый омут», повесть «Хлеб — имя существительное»… Потом я приступлю к давно задуманному роману о битве под Сталинградом, то есть «вернусь на круги своя», займу свое место в боевом строю военных авторов. К тому же, если приглядеться к моим книгам повнимательней, — как бы рассуждая сам с собою, поясняет Михаил Николаевич, — то тут никакой неожиданности нет. Дело в том, что и в военных-то моих книгах главными героями, как правило, являются все те же землепашцы, по случаю войны облаченные в защитного цвета форму. Короче говоря, думается, рано еще исключать меня из списка писателей военных. Я уже сказал о том, что много лет думал и собирал материал о Сталинградской битве. Сейчас приспела пора вплотную заняться этим давним замыслом. Может быть, это и будет моя главная книга? Ведь каждый из нас видит ее где-то впереди. Кто знает?.. Как говорится, поживем — увидим.
Книги Михаила Алексеева отличаются глубиной авторского проникновения в жизнь, общественной значимостью событий, четкостью и определенностью авторской позиции. Он умеет в повседневной, обыденной жизни, в рядовом событии, в простом и, казалось бы, мало примечательном факте увидеть значительное и характерное, художественно типизировать и поэтизировать.
За последние годы Михаил Николаевич Алексеев создал еще несколько интересных, самобытных, как всегда, оригинальных по мысли и литературной форме книг. Это прежде всего неповторимая «Карюха» — произведение небольшое по объему, но богатое по содержанию, покоряющее своей лиричностью, стилем и языком. Повесть полна новизны, свежих красок, неподражаемых юношеских ощущений и восприятий окружающего мира.
В начале 1970 года Михаил Алексеев опубликовал новую повесть «Ивушка неплакучая». Она, как и «Вишневый омут», «Хлеб — имя существительное» и «Карюха», посвящена жизни советской деревни, ее людям, заботам и проблемам. В ней также рассказывается о характерах ярких и самобытных, каких немало встречал автор на родной саратовской земле, с которой не порывает связь и по сей день. На этот раз он отдал предпочтение женщинам, которые в грозный час боевого испытания взвалили на свои плечи всю тяжесть суровых военных лет и вместе с мужским населением, поголовно ушедшим на фронт, мужественно ковали победу над врагом.
С интересом встречен читателями и сборник М. Алексеева «О войне, о товарищах, о себе», который в основе своей состоит из новых документальных и публицистических вещей, написанных сразу после Великой Отечественной войны, но по разным причинам ранее не публиковавшихся в сборниках.
Книги Михаила Алексеева, умные, добрые и по-человечески сердечные, помогают людям жить, строить и бороться. Они проникнуты пафосом созидания, глубоко оптимистичны. Прочитаешь такую книгу и чувствуешь, как внутренне обогатился, узнал много нового, ярче осознал величие и красоту жизни, приобрел себе еще одного верного друга. В них, его книгах, не только достоверные картины прошлого, боевые и трудовые подвиги современников, но и незримо присутствует нынешний и завтрашний день, ощущается стремление оценить современность с высот будущего. Читателя постоянно восхищает глубина авторских познаний, точность наблюдений, поэтичность интонации, богатство пейзажных красок. И главное — сердечность в описании человеческих отношений. Какое бы произведение мы ни взяли: в каждом правдиво отражена частица нашей повседневности, наполненной героическими свершениями. С людьми, послужившими прообразами многих литературных персонажей, Алексеев нередко вместе трудился, сражался на фронтах Великой Отечественной войны. И не удивительно, что автор показывает своих героев в тесной связи с их профессией, творческими исканиями и раздумьями над жизнью. Как правило, это энтузиасты своего дела, непоседы, романтики. Они скромны, чураются громких слов и риторики, но полны забот о благе Родины.
Писатель обладает даром тонкой и точной индивидуализации, умением проникнуть в тайники человеческой души. В этом секрет неповторимости его литературных образов.
Талантливое творчество Михаила Алексеева отличается к тому же смелостью постановки важных социальных проблем, отмечено подлинной партийностью. В книгах, статьях, докладах, литературных дискуссиях Алексеев не изменяет ясности и твердости своей мировоззренческой позиции. Он ярый противник всякого нигилистического брюзжания, очернительства и конъюнктуры, попыток протащить в литературу чуждые нашему народу взгляды.
Являясь главным редактором столичного литературно-художественного журнала «Москва», Михаил Алексеев ведет большую общественно-политическую работу. Он член Президиума Верховного Совета РСФСР, секретарь правления Союза писателей Российской Федерации, член Московского городского комитета партии, член Комитета по государственным Горьковским премиям, участвует в работе ряда других общественных комиссий Союзов писателей и редакционных советов издательств.
Талант Михаила Николаевича Алексеева в полном расцвете. Нас ожидают новые интересные встречи с алексеевскими героями. Впереди у писателя большие и интересные творческие планы. Впереди борьба, труд, новые вершины мастерства, новые книги о народе и для народа.
1968–1972 гг.
НЕ ПЕРВАЯ АТАКА
I
Солнце уже высоко поднялось над дымным горизонтом, когда Сергей Деревянкин голодный, измученный и грязный вернулся из полка, который с тяжелейшими боями форсировал Дон и занял плацдарм на его западном берегу. Надо бы хоть немного поспать, поесть, обсохнуть, успокоиться… Надо! Даже солдаты, участвовавшие в штурме вражеских позиций, после боя приводят себя в порядок, отдыхают. А он не может. Никак, ни при каких условиях. Журналистский долг требует, чтобы обо всем увиденном и пережитом было сегодня же напечатано в газете. Вся дивизия должна узнать о событиях происшедших ночью, о наиболее отличившихся солдатах и командирах. О новой победе советского оружия.
Сергей сам это прекрасно понимает. А тут еще редактор стоит «над душой» и вопрошающе смотрит на него: газету, мол, уже давно надо запускать в печать, а полоса, оставленная для очерка Деревянкина, пустая. Никто же кроме тебя не напишет. Так давай садись, пиши…
Ждет машинистка, ждут наборщики, печатники, экспедитор, работники полевой почты…
Ждут тысячи читателей. Все ждут, а ты медлишь…
Деревянкин с трудом разомкнул веки, взглянул на стоящих вокруг него товарищей и тяжело опустился на пенек, рядом с которым были замаскированы наборные кассы.
А ноги гудят, ломит руки, стучит в висках. Голова словно чугунная. И все же надо заставить себя вспомнить все как было. Сначала и до конца. Со всеми подровностями. Во всех деталях. Вспомнить и написать. Надо, Сергей. Надо!
Деревянкин резко встряхивает голову, прижимает ладони к вискам, напрягает память и перед его мысленным взором оживают картины вчерашнего дня…
— Батальон, смирно! — и, повернувшись направо, старший лейтенант Даниелян, стараясь не показать, как болит раненая нога, и потому ступая особенно четко, торжественным строевым шагом подошел к стоявшим поодаль командиру полка Казакевичу и комиссару полка Мурадяну.
Утреннее донское солнце скользило по истрепанным, но щегольски начищенным сапогам комбата. Правая нога заныла, но Даниелян, словно в отместку за боль, жестче отрубил последние шаги и вскинул руку к выцветшей, ладно сидевшей на голове пилотке:
— Товарищ подполковник! Батальон по вашему приказанию построен!
— Вольно! — отдав честь, скомандовал подполковник.
— Вольно! — обернувшись к поредевшему в недавних боях батальону, по-мальчишески звонко и задорно выкрикнул комбат, знавший, как важно голосом, выправкой, улыбкой поддержать своих ребят.
Сам старший лейтенант Даниелян некоторое время оставался в положении «смирно», внимательно глядя на бойцов, на командира роты лейтенанта Антонова, на взводного младшего лейтенанта Германа, на отличившихся в контратаке солдат Захарина, Бениашвили, Черновола. И они, видя блестящие глаза комбата, уловив нечто чрезвычайное и в его голосе, и в стойке «смирно», сами еще больше подтянулись. И хотя батальон не сдвинулся с места, он будто стал плотнее, точно и погибшие и раненые — все до одного заняли свои места и приготовились слушать командира полка.
— Друзья!..
Еще на рассвете подполковник с комиссаром полка тщательно обдумал свою речь, но начал сейчас еще теплее, потому что ощутил такую слитность бойцов и офицеров с собой, такое единство, которое исключает всякую официальность. Он прошел с фланга на фланг, остановился и в третий раз как-то уж очень доверительно и тихо сказал: