Серьезный экзамен мы выдержали в 1958 году во Франции. Во второй раз Московский цирк выступал в Париже. В нашей труппе были лучшие силы советского цирка: гимнасты Папазовы и Запашные, танцовщица на проволоке Нина Логачева, жонглер Нази Ширай, эквилибристки сестры Кох, наездники Кантемировы и Маргарита Назарова со своими тиграми.
Первые пять представлений советский цирк дал в Лилле. Это была как бы разминка перед выступлением в Париже. Вечером 20 марта в помещении огромного велодрома собрались тысячи парижан. Они ждали русской экзотики, чего-то необычного для Запада… И Маргарита Назарова, Нази Ширай, Папазовы, Кантемировы не обманули ожиданий. Но на этом блестящем фоне я в своем скромном костюме вдруг почувствовал себя неуверенно. Волнуясь, как в первые годы работы в цирке, вышел на арену. Контакт с залом — самое главное для артиста — появился быстро. Я показал сценку «Балет», и она пришлась кстати накануне приезда в Париж труппы Большого театра, показал интермедию «Упрямый осел» и репризы «Оторванная фалда» и «Дрессированная собака», где Клякса ест сосиску, а я демонстрирую это «чудо» дрессировки.
На следующий день в газете «Франсбсерватер» я прочел: «Клоун Карандаш, остроты которого заставляют смеяться весь Советский Союз и который смог здесь показать лишь немые скетчи, прошел серьезное испытание. Он сумел выдержать его без больших усилий. Таким образом, мы можем констатировать, что прошли те времена, когда русские клоуны только облегчали западным коллегам проникновение в свой цирк. Теперь мы видим, что цирковое искусство России глубоко национально…»
Ободренный приемом, я решил хоть чем-нибудь нарушить немоту своих реприз. С помощью жены (она говорит по-французски) я подготовил сценку об обычае суеверных французов: при встрече с черной кошкой три раза постучать по деревяшке. Зрители весело смеялись и аплодировали.
Показал я и сценку «Случай в парке»… Вот что писал в те дни старый артист и знаток цирка Альфред Курт: «В продолжение всего вечера Карандаш бывает очень находчивым, особенно если принять во внимание трудность программы для комика. В цирке много оборудования, много времени тратится на его установку, возникают «бреши», «окна»… Карандаш — Рыжий вечернего представления, но он более тонок, чем лучшие Рыжие, которых я знал». Но что интересно: Курт, говоря о тонкости нашей клоунады, делает затем вывод, что в русском цирке зрители мало смеются. И это звучит как упрек.
Как я понял, именно клоунада приучила французов не задумываться над происходящим на арене. Олег Попов первый взялся перевоспитывать французских зрителей. Во время первых гастролей советского цирка в 1956 году он показал на манеже несколько сценок психологического плана. Теперь моей задачей было доказать, что реалистическая клоунада и ее национальные — в данном случае, русские — формы могут быть разнообразны.
Французские репортеры забросали нас множеством вопросов: о прошлом, настоящем клоунады и русского цирка, о методах показа, о семейном положении артистов… Порой ради сенсации наши ответы в печати становились неузнаваемыми. Например, из газеты я узнал, что служил униформистом и терпел при этом сплошные неудачи. По-видимому, журналистам трудно было представить иной путь на арену, чем это бывало у старых Рыжих, вышедших из униформистов. И заставить их изменить это мнение было очень нелегко. Правда, однажды представился случай. Мою жену пригласили на радио и попросили дать интервью. Тамара Семеновна была представлена слушателям как «мадам Карандаш», ассистент «маэстро улыбки», заведующая «лабораторией комика», где, сообщил комментатор, «строго как в аптеке, отмериваются дозы смешного для получения максимального эффекта».
Тамара Семеновна ответила на разные вопросы, в том числе и на традиционный: «А почему он — Карандаш?»; рассказала о наших совместных поездках, дочери Наташе я добавила, что в Советском Союзе детали личной жизни артиста не принято афишировать. На следующий день газеты объяснили, что русские не хотят делать из своих артистов «культ звезд».
Конечно, я стремился узнать как можно больше о стране. В один из свободных дней побывал в цирке Медрано. Чрезвычайно был удивлен, в особенности после наших многолюдных премьер, тем, что две превосходные французские цирковые труппы собирают на каждое представление до полусотни зрителей. Цирки Парижа пустовали, хотя на арене одного из них выступал в тот день прославленный клоун — Альбер Фрателлини. После представления я встретился с ним и с горечью узнал, что талантливейший артист пьет и заработка — при малых сборах цирка Медрано — ему едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами.
Несколько более радостным было посещение цирка Пиндер в Марселе. Колоссальный передвижной цирк на четыре с половиной тысячи мест привез с собою все оборудование зала, фойе и кулис. Однако цирковое представление здесь подавалось под обильным эстрадным соусом и, по существу, напоминало мюзик-холл. Комики были вульгарны, и особенно плохо то, что сами они не понимали этого…
Они уже видели мою работу и откровенно удивлялись, почему я в сценке «Случай в парке» упустил блестящую возможность обыграть ситуацию с Венерой в сексуальном духе!
Вообще мне кажется, более открытый, горячий характер марсельцев помог мне быстро найти общий язык с ними. Думаю, им импонировал озорной, шаловливый характер персонажа. Непосредственность — эта черта особенно родственна французам.
Марсельцы сделали рекламный фильм «Карандаш и Клякса на прогулке». Этот пятиминутный ролик был передан по телевидению. Такое внимание было приятно и хорошо влияло на мое актерское самочувствие. Нравилось и то, что наши выступления в Марселе проходили в здании городской ярмарки. Каждый день зал был полон. Чтобы быстрее готовиться к следующей паузе, я сделал свою гримировочную комнату прямо у выхода на манеж. Это был небольшой загончик с фанерными стенами, сразу получивший название: «хижина Карандаша». В «хижину» приходили французские журналисты и зрители, среди которых были и русские эмигранты, и мы подолгу беседовали о цирке, о жизни.
Во время прогулок по ярмарке Клякса бежала на поводке и с некоторым недоумением взирала на собак, которые сидели на задних лапах и держали в зубах шляпу. Это были так называемые собаки-нищие, просившие милостыню за своих хозяев, — узаконенная уловка в стране, где открытое нищенство запрещено.
После Марселя Московский цирк приехал в Ниццу, чтобы дать здесь восемь представлений. Это было совсем немного для массы отдыхающих и туристов на Лазурном берегу Средиземного моря. Выставочный зал города, где состоялись гастроли, был переполнен.
В Гренобле — последнем городе наших гастролей во Франции — я встревожился. Собравшийся на этот вечер «свет» Гренобля не аплодировал. Мы уходили, как говорят, под шорох собственных подошв. Оказалось, прибывшие в вечерних туалетах дамы и господа аплодировали неслышно, в перчатках, Вне этикета был только их смех.
Чувство гордости и радости переполняло нас на торжестве в Каннах, устроенном в честь победы советского кино на Международном фестивале, — мы получили тогда Гран-При за фильм «Летят журавли». Делегация кинематографистов СССР, гости и журналисты собрались в казино. В небольшом представлении участвовал и я — показал сценку «Случай в парке». Смех зрителей был для меня на этот раз приветом с Родины.
Для того чтобы глубже понять успехи советской школы клоунады и то, что сделал для нее Карандаш, надо рассказать о том, что представляет собой западная клоунада. Это можно понять на примере известных клоунов братьев Фрателлини и Грока.
Под псевдонимом Фрателлини выступали во Франции три клоуна, каждый из которых имел свою, резко отличную от других, маску. Франсуа Фрателлини выходил на арену в обличье Белого клоуна, в парчовом или сверкающем блестками костюме. Он был ироничен, весел, разговорчив. Совсем другой его партнер Поль — это Рыжий, изображающий интеллигентного чудака. Французский писатель Тристан Реми так рассказывает о нем: «…Обычно он терял очки, либо у него отрывалась пуговичка на воротнике сорочки, либо обнаруживал дырку на носке, а то по неловкости садился на собственную шляпу». Поль Фрателлини показывал на манеже обывателя, мирного буржуа. Совсем иная фигура — Альбер Фрателлини. Этот высокий человек появлялся с чудовищно размалеванным лицом, с огромной каскеткой на голове, в мешковатом платье и в гигантских тупоносых башмаках. Лицо его было неподвижно. То была маска автомата, на которой бессмысленно вращались глаза».
Эти три клоуна отвлекали зрителя от мыслей о жизни, по существу показывая человека, которому ни до чего нет дела, кроме себя. Поэтому клоунады и сценки Фрателлини были построены на мелких житейских сюжетах, в основе которых лежал анекдот. «Только смешить!» — было их девизом, и, надо сказать, Фрателлини смешили немало. Им помогало в достижении этой цели хорошее знание психологии зрителя и законов смешного. Они не искали новых сюжетов. Старые, проверенные клоунские сценки они показывали годами, добиваясь отточенности действия и одновременно отгораживаясь от окружающей действительности. Не удивительно, что успех Фрателлини, достигший апогея к 1920 году, постепенно сошел на нет. Финал нам известен. Карандаш описал свою встречу с Альбером…
Швейцарец по происхождению, Андриен Веттах по прозвищу Грок принял эстафету Фрателлини. Клоун Грок пошел значительно дальше своих знаменитых предшественников. Он выступал в остро характерной манере, показывая человека с открытой детской натурой, очень сильно утрируя Свое знание человеческой души Грок словно стремился замаскировать, скрыть за различными чудачествами и психологическими комплексами, и зритель нередко разгадывал и задумывался о смысле показанного на арене характера или сценки. Но характерно, что даже этот клоун, которого так высоко ставили на Западе, не хотел показать нормального человека. Почему? Советский писатель Виктор Ардов так объясняет это: «На Западе большинство клоунов — меланхолики и флегматики. Это определяется глубокими социальными причинами. Жизнь маленького человека (а это и есть зритель цирка! —