– Она говорит это только тебе и мне, – заметил Джо. – Она не сказала ни слова против Руфуса ни доктору, ни сестре Ламли. Думаю, у нее больше самообладания, чем можно было ожидать. Нам остается только ждать и уповать на Божью помощь.
Кроме Стива, Джо и Джун были единственными, кто догадывался, что произошло. После множества разговоров и предположений общее мнение сошлось на том, что Руфус – глупый мальчишка. Но поскольку он признавал свою вину и был так очевидно несчастен, все трое в высшей степени сочувствовали ему.
Взволнованные соседи и родственники звонили в дом пастора с расспросами, всячески выражали свое участие. Из Уайлтона приехал Виктор с охапкой роз и клубникой. Дядя Август привез для любимой племянницы свеженький триллер, которым зачитывалась вся Англия, и остался на два часа поспорить с менее любимым племянником о воскрешении из мертвых, как будто это, как раздраженно заметил после его ухода Джо, являлось единственной и самой главной заботой пастора. Самого Джо в настоящее время чрезвычайно беспокоили Руфус и София, которые, казалось, так и останутся жить в его доме. Руфус умолял, чтобы его допустили к жене, а когда ему в этом отказывали, приходил в отчаяние и мучительно каялся, мечась по кабинету кузена.
– Естественно, она не хочет меня видеть, бедная девочка! И я ее не виню. Когда я понял, что с ней сделал… Это слишком ужасно! Я не могу вынести даже мысли об этом. Только я не в состоянии перестать думать, и, уверен, она тоже не сумеет. О боже, я разрушил нашу жизнь! – Он мгновение постоял неподвижно, осунувшийся, изможденный и страшно несчастный молодой мужчина, совершенно потрясенный той ситуацией, в которую сам себя загнал, и снова нервно зашагал по старенькому ковру. – Я совсем не хотел, чтобы так случилось. Я не собирался надолго оставлять ее там, клянусь тебе. Я никогда не хотел причинить ей боль… но вдруг обнаружил, что вцепился руками в ее горло, и инстинкт заставил меня запереть ее в каком-нибудь безопасном месте, вне моей досягаемости… Для ее же блага!
– Ты сам-то в это веришь? – хмуро спросил Джо.
– Я не знаю, – прошептал Руфус. – Если честно, я думаю, что это правда, потому что я не мог желать зла Софии. Я люблю ее, как ты не понимаешь?
– Не понимаю, – сухо заявил пастор.
– Это все моя ревность! Я не могу с ней справиться. Я одержим мыслями о том, что София мне неверна. Бесполезно убеждать меня, что я просто идиот! Я не замечаю, что творю, пока не становится слишком поздно… Джо, скажи, со мной что-то не так? Я ненормальный?
– Нет, – резко ответил Джо. – Ты такой же нормальный, как и я. Не ищи себе глупых оправданий. Ты – собственник, и, возможно, не твоя в том вина.
Но тебе никогда не приходило в голову, что с этим нужно что-то делать? Ты позволяешь своей ревности терзать тебя, как человек с огромным флюсом, не желающий идти к дантисту. А отвратительные сцены, которые ты устраиваешь жене, – это своего рода самолечение, быстрый путь избавления от «зубной боли». Ты выплескиваешь на Софию свою злобу, тебе от этого становится легче – на время, – но ты даже не думаешь, какую боль причиняешь ей!
Джо испытал легкое раскаяние, увидев, как его кузен принимает обвинения, даже не пытаясь защищаться. Руфус лишь раз бросил на него удивленный взгляд и затем, казалось, смирился, осознал, сгорбился под грузом вины, ставшей еще тяжелее.
– Я не знаю, что делать, – вдруг произнес он испуганным шепотом. – Так не может продолжаться.
Джо просидел с кузеном полночи, пытаясь утешить его. Все было слишком сложно. Пастор боялся, как бы кто из детей не заметил, что Руфус никогда не поднимается наверх повидать Софию, и не разболтал об этом кому-нибудь из соседей. Но он был уверен, что его шурин, Майлз Ропер, уже сделал кое-какие выводы.
Майлз, антрополог, вернулся из Африки и сделал дом пастора своей штаб-квартирой, чтобы побыть с дочерью, воспитывающейся в семье его покойной жены. Умный и сдержанный, Майлз помалкивал и так подчеркнуто не проявлял любопытства к несчастью Софии, что было ясно: он считает все случившееся очень подозрительным.
Такое положение дел сохранялось в течение пяти дней. Когда София наконец начала вставать, Джо решил, что пора выступить перед ней в защиту Руфуса.
– Бесполезно. – Она сидела у окна, нервная и утомленная. – Я слишком часто слышала это и прежде.
– На сей раз, мне кажется, все будет по-другому. Руфус получил урок, которого не забудет. И он сильно потрясен. Если ты готова дать ему еще один шанс…
– Еще один шанс убить меня? Благодарю покорно!
– София, он не пытался тебя убить. Разумеется, он не должен был запирать тебя в пещере и не имеет ни малейшего оправдания. Но, уверяю тебя, он глубоко осознал свою вину. Он же вернулся за тобой, и только благодаря тому, что он бросился за Стивом Уэйтом, мы нашли тебя.
– Но сначала он пытался меня задушить. Полагаю, он не стал упоминать об этом?
– Упомянул. – Джо повторил то, что сказал ему Руфус, и, храбро встретив циничную усмешку Софии, добавил: – Думаю, вопреки всему, он отнюдь не жесток.
– Неужели, Джо?
София открыла портсигар, и Джо наклонился, чтобы дать ей прикурить. Внезапно он обнаружил, что смотрит на молодую женщину оценивающе, как представитель противоположного пола. Даже после тяжелого потрясения она не утратила своей красоты и гордости. Но более всего его тронул странный возбуждающий вызов во всем ее облике, свидетельство того, что она не согласна с ним. У этой девушки в характере есть нечто, понял Джо, что заставляет мужчин вроде Руфуса терять душевное равновесие, ей стоит лишь слегка подтолкнуть их. И все же пастор твердо верил, что она хорошая женщина, честная и любящая, совершенно не осознающая свою провокационную силу.
София глубоко затянулась табачным дымом.
– Я не вернусь к нему. Я не перестаю говорить это Джун, но она не обращает внимания. Вы и так были слишком добры ко мне, и мне не хотелось бы обременять вас своим присутствием. Я буду жить одна. А что до твоих увещеваний… Ты кузен Руфуса, не мой, и в любом случае у тебя есть профессиональная заинтересованность в сохранении брака. Ты думаешь, что люди, совершившие ошибку, должны нести за это наказание, пока один из них не умрет. Джо молчал.
– Забавная у тебя работа! – не унималась София. – Говорить несчастным, что это их обязанность – безропотно сносить то, что с тобой самим никогда не случалось. Должно быть, ты смотришь на них не без некоторого самодовольства, ведь сам ты счастлив в браке!
Джо почувствовал внезапную симпатию к Руфусу. Эта маленькая кошечка на самом деле умеет действовать на нервы… Но затем он вспомнил, через какое ужасное испытание она прошла, и то жалкое состояние, в котором ее отыскали. Как может кто-то ее винить?
– Церковь несправедлива к тем, кто хочет развестись! – продолжала София с зарождающимся истерическим подвыванием, которое Джо слишком часто слышал за последние двадцать лет своей службы.
– Послушай меня, София, – поспешно прервал он ее, – я не собираюсь вступать с тобой в богословский спор о святости брака. Если ты хочешь уйти от Руфуса из страха, что он опять причинит тебе боль… ну, тогда нет на этой земле человека, который посмеет бросить в тебя камень. Это твое личное дело. – Джо понял по озадаченному взгляду Софии, что выбил почву у нее из-под ног, и это было именно то, чего он добивался. Воспользовавшись полученным преимуществом, пастор продолжил: – Ты веришь в угрозу, исходящую от Руфуса? Я – нет. Думаю, он получил такую встряску в этих пещерах, что теперь будет вести себя как шелковый. Я хотел объяснить тебе, насколько сильно он удручен и подавлен, как раскаивается и горит желанием искупить вину. Он очень любит тебя, София.
– Но я его больше не люблю! Ничего не осталось, всю любовь он выбил из меня дубиной. Я была с ним слишком несчастна! – Она разрыдалась.
Джо дал ей выплакаться и тихо сказал:
– Я сомневаюсь, будешь ли ты счастлива, если вы разойдетесь. В этом проблема, не так ли? Не представляю, что ты станешь делать без него.
– Без него? – повторила София, нервно скручивая в пальцах мокрый носовой платок.
– Полагаю, ты захочешь оставить ребенка себе. Где вы будете жить? Едва ли ты отправишься к родителям в Австралию. Мне почему-то кажется, что сэр Фредерик не обрадуется внуку, болтающемуся под ногами. Если ты решишь жить одна, тебе придется найти работу – Руфус не станет содержать два дома. И тогда кто будет присматривать за Пирсом? Позволить себе хорошую няню ты вряд ли сможешь. В любом случае ребенку придется занять второе место в твоей жизни, на первом будет работа. Конечно, Пирс вырастет и без твоего материнского участия, но это не очень приятная перспектива для него…
Джо удивил Софию и железной логикой, и проницательностью. Даже тот факт, что ее блестящий архитектор отец не слишком терпим к маленьким детям, не ускользнул от его внимания. Пастор верно предположил, что она никогда не вернется к родителям, чтобы жить в роскоши и безделье, да и все остальные доводы били точно в цель. Если бы Джо давил на жалость, уговаривая ее пожертвовать собой ради Пирса, София могла бы возмутиться, но он выбрал правильную тактику: спокойно и деловито разложил все по полочкам, выстроил атаку на нерушимом фундаменте логики.
– Руфус ревнует тебя к сыну? – внезапно спросил Джо.
– Нет, что ты! Он обожает Пирса.
– Но патологически ревнивые мужья всегда ненавидят своих сыновей. Если Руфус любит Пирса, значит, все не так уж безнадежно, как ты думаешь. Когда-то нам всем казалось, что вы с Руфусом – идеальная пара, и ты наверняка понимаешь, что прежняя твоя любовь к нему воскреснет и ты будешь рада, что не наломала дров в спешке. Вот что я предлагаю: ты встретишься с Руфусом и попытаешься простить его. Если же он вновь примется за старое, ты сможешь позвонить мне в любой час дня или ночи, и обещаю, я тут же приеду и заберу тебя. И позабочусь, чтобы вы с Пирсом были защищены и обеспечены.
Джо великодушно добавил, что у нее есть время подумать, она не должна решать все сейчас же. Но как бы много времени он ни дал ей, ответ, несомненно, подразумевался один. Намеки Джо напомнили Софии о жизни некоторых ее лондонских подруг. Она не раз выслушивала откровения измученных и жалких бывших жен, пытающихся воспитывать своих детей без посторонней помощи, сражающихся в убогих квартирках Вест-Кенсингтона с нервными срывами и ночными страхами, не находящих себе места от беспокойства о завтрашнем дне и боязни потерять работу. И результат всех их героиче