Это была крепость, созданная уже по всем законам европейской фортификации: с бастионами, куртинами, равелинами, прикрывавшими западные и восточные ворота. Меж ними и крепостными стенами пролегли рвы с водою. Через них перекинули подъёмные мосты. Земляные стены обшили брёвнами.
Строили, размахнулись и упёрлись в берега.
— А ведь мал островок, — огорчился Пётр.
— Ничего, государь, подсыпем — станет больше, — утешал Брюс с его инженерными навыками. И пояснил: — Мели у берегов, Нева песок намыла. Благо каменьев много. Станем ладить ряжи — срубы с каменьями — да спускать их на мель. Река ещё намоет на столь твёрдое основание. Вот остров наш и прирастёт сушею.
Наготовили ряжей видимо-невидимо, уложили их на дно, и рос остров там, где кипело строительство. Когда наконец крепость обросла стенами и на них водрузили пушки, стали поднимать деревянный собор во имя святых апостолов Петра и Павла. И домик для самого Петра.
Главным распорядителем-фортификатором был, однако, не Брюс, а генерал-инженер, француз и весельчак, полное имя которого было Жозеф Гаспар Ламбер де Гёрен. К тому же завзятый дуэлянт — от его рук пал Питер Памбург, капитан знаменитой «Крепости», первого российского корабля, пересёкшего Чёрное море и доставившего в Константинополь посла Емельяна Украинцева. Царь Памбурга весьма ценил и по нему скорбел, но де Гёрен с его познаниями и с его весёлым нравом пришёлся ему по душе.
— Дворец его царскому величеству строить не из чего, — объявил он, — а дом и церковь срубить можно быстро. По первости церковь, а не собор, как желает его величество.
Церковь так церковь, но непременно к 29 мая, дабы освятить её в этот знаменательный день. И непременно из леса, сваленного на острове и его берегах, буде островного недостанет.
Поспели тремя днями ранее. Дом царю сладили из бруса, двускатную крышу покрыли гонтом под черепицу, а стены размалевали под кирпич — всё на голландский манер, так наказывал будущий хозяин, — не более чем о трёх окнах. И назвали эту избёнку «Красными хоромцами». Ведали, как неприхотлив был царь.
Валили деревья и на строительство хоромцев для приближённых Петра, и для изб солдатских, и для землянок работных людей, которых становилось всё больше и больше. И земля оголилась для скудных посевов.
А Пётр не мог угомониться, чувствовал себя в любимой стихии — на воде. Обозрел всё окрест, исследовал все острова и островки. Избрал место для сторожевой крепости, которая потом станет именоваться Кронштадт.
Ганноверский резидент при Петре Фридрих-Христиан Вебер вспоминал:
«Со всех уголков необъятной России прибыли много тысяч работных людей (некоторые из них должны были пройти 200—300 немецких миль) и начали строить крепость. Хотя в то время для такого большого количества людей не было ни достаточного провианта, ни орудий труда, топоров, мотыг, досок, тачек и тому подобного (так сказать, совсем ничего), не было даже ни лачуг, ни домов, но всё же работа при такой массе людей продвигалась с необычайной быстротой... Почти за четыре месяца крепость была воздвигнута».
А петровские «Ведомости» сообщали: «Его Царское Величество... на острове новую и зело угодную крепость построить велел, в ней уже есть шесть бастионе)!!, где работали двадцать тысяч человек подкопщиков...» Первый комендант полковник Карл Эвальд Рен заступил на вахту.
В ноябре 1703 года к гавани Петрополиса — Петрополя — Санкт-Питербурха пристал первый голландский корабль. Он доставил груз вина и соли. Капитан был щедро награждён 500 золотых, а его матросы получили по 30 талеров.
Город стал жить.
Глава двадцать втораяМАЯТНИК
Когда страна отступит от закона, тогда
много в ней начальников, а при разумном
муже она долговечна. Человек бедный и
притесняющий слабых — то же, что проливной
дождь, омывающий хлеб. Отступники от
закона хвалят нечестивых, а соблюдающие
закон негодуют...
Надлежит попытаться из беснующегося изгонять беса кнутом;
хвост кнута длиннее хвоста чертовского. Пора заблуждения
искоренять из народа.
8 февраля 1700 года на гетмана Левобережной Украины Ивана Степановича Мазепу за его верную службу великому государю и всему государству Московскому генерал-адмирал Фёдор Алексеевич Головин возложил знаки кавалерии ордена Святого апостола Андрея Первозванного. Он был отличен прежде самого царя и других именитых особ и в списке андреевских кавалеров числился четвёртым.
Попал старый гетман меж молотом и наковальней. Меж москалями и казаками. Пришлось ему юлить, дипломатничать на старости лет, всяко выкручиваться меж теми и другими. Качнётся в одну сторону — другая сторона тянет.
Маятник! Да и казаки — маятник. То к одной стороне норовят прибиться, то к другой. То к Орде, то к полякам, а то и к шведам — где больше прибыли.
А был он, Мазепа, во времена оные приверженцем царевны Софьи и князя Василья Голицына, был ими обласкан. Но потом, видя, что чаша весов клонится в сторону Петра, бил ему челом в дни государева сидения в Троице, был допущен к руке и жалован грамотой, подтверждавшей все прежние права и вольности малороссийские.
Но у гетмана было немало врагов. И вот в Киеве нашли подмётное письмо на имя государей. В нём говорилось: «Мы все, в благочестии живущие в сторонах польских, благочестивым монархам доносим и остерегаем, дабы наши прибежище и оборона не были разорены от злого и прелестного Мазепы, который прежде людей наших подольских, русских (галицких) и волынских бусурманам продавал, из церквей туркам серебро продавал вместе с образами; после, отдавши господина своего в вечное бесславие, имение его забрал и сестре своём в наших краях имение покупал и покупает; наконец, подговоривши Голицына, приехал в Москву, чтобы благочестивого царя Петра Алексеевича не только с престола, но и со света изгнать». «Другие осуждены, и Мазепу, источник и начаток вашей царской пагубы, до сих пор вы держите на таком месте, на котором... отдаст Малороссию в польскую сторону. Одни погублены, другие порассыланы, а ему дали поноровку, и он ждёт, как бы свой злой умысел в тайне совершить...»
Письмо прочитали на Москве, но отнеслись к нему как к извету, а сам Мазепа назвал его лукавым, плевельным и злоумышленным. Однако когда посланный из Москвы подьячий попросил гетмана вернуть письмо для сохранения его в Посольском приказе, Мазепа переменился в лице и отвечал, что не мыслит сего и станет опасаться, как бы в Москве не переменились к нему.
Но смутьянство не унималось. Вторым лицом поели
Мазепы был генеральный писарь Василий Кочубей, на племяннице которой был женат канцелярист Петрик. Сей Петрик, покрав важные бумаги, бежал на Сечь. Там он принялся уличать Мазепу в сношениях с Ордою по велению Москвы, а потом стал рассевать слух о том, что Москва в согласии с гетманом хочет Сечь разорить, а казаков всех порубить. Но вскоре Петрик скрылся из Запорожья и оказался у крымцев в услужении. Оттуда он написал казакам прелестную грамоту: «Кто хочет, добывай себе рыбу, соль, зверя, а кто хочет добычи московской, пусть идёт с нами, потому что мы скоро с Войском Запорожским пойдём отбирать у Москвы свою Украину».
Вскоре татары под водительством калги-султана явились у Каменного Затона. И с ними тысячи три казаков. Мазепа со своим ополчением окопался у города Гадяча и отправил гонца в Москву с просьбой о помощи. Сам он-де далее не пойдёт, потому что не так ордынцев боится, как внутренних распрей в Малороссии.
Со всех сторон стекались к нему вести о подкопах под его гетманство. То Петрик якобы из Орды грозился его низвергнуть, то Семён Палей, удачливый воин, снискавший уважение казачества. Но более всего с некоторых пор стал он опасаться генерального писаря Василия Кочубея. Кочубей был разумен и принят в Москве. И будто вёл подкопы под его гетманство, твердя, что он получил булаву, бунчук и знамя из рук князя Василья Васильевича Голицына, со всем семейством обретающегося ныне в жестокой опале.
Верно, так оно и было. Но ведь сам Кочубей со всею старшиной голосовал тогда за его избрание. Но то было тогда, когда князь Голицын был в великой силе, и пришлось Мазепе за своё избрание выложить князю Василию десять тысяч рублей. А ныне преданный Мазепе человек Егор Рутковский доносит, что будто Петрик говорил своему конфиденту: «Знаю, что гетман не будет жив, от моего пана писаря, писарь хотел, усмотря время, его заколоть, и я жду каждый день о том ведомости».
Мазепа насторожился и известил о происках Кочубея царя. Повод, конечно, он дал: юная Кочубеева дочь Матрёна, пригожая чернушка, ему, старому, предалася, вызвав безудержный гнев отца. Может, в этом главная причина? Но нет, языки упорно мелют, что Кочубей ведёт интригу против Мазепы, метя на его место. И его беглый племянник Петрик, объявившийся теперь в Орде, грозился: «Стану промышлять и сделаю лучше... гетман Мазепа прислал за мною, чтоб меня выдали, а я теперь сам к нему поеду».
Угроза была нешуточной. Петрик разослал универсалы в Запорожье, в которых извещал, что заключил с ханом договор.
И Рутковский доносил: бегут под Петриково знамя казаки, и надобно принять меры, чтобы их удержать.
А как? На вражий роток не накинешь платок. Отовсюду слышны возгласы недовольства. Недовольные жалованьем, которые присылает Москва. Сечь давно уже бунтует, и казаки грозят отложиться от Москвы либо к хану, либо к полякам.
Мазепа отправил в Сечь своего доверенного Сидора Горбаченку. Да не с пустыми руками, а с подарками кошевому, есаулу, судье и писарю. Кошевой Иван Петрович Гусак доверительно говорил ему: пусть его милость господин гетман во мне не сомневается, а вот главные его враги при нём же и обретаются. Это Василий Кочубей, генеральный бунчужный Леонтий Нолуботок да полковник Михаила Гадяцкий... Многие хотят с Пет риком идти, а потому-де кошевой просил прислать тысяч пятнадцать войска для острастки и промысла над Петриком, буде тот объявится.