От полуострова Вальдес до Пунта Томбо я проехал сто пятьдесят километров по ухабистой грунтовке. Это расстояние я проделал за день. Когда добрался до Пунта Томбо, то увидел такое огромное количество магелланских пингвинов, что сказал себе, что сюда стоило добраться даже в случае, если бы мой мотоцикл сломался и мне пришлось всю дорогу его толкать.
Насколько видел глаз на север, вдоль побережья расстилалась территория огромной колонии пингвинов. Полуостров Вальдес гораздо больше полуострова Пунта Томбо, длина которого составляла всего три с половиной километра. Я даже не знаю, почему пингвины предпочитают именно этот полуостров; возможно, потому, что на нем не обитают ластоногие. В любом случае если миллион пингвинов выбрали это место, то оно их чем-то привлекает. Я внимательно следил за поведением птиц и узнавал повадки Хуана Сальвадора. Пингвины стояли, растопырив крылья и крутя головой по сторонам, и смотрели на своих соседей. Пингвины медленно шли или быстро бежали, они прыгали в воду, плавали и потом вылезали из воды. Пингвины сосредоточенно шли к своим птенцам, чтобы их накормить. Пингвины чесали голову лапой или терлись головой и клювом о грудь. И, конечно, пингвины отряхивались и прихорашивали свои перышки.
Надо сказать, что большую часть времени пингвины прихорашивались и укладывали перышки. Клювом птицы расправляли перья на груди и спине. Они тщательно укладывали перья на крыльях, под ними и по бокам крыльев. Они укладывали перья на плечах, на шее, вокруг и между лап, под животом, вокруг хвостов и по всему телу, где мог достать клюв. В тех местах, где клюв не доставал, пингвины чистили перышки лапами.
Я внимательно и подолгу изучал расположение перьев на теле Хуана Сальвадора. Я обратил внимание, что перья птицы растут не хаотично, а вертикальными и горизонтальными рядами, создавая на теле определенный узор. Точно так же, как и Хуан Сальвадор, всякая птица расправляла каждое отдельное перышко так, как оно и должно лежать, и проверяла, что перо находится в нормальном, «рабочем», состоянии, то есть не пропускает воду, является подвижным и при движении не цепляется за другие перья. Птицы могут летать во многом благодаря перьям, и те же самые перья позволяют другим видам птиц чувствовать себя в воде, как рыбы. Я засматривался на птиц, которые чистят и укладывают свои перышки, и удивлялся тому, как в процессе эволюции появился такой непревзойденный инструмент, как перо. Я говорю о перьях птиц вообще и о перьях пингвинов в частности. Это совершенно поразительное явление. Интересно, если пингвины будут продолжать меняться, то в процессе эволюции, скажем, через миллион лет, преобразятся ли их перья или останутся такими же, как сейчас? Если честно, трудно даже представить, что такой идеальный инструмент, как перо, можно еще как-то улучшить.
В Пунта Томбо я подметил еще одну особенность поведения пингвинов, которую мне было сложно обнаружить раньше, потому что у меня перед глазами находился всего один пингвин, а не целая колония. У меня был единственный пингвин, поэтому я не имел возможности понаблюдать за общением этих птиц между собой. Многие птицы высиживали или кормили птенцов, что требовало слаженной работы обоих родителей, но даже отдельные птицы находились в постоянном контакте со своими соседями. Когда какой угодно пингвин начинал некое действие, он делал его в течение нескольких секунд, после чего останавливался и выяснял реакцию других птиц. В зависимости от реакции окружающих птица или продолжала начатое действие, если видела одобрение со стороны своих соседей, или начинала новое, если этого одобрения не получала. Пингвины, оказывается, живут очень насыщенной социальной жизнью. Именно этого не хватало Хуану Сальвадору, и именно реакцию окружения он искал у людей, среди которых жил. Однако я абсолютно убежден, что люди не в состоянии обеспечить моему пингвину столь богатое и насыщенное общение, как между его собратьями. Я задумался о том, как долго сам мог бы прожить среди пингвинов, лишенный человеческого общения, то есть оказаться в ситуации, диаметрально противоположной той, в которую окунулся Хуан Сальвадор в школе-интернате.
На поверхности полуострова Пунта Томбо есть множество маленьких ямок и углублений, в которых пингвины спят и высиживают яйца. Некоторые ямки были пустыми, а некоторые тщательно обложены перьями, так что из них был виден только клюв сидящей в ней птицы. Сидящие в ямках птицы двигались меньше остальных. Возможно, они высиживали яйца или просто «застолбили» место для гнезда, я точно не знаю, потому что не хотел подходить к ним слишком близко и беспокоить.
На полуострове Пунта Томбо обитали не только пингвины. Здесь паслись небольшие стада гуанако, встречались зайцы и страусы нанду самого разного возраста и размера. Несмотря на то что животные часто довольно близко подходили к пингвинам, между ними не возникало ссор или конфликтов. Впрочем, за одним исключением. В один прекрасный момент я заметил группу возбужденных пингвинов, которые вели себя как-то необычно. В этой группе насчитывалось около тридцати птиц. Они всей гурьбой преследовали какое-то животное. Стоящие в первом ряду птицы постоянно его клевали, потом отходили в сторону и присоединялись к группе сзади. Им на смену приходил второй ряд пингвинов, которые продолжали неистово клевать свою жертву. Так группа, преследовавшая неугодного зверя, прошла приблизительно двадцать пять метров. Не участвующие в экзекуции птицы наблюдали за происходящим со стороны, но не присоединялись к своим разгневанным собратьям.
Сначала я не мог рассмотреть, кого же именно преследуют пингвины, но потом увидел броненосца, поспешно отступавшего в сторону кустов. Пингвины оставили броненосца в покое только тогда, когда он спрятался в густых колючих зарослях кустарника. Чем же он не угодил пингвинам? Может быть, броненосец воровал яйца или птенцов? Я не знал, едят ли броненосцы яйца пингвинов и их птенцов, но было совершенно очевидно, что птицы не готовы терпеть его присутствие на территории своей колонии и отстали от него, когда животное исчезло в густых зарослях, сквозь которые пингвины не могли пробраться. Меня самого однажды клюнул пингвин. Я потер палец, который поранил Хуан Сальвадор, и подумал, что броненосцу было явно не сладко, когда на него напала стая пингвинов.
Птицы реагировали на мое присутствие лишь тогда, когда я приближался к ним. Если я сокращал расстояние между нами, они просто отходили. Птицы не подпускали меня к себе, сохраняя безопасную дистанцию, чтобы я не мог их потрогать или схватить, но за этим единственным исключением они обращали на меня внимания не больше, чем на живущих по соседству гуанако. Если я сидел неподвижно поблизости от птиц, они не замечали моего присутствия, словно меня не было рядом с ними. Я был очень рад, что не нарушаю покоя пингвинов и могу ощутить слияние с природой.
Время летело быстро. Я прошелся по побережью маленького полуострова и увидел, что практически вся его территория была заселена тысячами пингвинов. Их было так много, что, казалось, это пространство просто не выдержит притока птиц.
В тот вечер я поставил палатку на полуострове. Пингвины были совсем рядом, и некоторые любопытные птицы подошли поинтересоваться, чем я занимаюсь. Потом пингвины потеряли ко мне интерес, но их сменили другие, новые, и наблюдали за тем, как я варю в океанской воде картошку, а потом ем ее с рыбными консервами и маслом.
На следующее утро пингвины пришли посмотреть, как я собираю палатку и завтракаю. После завтрака я сел на мотоцикл и тронулся в путь. Я добрался до самой южной точки своего маршрута, двигаясь предельно близко к береговой линии Атлантики, и теперь возвращался назад на север.
В тот вечер перед закатом я остановился у подножия Кордильер, или Анд, как их называют в Латинской Америке. Горы тянулись до самого горизонта. Я свернул с дороги, проехал метров четыреста и остановился в высоких зарослях пампасной травы, которая в этих местах вырастала до двух и более метров. Дорога проходила в стороне, и я был уверен, что здесь нахожусь в безопасности.
У меня имелась небольшая парусиновая палатка, в которой было по тем временам довольно редкое нововведение – непромокаемое утепленное днище. Полог и вход в палатку не были снабжены молнией, а завязывались веревкой.
Я приготовил на маленьком спиртовом примусе еду, сделал очередную запись в своем дневнике, проверил, хорошо ли накачаны шины мотоцикла, и лег спать. Воздух был прохладным, и я с радостью забрался в спальный мешок. Стемнело. Убывающая луна еще не взошла, и на небе сияли одни звезды. Я очень устал за день, поэтому быстро заснул.
Среди ночи я вдруг проснулся. Сон как рукой сняло. Пока я спал, на небе показался серп убывающей луны.
Почему я так неожиданно проснулся? Я напряг слух и услышал медленные, тихие и осторожные шаги, приближавшиеся к моей палатке. Мне показалось, что это была не одна пара ног.
Я пытался по звуку понять, кто мог ходить около моей палатки. Мое сердце учащенно забилось, а дыхание стало прерывистым. Я вслушивался в звуки шагов незваных гостей.
Стояла тихая ночь. Ветерок колыхал пампасную траву, издававшую легкое шуршание; доносились звуки ночных насекомых. Я снова услышал тихий хруст шагов. Даже не услышал – ощутил их всем своим существом. Не оставалось никаких сомнений: около палатки действительно кто-то ходит.
Зачем кому-то подкрадываться к моей палатке под покровом ночи? Если бы у людей были добрые намерения, они бы наверняка подали голос и известили о своем присутствии. Кто и зачем тихо крадется к палатке?
Звуки приближающихся шагов звучали с правой стороны. Очень медленно, стараясь не шуметь, я расстегнул молнию на спальнике и вынул из него ноги. Я был в майке и шортах. Что же делать? Ко мне приближались по крайней мере два человека. И чем же мне обороняться? У меня был только пастуший нож, который в Аргентине называют facón. Если пришельцы вооружены и захотят застрелить меня и ограбить, то нож вряд ли поможет. В такой глуши моих костей никто не найдет. Ближайшее поселение в провинции Чубут слишком далеко. В общем, занесло меня в такую глухомань, где помощи ждать неоткуда.