– Ну, моя прелесть, что там у нас, по гороскопу? – спросил меня папочка.
Гороскопы у нас одинаковые, и хотя я знаю лично тех людей, которые эти прогнозы сочиняют, всё равно смотрю:
– «Прислушайтесь к своёй интуиции…» – это у нас как обычно. «Осторожнее с алкоголем». Ага, как будто только Рыбы у нас в стране бухают. «Избегайте переутомления, постарайтесь сгладить острые углы в отношении с близкими». Угу, угу… «Посещение экзотических стран нежелательно». – Вы собираетесь в экзотическую страну? – я спросила у свёкра.
– Нет… Я никуда уже не собираюсь, – ответил он.
Потом подлил вина и наклонился ко мне поближе, осторожно поглядывая в сторону кухни.
– Хотя ты знаешь, – он прошептал, – иногда так хочется куда-нибудь отсюда сдёрнуть!
И подмигнул.
– Мне тоже, – я с ним чокнулась, – а то живу, как кукла на верёвочках…
– Вот это точно! – он кивнул. – А самое обидное, что, сколько мы ни прыгаем, ни дрыгаемся… Как мы ни рвёмся со своих верёвочек… А так никто ещё не оторвался.
– Но я ещё подрыгаюсь немножечко…
– Ах, – он махнул рукой, – все живут по сценарию, всё, что тебе вот там вот назначено, – он показал пальцем на потолок, точнее на небо, – всё, что там приказали, то мы и делаем. Куда верёвочка – туда и мы. А в сторону ни шагу, ни вот настолечко ещё никто…
Он резко встал, подхватил со стула большое банное полотенце и закинул его на плечо.
– Пойдём со мной. Сейчас я тебе покажу один секретик семейного счастья.
Я поняла, куда он клонит.
– Вы что? Вы в речку? Прямо так вот сразу? Без парилки?
– Пойдём, моя прелесть, пойдём.
Мы вышли в темноту. Фонарики к воде не дотянули, но без них у сверкающей чёрной воды было ещё интереснее. Ивы свисали густыми китайскими занавесками, и свет из дома пробивался сквозь туман… Короче, всё было очень романтично.
Любезный папочка скинул халат и вышел к мостику.
– Я вас не смущаю, леди… – он захихикал, – своим обнажённым тельцем?
Плавок на нём не было, я отвернулась.
– Прыгайте скорее, – говорю, – а то мне страшно ждать.
Он поднял руки. Талия узкая, пуза нет, это я в темноте успела заметить… Поднял руки и прыгнул. Все звезды разбежались, а он ушёл под воду с головой, а потом лёг на спину и раскинул руки.
– Не бойся, – говорит, – ныряй… Прозреешь сразу.
Я уже разделась, стояла в одном халате – в том, что мне вручила добренькая мамочка, но прыгать в ледяную воду не решалась.
– Страшно…
– Нет, – сказал свёкор, – тебе кажется. Первый раз как раз и не страшно. А вот потом… Как на плаху.
В ледяную воду наш любезный папочка нырял каждое утро, и после погружения ему уже не хотелось ни коня, ни седло, и к чёрту все нагайки. Сел в тачку – и на работу, пахать, пахать, пахать.
Я прыгнула тогда. Первый раз, и моментально поняла момент той истины, которую внушает холод. «Всё фигня, в этом мире, – говорил мне мороз, – всё фигня».
– Это тема! – я тоже нырнула с головой. – Это тема! Что ж вы раньше-то мне не сказали?
– Да, – вдохнул он глубоко. – Только так и спасаюсь…
Он вышел первым, завернулся в халат и раскрыл для меня полотенце.
– Иди, моя прелесть, – сказал. – Я тебя немножко промокну.
Руки у него оказались неожиданно крупными, как у тех мужиков, которые рыбачили на этой речке сотню лет назад. А глаза засверкали злодейски, и сразу я вспомнила – ведь были, ведь были в роду у него конокрады и каторжники. Он закрутил меня в полотенце, и я уже не помню, кто кого поцеловал. Наверно, я его, или он сам случайно тронул мои губы. Слегка, всего одно лишь лёгкое касание, как будто мы крадёмся в поле, чтобы убить часовых.
Послышалось, как к дому приближается машина, и фары уперлись в белый фасад.
– Вот и всё, – он сказал. – Пойдём, замёрзнешь.
Склон к реке был крутоват, тапочки скользили на влажной земле. И что удивительно, было не холодно. И мысль крутилась в голове всего одна: «Ох мама мия! Как же хорошо сидеть у самовара в шерстяных носках, пить горячий чай, наблюдать, как мёд из соты вытекает на тарелку и на зубах остаются маленькие кусочки воска».
Все наконец-то собрались, расселись. Женщины шуршали пакетами и аккуратно рвали упаковочную бумагу – мало ли, вдруг ещё пригодится что завернуть, и удивлялись, как маленькие дети подарочкам. Все хвалили и скатерки, и постельные комплекты, и вазочки, и наборы косметики, и тапочки, и шоколад, и прочее по списку, не считая канарских сувениров.
Любезная мамочка на вытянутых руках вытащила свой шедевр – куски баранины, нежнейшей, ароматной, на огромном круглом блюде, в центре которого в соляной горке по-турецки горело синее пламя.
Она поставила на стол это счастье, как у неё заведено, поближе к любимому зятю, и тот смущённо улыбнулся татарскими глазами.
– Да, угодили, угодили…
И все захлопали, зааплодировали, и снова камеры, и снова вспышки… И тосты за нашу добренькую мамочку и за прекрасных дам.
Креслам было тесно у стола, меня куда-то двигали, переставляли мою тарелку, и реплики посыпались знакомые, которые я помню на-изусть, поскольку повторяются они при каждой встрече.
– О-о-о-о! Третья линия! Да вы гуляете! – это зять наш, Русланчик.
– Чмок, чмок, чмок, – это дочка.
– Потише, потише, – это бабушка.
– Ну, как там у них, на Канарах? Загнивают опять? – это дед.
– Винца подлейте, – это муж мой. – И баранинки ещё кусочек.
– Ирина, – шёпотом, – а мне бы вон того салатика, – это тётка Мэри.
– …голландская, две тонны, всё расхватали к двум часам… – это свекровь.
– Как отдохнули? Как отдохнули? – это каждый спрашивал у дочки с зятем и непременно отмечал, что особенный бронзовый загар им обоим очень идёт.
– …лучший филиал в России! Да как они могут нам говорить про корпоративную этику? – это Русланчик.
Он был не слишком доволен своим назначением, и хмурился, и брови чёрные у переносицы сводил.
– Успокойся, деточка, – свекровь погладила его по спинке, – успокойся.
– Да просто обидно! Человек столько лет потратил на этот бизнес. Связи, команда, опыт… И что предъявляют… Взял зятя на работу!
– …и вот как весна – появляются ножки, – это папочка начал, наш любезный.
В последнее время он всё чаще любил поговорить о женщинах, мечтательно откинувшись в своёй качалке с бокальчиком из тонкого стекла.
– …неплохие, кстати, ножки. И всегда в белых гольфиках. Сейчас уже такие гольфики не носят, а тогда, как весна – так все идут в гольфиках. И мимо моей калитки. А я из дома выхожу с порт-фелем и смотрю на эти гольфики. А подойти стеснялся… Вот сейчас бы вышел, сказал бы: «Девчонки, пойдёмте вместе». Но!..
– Мне кажется, я уже где-то слышала про ножки, – это я перебила и подставила заодно свой бокал под раздачу.
– А мне кажется, я в последнее время только про ножки и слышу! – это наша сестрица, подзагоревшая, веселилась.
– Да были они у нас, твои ножки, – это мамочка наша с мужем шутила. – Заходили ко мне Марья Петровна и Тамара Иванна… Только извини, уже не в гольфиках.
– Да?! Вот эти две… – Он засмеялся. – Вот так всегда! Вот думаешь, что там, вдали, такое что-то было… интересное. А подойдёшь и приглядишься… Эх!
Добренькая мамочка улыбнулась и указала мужу пальчиком на третью линию, отмеченную на бутылке. Но проскочить последнюю черту оказалось проще простого, для этого нужно просто достать ещё одну новую бутылку. Что наш любезный папочка и сделал.
А я опять пошла в парилку и там, растянувшись на свободной полочке, за каким-то чёртом рассказывала тётке Мэри о своих творческих планах. Она, вся покрасневшая и мокрая, прожаренная до костей, не знала, как от меня спастись и выскочить быстрее на свежий воздух, а я ей наворачивала, что затеваю книжку, «Дневник невестки» называется, и ля-ля-ля, и хо-хо-хо.
Когда все гости разошлись, наша добренькая мамочка сказала мужу:
– Всё, дорогой, тебе пора…
– Что, уже всё? Почиваем?
– Спать, спать, спать. Ты сегодня устал…
– Я не хочу! – Он заупрямился и даже руки на груди сложил крестом.
Она взяла его за плечо и посмотрела строгим учительским взглядом. Тогда он отделился от своёго кресла и направился к лестнице. Он шёл капризным шагом, раскидывая в стороны полы длинного халата. У книжных полок он остановился, взял первую попавшуюся книгу и заявил:
– Хорошо! Буду читать! Всю ночь!
Он ушёл в свою спальню, на втором были его кабинет и кровать, Эйфелева башня на обоях, и странные замки на фото, и чудесный вид из окна на нашу русскую речку. И что удивительно, ночью он, правда, читал. Нет, слава богу, не моё, а «Воспоминания Софьи Ковалевской»…
Утром он снова прыгал в ледяную воду, кушал гречневую кашу в своёй оранжерее, пил чай с лимоном и напевал себе под нос.
А за окном была весна. Последние сосульки сверкали бриллиантами и таяли. И старая берёза под окном была похожа на крупную русскую бабу в тесной комбинации.
В понедельник он в последний раз поехал в офис, чтобы передать дела своему зятю. Сотрудники накрыли стол, поздравили и его с днём рождения, и женщин всех, ещё разочек, с Женским днём.
Дамы пустили слезу, а папочка, сославшись на семейные дела, сбежал из своёй бывшей теперь уже конторы, и я услышала звонок в кармане нового халата.
– Добрый день, моя прелесть, – промяукал он. – Да вот… хотел тебя поздравить… с днём рождения.
– Спасибо, – ответила я.
– Ну, как сегодня… настроеньице?
Я тяжело вздохнула и тут же начала кокетничать.
– Ужасно! – я ему ответила. – Энергетический кризис. Совершенно нет сил…
– Хорошо, – сказал он, – тогда я с удовольствием отдам тебе всю свою энергию, которая ещё у меня осталась…
Он поехал через город, свободный после праздничной лихорадки, где снова летел и сразу же таял последний неожиданный снег. У цветочного магазина он остановился, купил букет из семи алых роз, и случайные женщины на остановке маршрутного такси завидовали той стерве, которой достанутся эти цветы.