Он мне отвечает торопливым шепотом:
— Прости, друг, не профессор я никакой — по блату попал в экспедицию. А болезнь моя давно образовалась. Папаша дома пьяный уснул, да так крепко, что и не достучаться. Братья меня дождались и моей головой дверь выломали, потому что в тот день моя была очередь шапку носить. Папаша от грохота все же очухался и спросонья на работу кинулся — он в Кремле стеклодувом работал. А оказалось, вовремя — у Президента как раз глаза закончились. Папаша сразу Героя получил, для братьев по ордену выхлопотал и пристроил их за находчивость: кого в Поддуму, кого в Думу, а кого и в Верховное Вече на ключевые посты. А я, вроде как, припадочный стал, ну, папаша и меня всунул в аппарат министра культуры, чтобы не так заметно. А братаны вот на Марс отправили, чтобы я им на совести не мелькал. Я тебе, друг, сразу признаться хотел, да Бычару побаиваюсь. Ты не говори ему, а?
Протараторил и один глаз в череп закатывать начал, а другим на меня просительно смотрит.
А тут и Бычара возвращается, предложение вносит:
— А слетай-ка, фрайерок, бабу эту от моего имени пригласи. Мы ее напоим и на троих распишем быстренько.
Я встаю, не очень устойчиво встаю, но говорю твердо:
— Ты штаны зажмурь, писатель. Какая бы она потаскуха ни была, а дом у нас теперь общий, и не годится в нем регламент нарушать.
А он нагло мне в глаза ухмыляется и, как бы невзначай, бутылку за горло захватывает.
— А мне плевать на регламент! У меня с Плешивым свои разборки!
— И мне плевать, — говорю, — кому ты там от пятого аборта родственник! Хоть Премьеру нашему, хоть самому Мертвому Дедушке!
Шатнулся к стене, хрясь! — из самой середины космической панели кол выломал да и махнул от плеча. Только не рассчитал немного, занесло меня — два ближайших дерева снес и подводный мир вдребезги. А вот второй удар уже поточнее получился. Номера Шестого по башке достал, как косой скосил.
Бычаре моя решимость не понравилась. Бутылку на место ставит, руки поднимает.
— Ты чо, — кричит, — старшой, погоди! Ты чо, шуток не понимаешь?
— Понимаю, — кричу в ответ и в третий раз замахиваюсь. — Сам шутник, когда кол в руках!
— Погоди, — вопит Бычара и к лесу отступает, — дай сказать! Я же хотел по-честному! Мне-то она и так даст — видал, небось, как она мне глазки строила и за хавкой терлась, тюбики подкладывала? Поделиться хотел — земляки никак!
Тут я кол опускаю, потому что знаю: не врет Бычара, все так оно и было. Только рукой махнул: вали, мол, если по согласию.
Бычара к озеру пошел, рожу помыл, волосы пригладил,
— Ладно, — говорит, — старшой, как хочешь. Я тебе предлагал.
И потопал. А мне на Марс уже лететь расхотелось и деться некуда, кроме как в пространственный мусоропровод, и от этой безысходности вытянулся я на диванчике и заснул.
***
Проснулся я, когда дверь щелкнула. Бычара мимо в лес протопал, но не в комнату, а к озеру. На колени упал, воду хлебает и довольно хрюкает. А во мне все кипит и взрывается, ненависть к земляку душит, а причины понять не могу.
— Ну, что, получилось? — спрашиваю, как будто безразлично, хотя ответ уже по его гнусному хрюканью знаю.
— Все путем, старшой, я ж тебе говорил. А сначала эта стерва дверь перед самым носом захлопнула.
— Для виду ломалась, — говорю, а самому выть хочется и, воя, Бычару месить до самой старости.
— Все верно, старшой, для виду, — бурчит Бычара. — Я ломиться стал, открывай, кричу, тебе же лучше будет! А она щелочку для виду приоткрыла и мне из баллончика прямо в раскрытую пасть прыснула. Веришь, старшой, целый час у них в комнате отдыха тюбиками блевал! А потом в Центральный пост пошел к той стерве из обучающего компьютера, которая по-русски звездит. Там все путем прошло: и слева направо, и с ног на голову, еще и говорит: благодарю вас. Я бы у ней, старшой, до утра остался, да америкосы прибежали, из рубки выгнали.
Утром просыпаюсь — башка трещит, сушняк долбит, а на душе радостно, как перед Новым Годом до службы на альтернативке. Бычара кряхтит и охает, а мне петь хочется. Я и не сдерживаюсь, напеваю мелодию из любимого сериала "Санта-Барбара".
И даже американцы во время завтрака мне настроение своим видом не портят. Номер Восьмой растрепанная, невыспавшаяся, ненакрашенная, у номера Первого фингал от глаза до уха тянется, друг на друга волками смотрят и от нас отворачиваются. А как смотрит номер Пятый, вообще, непонятно, потому что у него обучающий компьютер на уши надет по самые плечи.
И Бычара щеки надул, помалкивает, а номер Шестой еще со вчерашнего вечера о чем-то крепко задумался. Ну, и я молчу, да вроде, как и не спрашивают. Короче, тишина стоит ледяная, натурально космическая, даже никто не чавкает.
Когда американцы тюбики с овсянкой захавали, поворачивается номер Первый к номеру Пятому, кнопку "Повер" нажимает и в ухо шепчет. У того на башке экран вспыхивает, надпись появляется, но уже без голоса.
— Убедительно прошу вас, профессор Супер, после завтрака зайти в Центральный пост.
Я-то думал отлежаться с бодуна, но ничего не поделаешь — надо на стрелку идти, за Бычару оправдываться.
Идем мы с номером Первым в Центральный пост, рассаживаемся у обучающих компьютеров, и начинает он издалека волну гнать про общие цели, психологический климат и ответственность перед земелями, но настроение мне испортить не может, хотя чувствую я себя и без его нытья довольно муторно.
А потом предъяву двигает совсем необдуманную:
— Разумеется, я лично несу ответственность за ночной инцидент и, как командир корабля, полностью разделяю ее с номером Восьмым. Вероятно, в результате воздействия экстренной перегрузки номер Восьмой после старта повела себя совершенно неожиданно, нарушила основные инструкции, направленные против психологической диссоциации, умышленно сконцентрировала обостренное внимание…
Тут я невежливо влезаю в компьютер, потому что башка и так пухнет.
— Вот у меня, — говорю, — был случай: припадочный после экстренной перегрузки излечился. Так что, давай, насчет номера Восьмого базар замнем, командир, а то у нас еще один переносной компьютер появится.
А он, гад, талдычит, как ни в чем не бывало:
— Я очень ценю ваш опыт и знания, профессор Супер, но, к сожалению, запасных обучающих компьютеров у нас нет. Выпустив три пары первоклассных образцов, фирма "Поскоку-Постоку" получила субсидии от НАСА на дальнейшие разработки и исчезла без следа. Как оказалось, никто в Японии о такой фирме не слышал, и даже само ее название на японский язык не переводится… А про номера Восьмого я с вами согласен — вела она себя, как на базаре, благодарю вас за столь мягкое и деликатное сравнение. Но это еще не все. Как мне ни тяжело говорить, но скрыть от вас происшедшее я не имею права. Этой ночью номер Восьмой применила против профессора Би-Чара, заглянувшего в наш отсек, по-видимому, чтобы пожелать спокойной ночи, новый препарат, разработанный на основе анализа микроорганизмов, обнаруженных ранее в пробах марсианского грунта. Препарат предназначался для дезинфекции отсеков корабля перед возвращением на Землю и по результатам испытаний считался абсолютно безвредным для человека. Тем не менее, профессор Би-Чара получил тяжелое отравление и, к счастью, временное острое психическое расстройство. Когда мы с номером Пятым обнаружили несчастного профессора в Центральном посту, он полностью утратил интеллект, применял к обучающему компьютеру антинаучный подход, можно сказать, занимался настоящим мракобесием и активно отказывался от оказания помощи. Я, разумеется, сразу же провел тест-контроль состояния номера Восьмого. Номер Восьмой легко прошла все тесты, но объективно оценить свой поступок не смогла, принести извинения профессору Би-Чара отказалась. Поэтому я отстранил ее от научной работы и заключил после завтрака под домашний арест. Возможно, до возвращения на Землю, если вы будете на этом настаивать.
А я чувствую: заводиться начинаю.
— Тебе что, — спрашиваю, — номер Первый, тюрем на Земле мало? В Космос колючку тянешь, ублюдок и выродок?
Он же значения моему раздражению не придает, а, вроде бы, даже и радуется.
— Насколько я понял облаченную в витиеватую иронию вашу мысль, профессор Супер, вы против ареста? Благодарю вас, мне бы тоже не хотелось изолировать номера Восьмого на весь полет. Я все-таки не думаю, что номер Восьмой представляет серьезную опасность для экипажа. К тому же, я приказал ей до конца полета выходить только в униформе, а платье, косметику и расческу конфисковал.
Тут я, вообще, закипаю и вскакиваю.
— А я твое вредное приказание отменяю как начальник экспедиции и как Главный Фельдмаршал Покорения Марса!
Он тоже на рожон лезет.
— К сожалению, — зудит, — руководство НАСА не подтвердило ваши полномочия как начальника экспедиции, а как Главный Фельдмаршал вы не вправе отменять приказы командира корабля. Номер Восьмой нарушила инструкцию, а это никому не позволено, и мне, и вам в том числе.
Короче, натурально уничтожил, гад, хорошее настроение, одна головная боль осталась.
— Слушай, — говорю, — командир, у тебя пивка, случайно, нигде не завалялось?
Гляжу: в компьютере какая-то хреновина происходит:
— Нет… Да… Нет… Нет… Да… Случайно…
Я глаза на номера Первого поднял — он бледный сидит, фингал черный, и только губы прыгают.
— Давай, — усмехаюсь, — колись, командир. Ты же у нас правильный.
— Есть пиво, — шепчет. — Три бутылочки в скафандре пронес. По полглотка перед сном, чтобы спать крепче. Как три года назад с метеоритом ночью столкнулся — никакие транквилизаторы не помогают, только пиво. С тех пор во все полеты с собой беру. Только чтобы уснуть, клянусь: алкогольной зависимостью не страдаю!
— Ну, — говорю, — а в инструкции-то что ясным по белому сказано?
Но он уже в себя пришел — не зря же в номера Первые вылез, встает, руки по швам вытягивает и делает заявление:
— Я, номер Первый, командир межпланетного корабля "Спейсобус", в связи с грубым нарушением инструкции слагаю с себя командование кораблем и передаю его старшему по званию профессору Суперу. Я прошу вас, профессор, не подвергать меня изоляции до конца полета, а позволить выполнять любые обязанности, так как я не представляю опасности для корабля и экипажа.