А у самого морда каменная и никаких эмоций кроме фингала не выражает, как перед экстренным прыжком в пространственный мусоропровод.
— Та-а-а-к… — тяну укоризненно. — Ну и команду мне американцы подсунули. Одна на второй день уже срок схлопотала, другой под Риджил Центауруса закосил, а третий на весь полет в запой уйти хотел. Блатные, что ли?
— Никак нет, ваше высокоблагородие господин Главный Фельдмаршал Покорения Марса!
Ну, чувствую, готов. Встал, потянулся, подошел к нему вплотную — стоит номер Первый столбом, только преданно глазами зыркает. А я по плечу его дружески хлопаю и локтем легонечко: бац! — по зубам. Чтоб знал!
— Садись, номер Первый, обсудим, — и к своему компьютеру возвращаюсь.
— Значит, так, братан номер Первый, — делаю я контр-заявление. — Подсиживать тебя я не собираюсь. Командуй сам своим корытом, пивко на ночь потягивай, балдей — я тебя не вломлю. Ни твоим номерам, ни авторитетам из НАСА не ломану — будь спок. Но при одном условии.
— Каком условии? — спрашивает он напряженно, потому что счастью своему не верит еще.
— А условие мое простое. Номеру Восьмому шмотки вернуть, из камеры выпустить и впредь все тестирования номера Восьмого, особенно, ночные, согласовывать со мной лично. Заметано?
— Заметано, братан! — радостно отвечает номер Первый. — И это все?
— Нет, не все. Сколько ты там, говоришь, три бутылки зашхерил? Так вот, отныне придется тебе, номер Первый, раз в три дня прикладываться. Чтобы не случилось с тобой алкогольной зависимости.
Ну, он расклад сразу усек — тоже в школе чему-то учили.
— Тогда я отлучусь на минутку?
И упрыгал, как кузнечик. Через минуту вернулся, коробку от антенны протягивает.
— Две, как и договаривались, — шепчет.
Я коробку — подмышку, машу ему:
— Ну, давай, командир, инцидент исчерпан. Пойду к коллегам. А то скоро обед уже, а научной работы — ни в одном глазу.
И он мне машет:
— Спасибо за доверие, профессор. А как вы догадались, можно спросить?
— Спросить-то можно, — говорю, — а понять дано не каждому. Есть такой раздел в космической логике: похмельная интуиция называется.
И жму на кнопку "Повер".
5
За обедом международный конфликт утрясли окончательно.
Номер Восьмой хоть и в арестантском костюме пришла, но губки подкрасила, а когда сели все, ко мне обратилась:
— Примите мои извинения, Супер, за беспокойство, вам причиненное, и благодарность за поддержку и заступничество. Я вам очень-очень признательна.
Тут я натурально таю, как отморозок в сауне, улыбаюсь дурацки, отмахиваюсь: мол, все нормально, номер Восьмой.
А она от экрана на номере Пятом глаз не отрывает, ждет чего-то да еще и волосы поправляет. Ну, а я-то пивком перед обедом мозги прочистил, все на лету схватываю, поэтому добавляю:
— Все нормально, красавица.
И она, довольная, на меня глазами пыхает.
Бычара после пива авторитет мой признал окончательно, на номера Восьмого не пялится и без лишнего базара и даже с охотою соглашается помочь номера Пятого из обучающего компьютера выдернуть.
А потом отношения становятся с каждым днем все дружелюбнее. Американцы исследованиями занимаются, и мы тоже не неучи — компьютер с принтером освоили, карты такие классные напечатали, в очко и в буру режемся. Те постепенно заинтересовались, сначала стали по вечерам заглядывать, а потом в азарт вошли, так и вовсе научную работу забросили.
Сперва играли на тюбики, но мы их за две недели оставили без пайки на всю Эпоху Покорения Марса. Тут тоже возникла неординарная ситуация: американцы голодные ходят, в столовку не заглядывают и дать откусить кусочек не просят. Пришлось им долги простить и тюбики вернуть, причем Бычара во время переговоров ни разу даже не намекнул, что долги можно натурой заплатить. Это на него обучающий компьютер так культурно действует, потому что Бычара с ним дополнительно по ночам занимается. Американцы в ответ обещали российскую задолженность погасить, так наголодались.
После этого стали играть только на раздевание. Номера Первый и Пятый постепенно идею игры уловили, тоже научились передергивать, так что уже все по очереди, в чем мать родила, на потолке сидели.
Но это без меня, потому что номер Восьмой на раздевание играть наотрез отказалась, как ее номер Пятый с номером Шестым ни упрашивали, а придумала учить меня играть в шахматы. Игра без азарта, тупая какая-то и быстрая: три хода, и — матом, но уж больно мне нравилось, как номер Восьмой, над моим ходом задумавшись, пинает меня нечаянно под столом ботом по коленной чашечке.
Только перед самым Марсом возникли у нас мелкие и досадные неприятности. Сначала последний обучающий компьютер из строя вышел. Так же, как и предыдущие: заикаться стал, экраном бледнеть, на головную боль в жестком диске жаловаться, а потом и вовсе вырубился. Номер Первый фирму "Поскоку-Постоку" клянет, а я так думаю, что фирма здесь ни при чем — налицо нарушение правил технической эксплуатации.
Но это бы еще ничего — общаться мы научились и без компьютера, а вот Бычара стал стремительно портиться. Номеру Первому и номеру Пятому грубит, номеру Восьмому прохода не дает с пошлыми предложениями, номеру Шестому плохую отметку поставить грозится, да и на мой авторитет замахивается. За два дня до орбиты остатки космической панели в нашей комнате отдыха разломал и в пространство выбросил. Не иначе, бунтовать собирается, техноложец гадкий.
Ну, и посиделки, конечно, закончились, только за тюбиками мимолетно встречаемся, а потом разбегаемся — каждый по своим автономиям.
И все же в приподнятой, почти праздничной атмосфере падаем с орбиты в никакую атмосферу Марса: ни кислорода, ни влажности, одни пески да каналы, неизвестно зачем прорытые.
Командир "Спейсобус" прямо на дно канала сажает, поздравляет экипаж с примарсением, зачитывает инструкцию по общей безопасности и разрешает приготовиться к выходу. А через пять минут мы в жестких скафандрах в шлюзе толпимся, ждем, когда дверь откроется.
Я-то для себя решил, что вперед соваться не буду, тем более, что Премьер об этом не наказывал. Да и если прикинуть логически, какая разница, чья нога первая — лишнюю пайку все равно не дадут. Главное, наша нога, человеческая, без копыта и без уха на пятке. Вон, номер Первый у двери стоит, пусть и ступает, на то он и Первый, и космонавт, а не профессор по логике. Это ж, в натуре, диалектика!
И вот наружная дверь открывается, номер Первый совсем уже было ногу занес, но остановился, к номеру Восьмому оборачивается и ей дорогу уступает.
— Только после леди, — говорит.
Значит, все же возникли ассоциации. А мне и за номера Восьмого приятно, и одновременно к номеру Первому непонятную неприязнь испытываю, как будто он за обедом добавки попросил.
Ну, а пока они у выхода мялись да раскланивались, Бычара в прорыв пошел. Номера Первого к одной стенке отшвырнул, номера Восьмого — к другой, бросился первым на девственную поверхность Марса да еще всем нам полруки показал.
Тут и мы следом посыпались. А Бычара совсем оторвался: шлем снял, ходит по песку, дышит безвоздушным пространством, неприятный человек, и хоть бы что — не жмурится.
Номер Восьмой только охнула и бегом обратно в "Спейсобус". А когда назад с кислородной маской и медицинским ящиком выскочила, у Бычары уже глюки пошли. Прыгает, руками машет, про несметное богатство орет и про то, как он всех, извините, перетрахает. Вон, и номера Восьмого в охапку сгреб, за все места, не стесняясь, натурально лапает, а номер Восьмой хоть и в жестком скафандре, но все равно себя неловко чувствует, вырывается.
Ну, я подхожу по-хорошему, за плечо его тяну, вразумить пытаюсь, как профессор профессора.
— Ведите себя прилично, Бычара. Здесь вам не Земля, а номер Восьмой вам не тореадор, между прочим.
А он в мою сторону плюется и продолжает нести какую-то околесицу, что прямо под нами нефти целое море плещется, и нефть эта теперь его, Бычарина, потому что Премьеру он сообщать ничего не собирается. А потом с разворота мне в ухо как шарахнет, так я и улетел в одну сторону, а шлем — в другую…
…Сижу на песке, смотрю: ракета стоит, рядом с ней три мужика в каком-то хитром механизме пинцетиками ковыряются.
— Что, мужики, — спрашиваю, — в космос собрались? Могу пособить, если чо как… У вас ключа-то побольше нет, что ли?
Один из них и отвечает:
— Есть в аварийном снабжении, на двадцать пять дюймов — шлюзовую дверь задраивать. А зачем вам, профессор?
Тут я вспомнил, кто я и откуда здесь взялся, события восстановил, ну, и своей идеей поделился:
— Да схожу, Бычару завалю.
Номер Первый на помощников косится и шепчет по-русски:
— Я как раз в другую сторону слушал то, что в одно ухо вам влетело.
Пулей летит в "Спейсобус", возвращается и ключ протягивает.
И я диким, натурально космическим коршуном бросаюсь на Бычару, от кулака его уворачиваюсь и с криком:
— Так на же, получи лицензию! — бью его прямо в лоб.
Ключ звенит и ото лба отскакивает, но Бычара послушным становится, номера Восьмого выпускает и стоит, задумавшись. А я успех развиваю, и справа, и слева ему по башке навешиваю. Бычара охотно отзывается, звенит мечтательно, покачивается, но не валится. Я и по затылку попробовал — та же история.
Номер Восьмой в себя пришла, шлем сбросила — глаза горят, и на меня кричит:
— Прекратите немедленно это издевательство! Как вам не стыдно, профессор, на живом человеке барабанить!
Я такой несправедливости возмущаюсь и отвечаю неосознанно едко:
— А кое-кому не стыдно было живому Бычаре малоизученным космическим клопомором прямо в орущую пасть пшикать?
Номер Восьмой как заревет, да как побежит прочь от "Спейсобуса", только ее и видели. А тут и Бычара, наконец, рухнул, было бы из-за чего ссориться.
— Куда это номер Восьмой так торопится? — спрашиваю номера Первого. — Ты ей что, срочное задание без моего ведома дал?