— Так, значит, я — кенгуру?! — вскрикивает Марта обиженно, из рук моих вырывается и отворачивается.
И плетусь я за ней в расстроенных чувствах к "Спейсобусу", марсианским песком похрустываю и подавленно думаю, что хоть и ловок я в космической логике, и профессором зовусь заслуженно, а вот по женской части уступаю значительно тому же институтскому плотнику…
***
Как дошли до "Спейсобуса", сразу доложили номеру Первому о контакте и о марсианском жлобском ультиматуме: чтобы нам, значит, к рассвету подобру-поздорову сваливать.
Номер Первый кивал снисходительно и на Мартины застежки, улыбаясь, поглядывал, но, когда в ее блокнот заглянул, за голову схватился и побежал к старту готовиться.
А пока он мотор прогревал, подобрела Марта и говорит:
— Супер, я хочу, чтобы между нами все было по-честному. Как только мы на орбиту Марса выйдем, я через наш спутник передам информацию о расщеплении воды своему правительству. А потом тебе диск отдам, чтобы ты на ваш спутник передал. Только не надо, чтобы номер Первый об этом узнал — я ему сказала, что ты тоже все сам записывал. Но я первая передам, не обижайся, ладно?
— Ладно, — отвечаю, — заметано. Хорошая ты девка, Марта, и я с тобой буду по-честному. Мне Премьер наш перед вылетом прибор доверил с одной единственной кнопочкой и очень доступной инструкцией: на эту кнопочку жмешь, а потом хоть вприсядку иди. Прибор сам любые волны улавливает, записывает и на наш спутник передает.
Достаю из скафандра коробочку и Марте протягиваю.
— Вот, смотри, уже и ответ пришел.
А на маленьком экране надпись светится: "Спасибо, братишка".
Улыбнулся я сестренкиному посланию и продолжаю:
— Потому как спутник этот, несмотря на то, что на перевернутый "Вазотроллейбус" смахивает, любую информацию за полсекунды азбукой глухонемых шифрует и со скоростью света передает, куда следует. Да еще и ваши сообщения перехватывает и анализирует. Так что, первой тебе быть не получится, красавица.
Тут Марта ко мне ближе придвигается, дышать начинает прерывисто и глазки закатывать. Наверное, башковитые продувку вырубили. Поэтому я шлем ее с песка поднимаю и торопливо ей на голову напяливаю.
А командир уже всех в "Спейсобус" зовет.
Сажусь я в кресло между Мартой и Бычарой, который за ночь немного очухался.
— Пристегнись, — говорю ему строго и из рукава скафандра ключ на двадцать пять дюймов показываю.
Бычара послушно пристегивается, бубнит себе под нос:
— Ладно, начальничек, на Земле тебе все припомнится.
Ну, и взлетаем без всяких с марсианской стороны неприятностей. На орбиту выходим, а справа от нас — два спутника. Американский за собой нашего на буксире тянет, упирается.
Марта свой диск в главный бортовой компьютер загружает и передачу ведет.
Я, чтобы ее не отвлекать, отвернулся к экрану обозрения. Гляжу: выдвигается из нашего спутника антенна в виде ладони, к уху приставленной, и внимательно слушает. Но недолго слушает. Через десять секунд обратно втягивается, и высовывается вместо нее короткоствольная 170-миллиметровая гаубица. Как чугунным ядром шарахнет — американский спутник с орбиты, как корова языком. Гравитацию Марса преодолел и, кувыркаясь вокруг оторванного буксира, в бескрайние просторы Вселенной направился. А наш следует дальше своим заданным орбитальным курсом, еще и скорости прибавил.
Американцы-то в это время вокруг Марты прыгали, поздравляли с открытием, так что я не стал их расстраивать.
Вскоре Марс съежился, превратился в красную искорку, и совсем неожиданно в Космосе гроза началась. Потемнело вокруг до черноты, молнии сверкают, ветер звездную пыль гонит, а номер Первый стоит у экрана обозрения, обалдело глазами хлопает и скафандр на себе рвет, утверждая, что не может быть грозы в Космосе.
— Ты, — говорю ему, — номер Первый, на уроках космической метеорологии, наверное, в углу кривлялся, фигушки показывал. Оттого потом и с метеором стукнулся.
Он ответить ничего не успел — затрясло "Спейсобус", завертело. Ключ на двадцать пять дюймов у меня из рукава выскользнул и, описав замысловатую траекторию, угодил мне прямо по темечку. Тут и я дискуссию прекратил, то есть, можно сказать, полностью вырубился…
6
Очнулся я, а кругом светло, никакой грозы и в помине нет. Сгрудились номера с Первого по Шестой у экрана обозрения, и Бычара там же сгрудился, только Марта рядом со мной на полу сидит, голову на коленях держит — в общем, все, как положено.
А из-за спин моих товарищей очертания планеты проглядываются.
— Что, номер Первый, — ехидно спрашиваю, — решил все-таки на орбиту вернуться, от несуществующей грозы спрятаться?
— Это не Марс, профессор Супер, — глухо отвечает номер Первый и, не оборачиваясь от экрана обозрения, в сторону отходит.
— Эй! — кричу я, потому что на экране натурально Земля вертится. — Вы что же это, волки позорные, на весь перелет оставили меня на полу валяться? Не могли пораньше разбудить? Не культурно это и не по-товарищески!
— Осторожно, Супер, — шепчет Марта, — у тебя еще кровь на голове не высохла.
— Уж хотя бы кровь за столько времени могли остановить, — ворчу я обиженно и снова на колени к ней укладываюсь.
— Вы упали с кресла две минуты назад, профессор, — продолжает номер Первый неуклюже оправдываться. — А минуту назад Земля появилась, как будто занавес отдернули. Лучше сами подойдите, посмотрите, что на Африке написано.
— Да что там может быть написано? Так и написано: «Африка», — говорю раздраженно, но встаю и подхожу к экрану обозрения.
А там через всю желтую Африку красивыми печатными буквами выложено:
«С возвращением на Землю в 2238 год, наша долгожданная экспедиция!»
И, главное, по-русски написано.
— Что скажете, профессор? — спрашивает номер Первый дрожащим голосом.
Я же твердо и политически-грамотно отвечаю:
— А что говорить? И так ясно: иностранец писал — наши фразу бы не так построили. И одну цифру перепутали, опять же. Да и не стали бы наши из Африки плакат устраивать, хотя бы по причине временных экономических трудностей. Налицо какая-то подло спланированная провокация.
А командир за голову хватается, не верит.
— Ничего они не перепутали! Вы обратите внимание, профессор Супер: на Антарктиде льдов нет, потому, наверное, Африка и Австралия стали желтыми. Да и остальные континенты словно желтой пылью посыпаны. За эти две минуты двести лет прошло. Я так думаю, провалились мы в Черную Дыру и летели не в Пространстве, а во Времени.
Ну, а я своей версии придерживаюсь:
— Мы с номером Восьмым в Черную Дыру уже проваливались, но успели к "Спейсобусу" вовремя. А что желтым везде посыпано — не иначе, пекинские происки. Вот я и говорю: провокация!
Вдруг прямо в Центральном посту голос раздается и по-русски чешет без акцента малейшего:
— Внимание, космонавты долгожданной экспедиции. Просим вас занять свои места. Начинаем автоматическую посадку "Спейсобуса" в Калифорнийский областной музей-космопорт Американской Союзной Республики.
Тут уж мне к сказанному добавить нечего, и номер Первый хмуро отворачивается.
И снова рассаживаемся, как в день вылета: мы — с одной стороны, американцы — с другой, только нет у нас больше обучающих компьютеров, способных превратить конфронтацию в jбщение. И пока номер Восьмой решительно стирает с лица косметику, номер Пятый усердно в лапшу стрижет технические описания, а номер Первый торопливо готовит корабль к самоликвидации, мы праздно наблюдаем за приземлением "Спейсобуса".
Посадили "Спейсобус" в глубокую воронку, цветными плитами выложенную. Натуральный стадион: мячи летают, объективами утыканные, народу вокруг — не протолкнуться, только не свистят и бутылками по "Спейсобусу" не кидаются. И морды какие-то совсем не оккупантские, а наоборот, подозрительно дружелюбные. Улыбаются, цветы под ноги бросают, норовят руки пожать или просто дотронуться.
Номер Первый ближайшего за локоть хватает.
— Простите, сэр, как вас зовут?
— Смит Сяо Пин Александрович, — отвечает тот с почтительной улыбкой.
— Так вы не американец? — огорчается номер Первый.
— В настоящий момент — американец, конечно, — удивляется Александрович. — Ведь мы же находимся в Американской республике. А, вообще, последнее время на Туамоту живу, в Островной Тихоокеанской республике. Я сюда только сегодня прилетел, потому что торжественные встречи, как и горькие проводы, мое главное увлечение.
Номер Первый плохо врубается — видно, мало занимался с обучающим компьютером. А мне и самому интересно, и помочь командиру хочется, поэтому говорю непонятно чьему Александровичу:
— Ты не виляй, давай, вчерашний туамотовец, а объясни герою долгожданному: почему все по-русски спикают, и, главное, воевала ли Россия с Америкой?
Задумался Александрович, наморщился.
— Почему Мировой Союз на этом языке разговаривает, я точно сказать не берусь — языковедение не входит в мои увлечения. А ваш вопрос насчет войны я, наверное, не совсем правильно понял. Кому же придет в голову между собой воевать, а, особенно, с Россией-матушкой?
Тут я вздыхаю облегченно и наезжаю на номера Первого со всей язвительностью:
— Ну, что, слыхал, фашист номер Первый, убежденный натовец? Все бы вам, американской военщине, из-за пустяков локальные конфликты между мной и номером Восьмым устраивать!
— Простите, профессор, — шепчет понуро номер Первый. — Признаюсь, что сделал поспешные и ошибочные выводы. Очень уж все неожиданно.
— Я, — говорю, — на Марс улетал еще неожиданнее, но товарищам по долгожданной экспедиции нервы не портил из-за того, что здесь тогда по-американски разговаривали.
Постепенно дошли мы до выхода и уткнулись в полуразрушенную бетонную колонну. У самого подножия — маленький "ВазоМиг" из блестящего металла и потемневшая плита с английской надписью.
Номер Первый вытягивается, честь отдает и надпись вслух читает: