– Нее, хитрый какой. Я это, как его…, тайно.
– Боитесь?
– А кто не боится? Дураки разве.
Ого, первый анонимщик в новом театральном сезоне, – обрадовался про себя Зотов. – Уже и не чаялся. Чем хорош простой смертный? Если волею случаяон становится владельцем некоей, по его мнению, крайне важной информации, то по истечении толики времени его начинает прямо корежить от желания поделиться. Человека распирает ощущение собственной уникальности, а окружающие-гады не понимают. И тогда простой смертный начинает трезвонить, как базарная баба.
– Ближе к делу, любезный, – Зотов шумно зевнул. – Спать очень хочется.
– Друг у меня пропал, – таинственно сообщили из темноты. – Я товарищу Маркову сообщил, он грит разберемся, помалкивай, а сам не делает ничего, исчез хороший человек и хрен с ним, вот я до вас и пришел.
– Спасибо, тронут доверием, – Зотов сделал шаг. – Курить хочешь?
– Не подходите, – пискнул незнакомец, но было поздно. Зотов метнулся вперед и сцапал невидимку, в руках забилось худое, неожиданно сильное тело, затрещала рвущаяся одежда.
– П-пусти…, – захрипел анонимщик.
– Лежать, дернешься, завалю, – пообещал Зотов, раздумывая врезать стервецу по дурной башке рукоятью «ТТ» или нет.
Человек всхлипнул и затих.
Общая доброта характера перевесила, и Зотов, ограничившись профилактическим тычком в область печени, развернул добычу лицом, сел сверху, зажег спичку и усмехнулся. Зыбкий огонек высветил перепуганного Кольку Воробьева, лучшего часового партизанского отряда «За Родину».
– Дурак ты, парень, – Зотов слез. – Будешь дальше так развлекаться, рано или поздно сядешь на нож.
– А чего вы кидаетесь? – всхлипнул Колька. – Я ж к вам со всей душой. У-у-у, рубаху порва-ал.
– Заштопаешь, – Зотов наклонился, вздернул парнишку на ноги и заботливо отряхнул. – Теперь, когда маски сорваны, можно поговорить. И не хнычь. Не хнычь, говорю! Рассказывай, что за друг, куда пропал.
– Валька, Валька Горшуков, – шмыгнул носом подросток, – Друг закадычный, он первый в партизаны ушел и за меня слово замолвил. Мы с одной деревни, с Верхних Новоселок, которые за Десной. Он сегодня пропал.
– Постой, – навострил уши Зотов. – Сегодня? Одновременно со смертью Твердовского?
– Ага, вчера был, хвастался, мол Решетов в боевую группу берет, другая жизнь начинается, будет фашистов крошить. Утром встал, Вальки нет, сгинул, как провалился. Я весь лагерь оббегал, никто не видал. Разве может человек взять и пропасть?
– Да запросто. Наелся войной, надоели болота, по мамке соскучился? – навскидку предположил Зотов.
– Валька не такой, вы не думайте, – шумно помотал головой Колька. – Он не мог убежать. Он, знаете, какой!
– Может задание получил. Особо секретное.
– Валька бы обязательно мне обсказал, – растерялся Воробьев. – Мы же лучшие друзья!
– Все, в том числе и дружба, имеет предел, – философски отметил Зотов. – Замечал изменения поведения дружбана в последнее время? Стал более скрытным, или наоборот, безудержно разговорчивым?
Колька задумался на мгновение и ответил:
– Ничего такого. Валька всегда веселый был, а тут в боевую группу взяли, он давно об этом мечтал, важным сразу стал, загордился! – в Колькином тоне проскользнула плохо скрытая зависть. – И сбежал? Не может этого быть!
– Лет ему сколько?
– Шестнадцать в феврале стукнуло, на год старше меня.
«Сопляки», – подумал Зотов. – В партизанских отрядах много мальчишек: посыльные, связные, разведчики, подрывники. Из пацанов выходят идеальные бойцы – небоящиеся смерти, не задающие вопросов, готовые выполнить любой приказ. Для них это игра, опасная, захватывающая, живая. Они лезут в самое пекло, снуют под носом немецких патрулей и получают доступ туда, куда взрослому хода нет. Они просто дети, их никто не заставляет, не принуждает, гонят прочь по мере возможности, но они приходят сами и встают плечом к плечу с отцами и старшими братьями. Маленькие солдаты большой войны. Герои, имена которых сотрутся из летописи страшных времен.
– Вальку в дезертиры теперь? – спросил мальчишка и затаился.
– Не должны. Завтра с Марковым поговорю, – пообещал Зотов.
– Меня не выдавайте.
– Обижаешь – могила.
– Поклянитесь товарищем Сталиным.
– Клянусь, – шепнул Зотов. – Услуга за услугу. Я выясню насчет Вальки, а ты будешь по-дружески рассказывать мне о настроениях в отряде, всякие мелочи, невзначай оброненные слова.
– Я не стукач, – фыркнул Колька.
– Согласен, стукач паршивое слово, ты будешь советским разведчиком, никто не узнает про твою опасную и нужную работу. Ну как?
– На своих доносы писать?
– Необязательно, можно в устном порядке.
– Ну я не знаю… – заколебался подросток.
– И тогда Марков не узнает, кто у нас спит на посту.
–Вот вы какой, – протянул Колька.
– Какой? – перешел в наступление Зотов. – Я серьезное дело предлагаю, а ты кобенишься, шкет. На гестапо работать вербую? Вовсе наоборот. Слыхал про первый отдел НКВД?
– Нет, – пискнул Колька, напуганный громким названием.
– Управление внешней разведки, – таинственно произнес Зотов, сам к первому управлению отношения никогда не имевший. – Сбор важнейшей информации по всему миру, большая игра, уровень, который твоему Вальке даже не снился. Утрешь ему нос. Согласен? Учти, второго шанса не будет
– Согласен, – выдохнул Воробьев, мысль стать разведчиком парнишке определенно понравилась.
– Отныне твоим именем станет позывной «Воробей». Приступай к выполнению задания, Воробей. Свободен.
Колька повернулся и скрылся в ночи. Зотов посмотрел парню вслед, многозначительно хмыкнул и отправился спать. День впереди предстоял ох какой трудный.
Глава 6
С утра пораньше он сидел у Маркова, попивая ароматный чай, заваренный малиновым листом и липовым цветом. Разговор не клеился. Виной тому было настроение Зотова, напрочь испоганенное непринужденной беседой.
– Ваша задача ждать самолета, товарищ Зотов, – назидательно сказал Лукин. – А вы чем занимаетесь? Достаете людей, отвлекаетебойцов от священной борьбы. Я за вами наблюдаю. Развлекаетесь? Ну понятно, всю работу проделал я, и это ударило по вашему самолюбию.
Начштаба молодец, проявлял недружелюбие в лоб, не юлил и не лицемерил. Прямота -черта хорошего человека, ну или дурака.
– Тут да, уделали вы меня, – признался Зотов. – Как поживает подследственный? Появились улики, кроме притянутых за уши?
– Я не обязан отчитываться, – правое веко Лукина задергалось, выдавая волнение.
– Ну так и умерьте тон, уважаемый, иначе придется не только отчитываться, но и подчиняться. Не стоит лепить из меня образ врага, начштаба, иначея могу им и стать.
– Да успокойтесь вы, – попросил Марков. – Ишь, горячие парни. Обоим за сорок.
– Тогда разграничим зоны ответственности, - миролюбиво предложил Зотов. -Вы крутите версию Волжина, ведь она такая красивая, а я человек не брезгливый, буду собирать объедки с барского стола. Все довольны, все дружат.
– Хорошо, – нехотя отозвался Лукин. – И каких нахватали объедков?
– Пока особенно никаких, – Зотов повернулся к Маркову. – Но скоро, уверен, появятся, смачные, жирные версищи. Михаил Федорович, сколько человек отсутствуют в отряде, на данный момент?
– Так-то это закрытая информация, – командир с видом провинциального фокусника извлек замусоленную тетрадь, нацепил очки с толстыми дужками, пошуршал страницами и торжественно зачитал. – Итак, стало быть, группа капитана Решетова убыла на задание двадцать шестого апреля, в составе двенадцати человек, два разведчика в Навлю ушли, два в Пролысово, трое следят за восстановлением моста у Красного Колодца, двое наблюдают за перегоном Алтухово – Кокоревка, боец Митрохина отпросилась домой, навестить приболевшую мать, Аверин перед рассветом выслал людей с подводами в сторону Трубчевска, обновить запасы продуктов. Остальные на месте.
– Правда? – изумился Зотов. – Меня интересует некий Валентин Горшуков, одна тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, уроженец деревни Верхние Новоселки. Могу я с ним повидаться?
Командиры переглянулись. Лукин недоверчиво фыркнул. Лицо Маркова вытянулось и стало каким-то беспомощным.
– От вас, стало быть, ничего не укроется? – спросил он.
– Это смотря как укрывать, – парировал Зотов. – А ведь мы, Михаил Федорович, договаривались на откровенность. А после этого начштабаобвиняет меня во всех смертных грехах. Некрасиво, товарищи партизаны. Так, что с Валентином Горшуковым?
– Нет его в отряде со вчерашнего дня, – буркнул Марков. – Покинул расположение, стало быть. Дружок хватился по утру, вы его знаете, тот охломон, которого вы за мной знакомиться посылали.
– Николай Воробьев?
– Он самый, – Марков на секунду задумался, пытаясь ухватить верткую мысль. – Прибегает ко мне, грит друг ситный в потерях, спасайте, товарищ командир. А у меня разве дел больше нет? Ну пропал и пропал, я не нянька за всеми следить.
– У вас тут проходной двор? – усмехнулся Зотов.
– Ну и не тюрьма с проволокой колючей да с пулеметом на вышке, – заявил Марков. – Кто посты знает, прошмыгнет в обе стороны, как в знакомый сортир. Валька энтот пацан шебутной, в отряде два месяца, а уже в печенках сидит. Комсомолец он видите ли, на жопе сидеть не могет, задания требовал, да чтоб поопасней, и в награду непременно орден на всю впалую грудь. Знаю я таких торопыг, гонору много, толку ноль. Он и раньше тайком из лагеря уходил, ему не в первой. Скучно ему у нас! А он чего, цирка с клоунами ждал?
– Говорите, он и раньше из лагеря уходил?
– Раза два точно, – Марков посмотрел на начштаба. – Или больше?
– Это когда ловили, – нахмурился Лукин. – А так, думаю, больше десятка. В конце марта неделю отсутствовал, думали с концами уже, а он явился отощалый, грязный, промерзший и довольный как черт, принес разведданные о Кокоревском гарнизоне, сколько штыков, расписание караулов, дзоты и пулеметные точки паршивец зарисовал. Беседу с ним провели, вроде утихомирился, а тут опять за свое. Недаром покойный Олег Иваныч пристально за ним наблюдал.