– Подумаю.
–Обманешь, – насупился мальчик. – Знаю я вас. Ну иди, подозду. Только, чул, езли схватит тебя кто в темноте, ты погломче кличи, чтобы я убезал.
– Обязательно, ты только не подведи, – Зотов, надежно укрепив тыл, начал спускаться. На полпути остановился и с тревогой посмотрел на застывшее позади световое пятно. По спине пробежала мелкая, противная дрожь. Самый кошмар, если дверь захлопнется порывом ветра или сама по себе, и ты окажешься один в этой липкой, осязаемой темноте. А за шиворот непременно свалится огромный паук. Плесневелая паутина стелилась вдоль отсыревших стен и по потолку неопрятными, рваными клочьями. Ступеньки закончились неожиданно, и Зотов едва не навернулся башкою вперед. Глаза привыкали к мраку. Проступили полки и деревянные кадушки, прикрытые крышками. Пахло свежей грибницей и остро-пряным ароматом перепревшей капусты. Никаких признаков обитания. Чего и следовало ожидать. Зотов спешно покинул подвал и выскочил на теплое солнышко.
– Никто не кусил? – с плохо скрытым сожалением спросил сынишка старосты и присоединился к Верке, добавив головной боли котеночку Ваське. В соседнем дворе куры копошились в пыли. На синем небе плыли кустистые, белоснежные облака. Не было войны, не было крови, не было страха. Играли дети. Кружил жаворонок. Жизнь словно не перечеркивала огненная, смердящая трупами полоса. Зотов давно отвык от этого ощущения покоя и неги. Хотелось сбросит куртку и сапоги и пройтись по траве босиком, хотелось запаха свежего сена и парного, теплого молока. Хотелось в жаркую баню, с пивом и вениками. Хотелось весны, радостно и упоенно обнимающей тихую, пригревшуюся на солнце деревню посреди бескрайних русских полей. Да хрен там…
– Немцы! – резанул прогретый воздух истошный крик, – Виктор Палыч, немцы!
По улице вихрем несся расхристанный и необутый Колька Воробьев, размахивая руками и заполошно оглядываясь через плечо.
Нет, все-таки черная полоса, – Зотов схватился за автомат. Бывает такое, когда все идет наперекосяк.
– Немцы! – выдохнул подбежавший Колька и схватился за бок.
– Где?
– На дороге, за деревней, – Колька махнул рукой. – Мамка велела огурцов с кадки принесть, только вышел, смотрю, едут суки. Бронемашина с пулеметом, а за нею грузовики! Много!
Из дома с адским грохотом выскочил Шестаков.
– Колька немцев заметил, – сообщил Зотов. – К реке нужно отходить, к лодке.
– Не дури, не успеем, побьют, как цыплят, – спокойно отозвался Степан. – Тута схоронимся, авось пронесет.
– Я за огурцами пошел в погребушку, а они… а они…, – захлебнулся Колька.
– Винтовка твоя где, холера? Огурцом стрелять будешь? – злобно пресек Шестаков.
Воробей спохватился, глянул растерянно, дернулся к дому.
– Куда, щенок шелудивый? – окрысился Шестаков и лязгнул затвором. – В кусты дуем, авось переждем.
– В сарай тикайте, – встрял в разговор староста, тыча корявым пальцем на сеновал. Небритая щека нервно задергалась, лицо украсил страшный оскал.
На улицу выскочила Матрена, прижала дочку к себе. Послышался мерный, пока еще далекий, моторный гул.
Шестаков указал взглядом на мальчишку. Зотов все понял и, чувствуя себя последним из подлецов, взял пацана за ладошку. Володька испуганно дернулся к папке.
– Ты, сыночек, ступай с ними, ступай, – староста улыбнулся через силу, в глазах поселилась обреченная пустота.
Мальчонка закусил губу и подчинился отцу. Гул моторов усилился, разрезая сонную тишину. Они влетели в сарай. Зотов плотно закрыл дверь, понимая, что сам себя загоняет в ловушку.
– Приглядывай за малым, – он перепоручил Володьку Кольке. Воробьева заметно трясло. Зотова, впрочем, тоже. Спокойным остался только ребенок, во всю глядящий ничего не понимающими, широко распахнутыми глазенками. Шестаков, как всегда невозмутимый и деятельный, проверил заднюю стену на крепость, попробовав отбить доски ногой. Молодец, запасной выход не помешает.
– Не предаст староста? – поинтересовался Зотов, облизывая внезапно пересохшие губы.
– Резону нет, – философски отозвался Степан, отступил на шаг и ударил прикладом. В стене образовалась дыра, за которой виднелись сноп подгнившей соломы и сухие крапивные заросли. – Продаст немчуре, те ему благодарственную бумагу выпишут да килошник зерна, а мы кутенка удавим, а партизаны его самого потом кончат.
– Палтизаны? – оживился Володька. – Дяденьки, вы палтизаны?
– Самые настоящие, – подтвердил Зотов.
– Я тозе палтизаном буду, – гордо заявил Володька. – А батянька мне не велит. Но я все лавно к вам сбегу!
– Ты подрасти, мы тебя возьмем обязательно, – совершенно серьезно сказал Зотов. – Винтовок у нас навалом.
Володька польщенно заулыбался и выпятил впалую грудь, в мечтах представляя себя с винтовкой на красавенном коне, как усатый товарищ Чапаев в кино.
– Винтовка, – простонал Колька и звучно хлопнул ладонью по лбу. – Мамочки мои.
– Ты чего? – нахмурился Зотов, предчувствуя самое нехорошее.
– Винтовку дома оставил, у крыльца прислонил.
– Дурак идиотский, – Степан заухал из недр сеновала насмешливым филином.
– Издеваешься? – Зотов поежился, представив, как немцы обнаруживают винтовку и начинают зачистку деревни. Битва за сеновал будет недолгой…
– Я нечаянно, я не знал…, – захлебнулся Воробей.
– Жаль тебя мамка не абортировала, – вздохнул Шестаков.
– Чего делать-то? – Колька приготовился плакать.
– Не паниковать, – успокоил Зотов. – Молись, чтобы матушка за тобой прибрала, – и погрозил кулаком. – Я с тобой после поговорю, разгильдяй. Смотри, мальчонку не потеряй.
Володька вскрикнул и поморщился от боли. Колька вцепился ему в руку, как цепная собака.
Надсадная работа моторов донеслись от окраины. Все ближе и ближе. Зотов приник к узкой щели, рядом деловито засопел Шестаков. Просматривался Матренин дом, колодец и участок деревенской дороги. До улицы метров двадцать, не больше. Староста покатил со двора, торопливо работая палками. Еще бы, хозяева едут, надо встречать. Жаль не успел собрать баб в кокошниках, с хлебом и солью, гости нагрянули неожиданно.
Из-за дома громадной, приземистой черепахой плавно вытек серый бронетранспортер, с пулеметом на крыше и раскрытыми люками. За ним, пофыркивая и дымя, выполз похожий на бульдога, плоскомордый, тентованный грузовик. Вроде «Фиат». Точнее сказать трудно. Немцы перед решающим броском на восток собрали технику со всей Европы. Волна жара дошла до сарая, дурманяще завоняло резиной, раскаленным металлом и горелой солярой. Рык моторов затих, колонна остановилась. Из кузова горохом посыпались солдаты в темно-оливковой форме.
– Какие немцы, дура? – Степан пихнул Кольку в плечо. – Германца от венгра не отличаешь, язви тебя в душу.
– А я чего? А я знал? – запальчиво зашептал Колька. – Они далеко были! Я вас упредить побежал. Теперь дура, да?
Шестаков отмахнулся точно от комара.
Зотов жадно всмотрелся. Точно, венгры, Шестаков не ошибся: зеленая форма, шикарные галифе, ботиночки с пряжками, валики на правом плече, препятствующие сползанию винтовочного ремня. Удобная, кстати, вещь.
– Дяденьки, мы в плятки иглаем? – поинтересовался Володька.
– И не дай боженька нам эту партию проиграть, – подмигнул мальчонке Степан. – Тихо шкет у меня.
Вовка понимающе замолчал, от перевозбуждения принявшись грызть ногти на правой руке.
Из кабины грузовика выскочил шофер и опрометью кинулся к колодцу, позвенькивая грязным ведром. Похоже радиатор вскипел. Зотов чуть успокоился. Значит не облава, солдаты в большинстве остались в кузове, лишь немногие спрыгнулив охранении, былоне слышно команд, народ не сгоняли на площадь. Авось пронесет. Лишь бы Карпин не дурканул, лейтенанту ситуация издали не видна, начнет палить, с него станется. Вот тогда дерьма полной ложкой хлебнем…
– Здравия желаю! – староста вытянулся по струнке, несуразный и смешной в своем страшном уродстве. – Добро пожаловать! Освободителям почет и уважение!
Шофер пролетел мимо, обратив на представителя местного самоуправления внимания не больше, чем на коровью лепешку. Зашумел, лязгая цепью, колодезный ворот.
– Офицера бы мне, – попросил староста, подкатив к солдатам. – Я староста здешний! Официерен. Верштейн мих? – он осторожно потрогал молоденького, конопатого венгра за полу кителя.
Конопатый отскочил, как ошпаренный, остальные заржали, видимо приняв старосту за деревенского дурака. Тощий солдат в сдвинутой на затылок, высокой пилотке, что-то гортанно сказал. Конопатый заулыбался и милостливо протянул Василию недокуренный бычок.
– Спасибочки, спасибочки, – залебезил староста, всем видом показывая, как дорог ему этот окурок. – Офицеры бы мне!
– Индул! – конопатому надоело представление, он оттолкнул инвалида. Староста не удержался, свалился с коляски и забарахтался в пыли огромным, неуклюжим жуком. Солдаты довольно зареготали и принялись грузиться в машину. Шофер залил исходящий черным паром мотор, огляделся, выплеснул остатки воды на старосту и прыгнул в кабину.
– Спасибочки! – заголосил из канавы староста. – Приезжайте еще! Всегда рады! Спасибо, благодетели наши!
У Зотова от сердца окончательно отлегло. А ведь висели на волоске. Стоило солдатам захотеть полакомится яичками с молочком, считай все. Первым делом полезли бы по дворам и сараям. Зотов представил удивленную морду венгра, отыскавшего вместо деревенской еды злобных, вооруженых до зубов партизан и мальчонку, прячущихся посреди пустого, пыльного сеновала.
Машины поползли сквозь деревню. Пять грузовиков и два бронетранспортера. Серьезная сила. Интересно, куда?
На дороге закопошился староста. На помощь бросились Матрена с Веркой, но тот замахнулся толкушкой, заорал матерно:
– Руки убери, в душу мать! Сам подымусь! – ворочаясь с боку на бок и взлаивая.
– Ну и валяйся, дурак бешеный, – вспыхнула Матрена и повела дочку в дом. Надсадный рокот грузовиков утих вдалеке.
– Пронесло, – Шестаков степенно перекрестился. – Отпускай живоглота.