– Ну не совсем живой, – признался Шестаков, изучая старую, замызганную двустволку. Раненый надсадно булькал и харкал черной, остро воняющей кровью. Не жилец, – с ходу определил Зотов. Ранения в живот самые поганые, если нет медика, можно промучиться несколько дней, захлебываясь дерьмом и кровищей.
– Допросили?
– Он не из разговорчивых, – Шестаков пихнул парня сапогом в бок. – Эй, слышишь, паскуда, меня?
Парень закашлялся, давясь багровой жижей и царапая пальцами мох.
– Хр… ахр…
Толку не будет, понял Зотов, а хотелось узнать, кто такие эти ребята. Видимо не судьба.
– Остальные ушли, – сообщил Карпин. – Следы в лес, на юго-восток, думаю не меньше десятка. И у них еще раненый есть, а может и не один, тащили волоком, и кровь по земле, а этого бросили, или не успели забрать.
– Кто такие, Степан?
– Я что, справошное бюро? – развел руками Степан. – Бандюки, а может местные поохотиться шли.
– С пулеметом?
– А мож партизаны, их тут развелось, как собак. Хер его знает, уходить надо, мало ли кого на выстрелы принесет.
– А этого куда? – спросил Зотов, кивая на раненого.
– Пусть лежит, медведям тоже жрать охота, поди, – Шестаков переломил двустволку, вытащил патроны, поочередно заглянул в каждый ствол и вставил боеприпасы на место. – Ничего фузея, тульский «ТОЗ-Б» двенадцатого калибру, была у меня однажды така. Точнехонько бьет. Будет в хозяйстве приварок. Обрез смастерю, а то какой кулак без обрезу?
К ним протиснулся успевший переобуться Колька, теперь испуганно поглядывающий на умирающего. Следом приплелся Капустин, туго перетянутый бинтом, и за ним Егорыч, с натугой притащивший сразу два пулемета, свой и трофейный «МГ-34».
– Виктор Палыч, у того мертвяка нет ничего, – доложил Колька. – Ножичек перочинный, газета «Новый путь», кисет с махрой, спички. В мешке исподнее, буханка хлеба и сала кусок.
– Старшина, как пулемет? – поинтересовался Зотов.
– Добрая вещь, – пробасил Егорыч, гладя дырчатый кожух. – Ржавчину оттереть, перебрать, смазать – не будет цены. Жаль сменного ствола нет и патронов маловато. Ничего, поколдую.
Зотов несказанно обрадовался. Лучше пулемета может быть только два пулемета, ну или три, в этом деле чем больше, тем лучше. Если Егорыч доведет до ума, то маленькая группа станет зубастей. А в необходимости создания своего боевого отряда он уже нисколечки не сомневался.
Раненый снова забился и забулькал. Кровь на губах пошла пузырями.
– Добить, чтоб не мучился, – предложил Зотов.
– Я не буду, – скривился Карпин. – Давай ты, малой.
– Я? – удивился Колька и поспешно шмыгнул Егорычу за спину. – Не, я не могу!
– Всеж человек, – тяжко вздохнул Егорыч и отвернулся.
– Чистенькими хотите остаться? – Шестаков одарил презрительным взглядом. – Ну лады, Степан Сирота грех на душу примет, яму не в первой.
Шестаков пальнул с одной руки, оглушительно грохнуло, из ствола охотничьего ружья вырвался сноп вонючего дыма и пламени. Грудь раненого превратилась в кровавое месиво.
– Ого, картечь! – удивился вполголоса Шестаков.
– А теперь уходим, быстро! – приказал Зотов.
Колькастащил с мертвеца сапоги, стараясь не смотреть на то, что делает с человеком выстрел картечью двенадцатого калибра в упор. Молодец, другой на его месте давно бы блевал. Свою изодранную обувку Колька аккуратно спрятал в заплечный мешок. Со стороны это могло выглядеть глупо и мелочно. В той, мирной, жизни большинство из нас не знали настоящую цену куску хлеба, щепотке соли, лишней паре ботинок. Жили легко и красиво, глядели в светлое будущее, поднимали страну, горели идеей мировой революции. Никто не верил, что все рухнет в четыре часа утра двадцать второго июня. Война вправила мозг. Война обесценила деньги. В голодное время золото меняли на хлеб по весу, один к одному, а люди тащили накопленное барахло на рынки, внезапно осознав, что антиквариатом и серебряными ложками не накормишь детей.
Зотов последний раз взглянул на изуродованное тело и зашагал следом за остальными. Солнце подернулось мутной пленкой и повисло на кронах могучих елей.
Глава 9
В лагерь вернулись под утро. Шестаков увел в самую чащу, заметая следы, и в итоге крюк намотали километров на десять. Людей больше не встретили. По крайней мере живых. Лес показал зубы и осторожно притих, недобро ворча темными кронами. Ночевали сбившись в тесную кучу, огня не разводили. Шестаков пообещал если вернемся, а Валька в отряде трескает кашу со шкварками, то он поганцу самолично башку оторвет. У Капустина начался сильный жар, плечо воспалилось, пуля затянула в рану волокна гимнастерки и маскхалата. Медикаментов не было, и к рассвету радисту совсем поплохело, остаток пути раненого волок под руки Карпин, поддерживая и не давая упасть. На Кольку, радующегося новой обувке, навьючили трофейный пулемет. Парень не ныл, нравясь Зотову все больше и больше.
К линии постов вышли измотанные, невыспавшиеся и злые.
– Как сходили? – спросил дозорный, небритый мужик с желтыми, прокуренными зубами.
– На букву хэ, не сказать, что хорошо, – буркнул Шестаков.
– Тут сам товарищ Сталин звонил, – реготнул второй часовой, парень лет двадцати пяти с блеклыми, глубоко запавшими глазками. – Спрашивал как там Степан Шестаков, не захворал ли? А то, мол, какая без Степана война? Нужон совет его срочно, на каком фронте нынче удар затевать!
– Зубоскаль, Прошка, – добродушно откликнулся Шестаков. – Новости есть?
– Решетовцы вернулись.
– Да ну!
– Без потерь обошлись, бобиков локтевских постреляли, добычи взяли пару возов. Только потери их уже в лагере ждали. Такая вышла херня.
– Подробней, – напрягся Зотов.
–Убийство у нас, – Прошка цыкнул желтой слюной. – Ночью Кольку Шустова зарезали, одного из решетовских, которые в лагере оставались.
– Шустова! – ахнул Степан. – Я ему пятьсот рублев должен был.
– Ну радуйся, теперича можешь не отдавать.
Зотов дышал с присвистом, тяжело. Очередное убийство слегка выбило из колеи. Хмурый лес стал и вовсе зловещим. Ощущение приближения чего-то недоброго усилилось в тысячи раз.
– Ну, спасибо за новости! – Шестаков умоляюще сложил ладони. – Давай что ли закурим, Прошка, с горя, а то поиздержался я табачком.
– Ну уж нет, Сирота, – Прохор отступил на пару шагов. – Я теперь поумнел, в прошлый раз ты у меня весь кисет упер под шумок, пока байки травил.
– Не я это! – клятвенно заверил Степан. – Наговоры и клевета. Я тока цигарочку скрутил тоненькую, а кисет тебе возвернул!
– Точно мне?
– Ну может и не тебе, народу много было, такие все одинаковые!
– Вот и проходи, тут ловить нечего. Марков вас с вечера ждет, а тут еще убийствие это, сам не свой командир. Табаку не дам!
– Не больно то и хотелось, – отозвался Степан и гордой походкой зашагал в лагерь.
– Мы в санчасть, – предупредил Карпин.
– А я пожру да спать завалюсь, прощевайте славяне, – Шестаков широко зевнул, прикрыв рот ладонью.
Смерть партизана на этих двоих абсолютно не повлияла. До чего доводит война…
– А я к Маркову, попытаюсь узнать что к чему, – вздохнул Зотов и сказал Кольке. – Воробьев, неси пулемет в землянку разведчиков и отдыхай.
– Есть! – козырнул Колька, единственный из подчиненных,хоть немного поддерживающий субординацию. Остальные ушли по-английски, хорошо хоть кисет не пропал… А и нет его, а значит и пропадать нечему. Зотов поправил автомат на плече.
Маркова он нашел в штабной землянке, куда ввалился без стука и приглашения, попав на импровизированное совещание. Кроме командира отряда, за столом сидели пухлый интендант Аверин и незнакомый, хищно-красивый мужчина в щегольской укороченной шинели, перетянутой офицерской портупеей дореволюционного образца. Лицо вытянутое, нос по-соколиному крючковатый, одна бровь выше другой, яркие голубые глаза, настороженные и цепкие, смотрели с легким прищуром. В отличии от большинства партизан тщательно выбрит, и одеколоном потягивало точно от него, а не от вечно потеющего Аверина.
Марков всплеснул руками:
– Виктор Палыч! А мы и не чаялись! У нас тут такое!
– Обстоятельства задержали. Здравствуйте, товарищи, – Зотов без сил повалился на лавку.
– Доброе утро, – поприветствовал интендант.
– Виктор Павлович Зотов, – на правах хозяина представил Зотова Марков. – А это командир боевой группы, капитан Никита Егорович Решетов.
– Здрасьте, – Решетов привстал и протянул руку. – Приятно познакомиться.
– Взаимно, – Зотов пожал сильную, сухую ладонь. – Можно просто Виктор.
– Тогда, Никита, и давай сразу на ты, официальности не терплю, – Решетов улыбнулся краешком рта. Зотов навидался подобных улыбочек, резко контрастирующих с холодным, изучающим взглядом. Надо же, знаменитый Решетов. Представлял его совершенно иначе, угрюмым, здоровенным, заросшим бородищей, как леший. А этот, похоже, кадровый офицер.
– Удачно сходили? – с ноткой беспокойства спросил Марков.
– Относительно, – хмыкнул Зотов. – Валька дома не появлялся, мать и соседи не видели.
– Эх, Валька, бедовая голова, – сокрушенно вздохнул Решетов. – А ведь я его предупреждал, никакой самодеятельности. Думаю, у парня в очередной раз шило в заднице засвербило, отправился нас встречать, ну и разминулись немного. Я ему примерно обрисовал, где будем идти.
– Без винтовки ушел? – недоверчиво спросил Зотов.
– Валька пацан умный, за то мне и полюбился, – обронил Решетов. – Смекалкой взрослому фору даст, без мыла в любую щель проберется. Если была вероятность встречи с бобиками или немецкими патрулями, оружие мог и не взять. В такой ситуации винтовка - верный путь на виселицу, а вот грамотно сработанный аусвайс может помочь.
– Тоже верно, – согласился Марков. – Эх, напороть бы задницу стервецу!
– Не те времена, Михаил Федорович, – поморщился Решетов. – Рукоприкладство в воспитательном процессе изжито. А из таких, как Валька Горшуков, лучшие бойцы вырастают.