Похожий на гориллу Борис отодвинул засов на двери в другую половину землянки и глухо проворчал:
– На выход, морда.
Внутри послышалось сдавленное мычание и тихий, болезненный стон. У Карпина едва заметно заиграл желвак и надулась вена на правом виске. У Зотова от напряжения ноги свело и уркнуло в животе.
– Реще давай, –Борис запустил руку в темноту и выволок наружу то, что осталось от веселого и смелого парня Сашки Волжина. Сгорбленное, издерганное, жалкое существо. Взгляд глубоко запавших глаз затравленный, дикий, потухший, щеки ввалились и заросли неряшливой щетиной, плечи опущены. От Зотова не укрылось с каким ужасом Сашка мельком поглядел на довольно улыбающегося Лукина. Синяков и ссадин на лице не было. Бледно-зеленый, измотанный, это да, но никаких следов пыток и избиения.
– Сашка, – Карпин сделал шаг.
Волжин отшатнулся, скорчился у стены и зашептал, словно умалишенный:
– Я… Я убил. Судить меня надо, судить…
– Сашка, – Карпин вытянул руку.
– Не трожь арестанта, –Борис встал на пути.
– Я, только я. Задуши-ил, – скулил Сашка, трясясь осиновым листом на ветру.
– Отойди, – глухо обронил Карпин, смотря в пустоту. Глаза лейтенанта омертвели.
– А если не отойду? – ухмыльнулся Борис.
– Миша, не надо, – попросил Зотов, прекрасно зная, к чему это все сейчасприведет.
– Да, Миша, не надо, – улыбка у Лукина прямо сияла. – Рядовой Волжин написал чистосердечное признание и раскаивается в содеянном. Ты ведь раскаиваешься, Александр?
Сашка, испуганно вжавшийся в угол, истово закивал:
– Я это, я. Убил. И раскаиваюсь. Пожалуйста не надо…
– Вот, раскаялся человек. И не стоило следствие за нос водить. – Лукин выложил на стол лист исписанной бумаги. – Ознакомьтесь, товарищи.
Зотов подтянул бумагу к себе и стал читать, хмурясь все больше и больше. Признание Волжина. Короткая и страшная история, записанная чьей-то уверенной, набитой рукой. Командиру партизанского отряда «За Родину»… Александр Иванович Волжин, одна тысяча девятьсот двадцать первого года рождения… Уроженец города Ростов-на-Дону…Двадцать седьмого апреля сорок второго года, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения… в конфликт с Твердовским О. И. … Затаив неприязнь… Подкараулил и задушил Твердовского О.И. обрывком веревки… Орудие преступления выбросил… Заметая следы, попытался подстроить самоубийство… Число, подпись. Подпись совсем детская, угловатая. Эх, Сашка, Сашка, – Зотов брезгливо передал бумагу Решетову. Капитан быстренько пробежался глазами и хмыкнул:
– Филькина грамота.
– Чистосердечное, – щелкнул пальцами Лукин.
– Царица доказательств, – согласился Зотов, не сводя с Волжина глаз. Нехорошее предчувствие нарастало. – Саш, рубашку сними.
– Зачем? – Волжин сжался, поглядывая на Лукина.
– Сними, сними, – великодушно разрешил майор. И ощутимо напрягся.
Сашка неловко ухватил полы застиранной гимнастерки и потащил через голову, обнажая поджарое, загорелое тело. Худое, с выпирающими ребрами, но чистое, без всяких намеков на физическое воздействие. Как его тогда сломали, как? Неужели и правда убил?
– Убедились, Виктор Палыч? – ласково ощерился Лукин. – Думали,выбили показания? Стыдно, товарищ, фашистские методы не используем.
– Штаны пуская снимет, – сказал, ни к кому не обращаясь, Решетов.
– Да прекратите, капитан, – натянуто ухмыльнулся Лукин. – Вам рубашку сняли, теперь и штаны? Самим не смешно? Ваши две минуты истекли. Борис, уводи.
– Пусть штаны снимет, вместе и посмеемся, – распорядился Зотов.
– Я помогу, – Карпин сделал еще один шаг.
– Назад, – ткнул пятерней ему в грудь набычившийся Борис.
Карпин посмотрел на руку и тихо, без всякой угрозы сказал:
– Еще раз дотронешься, уроню.
– Немедленно прекратите, лейтенант, – вскинулся Лукин. – Это приказ!
– Продолжай, лейтенант, – разрешил Зотов.
–Борис, а ну гони их!
Борис, возвышавшийся над лейтенантом на целую голову, попытался сграбастать Мишу за шею. Последовал молниеносный, невидимый глазу удар. Голова Бориса дернулась, жутко хрустнула челюсть, из него словно выдернули все кости, оставив мягкую, студенистую плоть. Борис неуклюже заваливался. Сухощавый и правда оказался быстрым. Он, еще не успевший ничего толком понять, сработал на рефлексах. Ствол автомата пополз вверх. Кровь вскипела у Зотова в висках, он мягким полушагом оказался рядом, перехватил ствол «МР-40» и коротким мощным ударом врезал шустриле в солнечное сплетение. Партизан подавился всхлипом, глазки закатились. Короткая очередь вспорола земляной пол, тесное помещение наполнилось запахом пороха. Успел, тварь. Партизан упал, оставив оружие Зотову.
Решетов выхватил револьвер, прицелился в ошалевшего Лукина и приказал:
– Не дергайся, пристрелю.
– Вы… вы что себе позволяете! – самодовольная улыбочка сползла с морды Лукина. – Вы за это ответите!
– Ответим, непременно ответим, – спокойно отозвался Зотов, хотя внутри все клокотало и прыгало.
В дверь сунулся часовой, глаза у парня полезли на лоб.
– Назад, – бросил Решетов через плечо.
Борис валялся безжизненной грудой. Худощавый стрелок корчился на полу, давясь надсадным астматическим кашлем. По-собачьи скулил забившийся в угол Сашка. Часовой испуганно пискнул и убежал.
– Сашка, – Карпин, переступив через тушу Бориса, склонился к Волжину.
– Не трогай, не трогай меня, пусти, – Сашка свился в кольцо. – Я виноват…
Лейтенант с легкостью подавил сопротивление, распустил завязки Сашкиных кальсон и потянул тонкую ткань на себя. До Зотова донесся глухой звериный рык. Сначала показалось, что под штанами еще одни. Сашка бился и кричал. Его ноги превратились в сине-черно-багровое месиво изодранной, порванной плоти. Зотов часто взахлеб задышал, прогоняя подступившую дурноту. Пытал Сашку мастер. Человек, искренне любивший свое ублюдское дело. Никаких следов крови, только огромные синяки и страшные, сочащиеся желтой сукровицей ожоги. Это продолжалось не один день. Пока Зотов с компанией ошалело бегал по лесам, Сашку мучили, и никто ему не помог. И Сашка сломался. Гордый, насмешливый, смелый, вечно сам себе голова, Сашка Волжин сломался. Все ломаются рано или поздно, всегда.
– Это он сам, – к Лукину вернулось самообладание. – Я его пальцем не тронул, правда, Сашенька?
– Сам я, сам, – Сашка скулил и ползал в ногах, пуская вязкие слюни. – Никто меня… Сам.
– Ну, видите? – осклабился Лукин. – Несчастный случай. А меня Сашенька любит. Я у него единственный друг.
Через что прошел Сашка, сколько боли вынес, Зотов знать не хотел. Он просто чувствовал эту боль, пропустив ее через себя. Раньше, лет двадцать назад он дал бы волю эмоциям. Водился за Зотовым этот грешок. Потом жизнь отучила, залила пламя холодным расчетом и привычкой продумывать ходы наперед. Он сдержался, начав считать про себя: один, два, три… На счет три Карпин сорвался с места и вцепился в Лукина, словно пес. Майор завизжал, оба упали под стол, пихаясь и ворочаясь в тесноте. Мишка оказался сверху, смазал майору по морде, попав, жалко, вскользь. Лукин, мужик здоровый, повоевавший, сопротивлялся, прикрываясь руками и пытаясь спихнуть с себя осатаневшего лейтенанта. Удары шли вязкие, словно в тесто.
– А ну прекратить! – в землянку ворвался Марков, взъерошенный, дикий, с перекошенным страхом лицом. Зотов никогда не видел командира таким. – Разошлись!
Марков ухватил Карпина за плечи, оторвал от майора и с неожиданной силой отшвырнул прочь. Мишка пролетел пару шагов и впечатался в нары. В дверях толпились партизаны, мелькало красное, изумленное лицо Аверина.
– Сукины дети! Отошли! Как пацанята неразумные, м-мать!
– Не ори, – просто сказал Зотов. – Эта тварь получила за дело. Посмотри, что с Сашкой наделали.
Марков охнул при виде Волжина.
– Да что же это такое.
Лукин ворочался под столом и хрипел. Худощавый прекратил кашлять и чуть слышно стонал. Пострадавший больше других,Борис очнулся, встал на карачки и тряс головой, схаркивая кровавую жижу и осколки зубов. Карпин поднялся как ни в чем не бывало. Только грудь бурно вздымалась, и на заострившемся лице застыли страшные, пустые-препустые глаза.
–Майор признание выбил, – сообщил Зотов. – Вот так он работает. И да, они первые начали.
– Врешь, – завыл Лукин, правая сторона лица стремительно вздувалась фиолетовым синяком. Приятно смотреть. – Врешь, сука!
– А ну молчать! – Марков грохнул кулаком по столу. – Всех под суд отдам, всех! Чего удумали!
– Товарищ кома…, – попытался возразить Лукин и нарвался на бурю.
– Молчать, я сказал! – Марков остервенел. – Всех к стенке за саботаж! Командиры! Тьфу. Какой пример бойцам подаете? Пьяная драка, стрельба, поножовщина. Это дисциплина по-вашему? Всех к стенке, всех! Чтоб не повадно.
– Прямо уж всех, – буркнул Решетов. – И никакая не пьяная. По трезвяку.
– Решетов, – командир резко повернулся на каблуках. – Ты рот не открывай у меня.
– Нечего затыкать, – Решетов спорить не стал и отвернулся.
– Сука, не отрядом, а детским домом командую! Беспризорников-урганов набрал! Жуликов! Глотки друг другу режете, а у меня, между прочим, немец прет! Это как?
– Виноваты, товарищ командир, – покаялся Зотов. – Я лично виноват, не смог драку остановить. Эмоции перехлестнули, как Сашку увидели.
– Эмоции, – передразнил Марков, стремительно успокаиваясь. – Меня подводите, гадины, весь отряд!
– Товарищ ко…, – снова завел шарманку Лукин.
– Ты майор не лезь, я с тобой позже поговорю, – пригрозил пальцем Марков. – Руки-то оборву. Пытальщик выискался, средневековье развел. Думаешь, управы на тебя нет? Есть. У меня такого не будет, сукин ты сын!
– А вот оскорблять не надо! – обиделся Лукин. Правый глаз заплыл, превратившись в щелочку.
– Я тебя щас оскорблю, – Марков поник. – Ты мне за это ответишь. Сейчас времени нет. Собирай свою шайку, и чтоб через час тебя в лагере не было. Топайте в Кокоревку, на усиление, а то засиделись тут, самодеятельность развели. Немец про