– Дурак ты, парень. – Зотов слез. – Будешь дальше так развлекаться, рано или поздно сядешь на нож.
– А чего вы кидаетесь? – всхлипнул Колька. – Я ж к вам со всей душой. У-у-у, рубаху порва-ал.
– Заштопаешь. – Зотов наклонился, вздернул парнишку на ноги и заботливо отряхнул. – Теперь, когда маски сорваны, можно поговорить. И не хнычь. Не хнычь, говорю! Рассказывай, что за друг, куда пропал.
– Валька, Валька Горшуков, – шмыгнул носом подросток. – Он первый в партизаны ушел и за меня слово замолвил. Мы с одной деревни, с Верхних Новоселок, которые за Десной. Он сегодня пропал.
– Постой, – навострил уши Зотов. – Сегодня? Одновременно со смертью Твердовского?
– Ага, вчера был, хвастался, мол, Решетов в боевую группу берет, фашистов крошить. Другая жизнь начинается. Утром гляжу – Вальки нет, сгинул, как провалился. Я весь лагерь оббегал, никто не видал. Разве может человек взять и пропасть?
– Да запросто. Наелся войной, надоели болота, по мамке соскучился? – навскидку предположил Зотов.
– Валька не такой, вы не думайте, – помотал головой Колька. – Он не мог убежать. Он знаете какой!
– Может, задание получил. Особо секретное.
– Валька бы обязательно мне обсказал, – растерялся Воробьев. – Мы же лучшие друзья!
– Все, в том числе и дружба, имеет предел, – философски отметил Зотов. – Замечал странности за ним в последнее время? Стал более скрытным или, наоборот, безудержно разговорчивым?
Колька задумался на мгновение и ответил:
– Ничего такого. Валька всегда веселый был, а тут в боевую группу взяли, он давно об этом мечтал, важным сразу стал, загордился! – В Колькином тоне проскользнула плохо скрытая зависть. – И сбежал? Не может этого быть!
– Лет ему сколько?
– Шестнадцать в феврале стукнуло, на год старше меня.
«Сопляки», – подумал Зотов.
В партизанских отрядах много мальчишек: посыльные, связные, разведчики, подрывники. Из пацанов выходят идеальные бойцы – не боящиеся смерти, не задающие вопросов, готовые выполнить любой приказ. Для них это – игра, опасная, захватывающая, живая. Они лезут в самое пекло, снуют под носом немецких патрулей и получают доступ туда, куда взрослому хода нет. Они просто дети, их никто не заставляет, не принуждает, их гонят прочь по мере возможности, но они приходят сами и встают плечом к плечу с отцами и старшими братьями. Маленькие солдаты большой войны. Герои, имена которых сотрутся из летописи страшных времен.
– Вальку в дезертиры теперь? – спросил Воробьев и затаился.
– Не должны. Завтра с Марковым поговорю, – пообещал Зотов.
– Меня не выдавайте.
– Обижаешь – могила.
– Поклянитесь товарищем Сталиным.
– Клянусь, – шепнул Зотов. – Услуга за услугу. Я выясню насчет Вальки, а ты будешь по-дружески рассказывать мне о настроениях в отряде, всякие мелочи, невзначай оброненные слова.
– Я не стукач, – фыркнул Колька.
– Согласен, стукач – паршивое слово. Ты будешь советским разведчиком, никто не узнает про твою опасную и нужную работу. Ну как?
– На своих доносы писать?
– Необязательно, можно в устном порядке.
– Ну… – заколебался Воробьев.
– И тогда Марков не узнает, кто у нас спит на посту.
– Вот вы какой, – протянул Колька.
– Какой? – перешел в наступление Зотов. – Я серьезное дело предлагаю, а ты кобенишься, шкет. На гестапо работать вербую? Вовсе наоборот. Слыхал про первое управление НКВД?
– Нет, – пискнул Колька, напуганный громким названием.
– Внешняя разведка, – таинственно произнес Зотов, сам к первому управлению отношения никогда не имевший. – Сбор данных по всему миру, включая оккупированные территории, большая игра, уровень, который твоему Вальке даже не снился. Утрешь ему нос. Согласен? Учти, второго шанса не будет.
– Согласен, – выдохнул Воробьев, мысль стать разведчиком ему определенно понравилась.
– Отныне твоим именем станет позывной «Воробей». Приступить к выполнению задания, агент Воробей. Свободен.
Колька повернулся и скрылся в ночи. Зотов посмотрел парню вслед, многозначительно хмыкнул и отправился спать. День впереди предстоял ох какой трудный.
Глава 6
С утра пораньше Зотов сидел у Маркова, попивая ароматный чай, заваренный малиновым листом и сухим липовым цветом. Разговор не клеился. Виной тому было напрочь испорченное настроение Зотова.
– Ваша задача – ждать самолет, товарищ Зотов, – назидательно сказал Лукин. – А вы чем занимаетесь? Достаете людей, отрываете их от священной борьбы? Я за вами наблюдаю. Развлекаетесь? Ну понятно, всю работу проделал я, и это ударило по вашему самолюбию.
Начштаба молодец, проявлял недружелюбие в лоб, не юлил и не лицемерил. Прямота – черта хорошего человека, ну или дурака.
– Тут да, уделали вы меня, – признался Зотов. – Как поживает подследственный? Появились улики, кроме притянутых за уши?
– Я не обязан отчитываться. – Правое веко Лукина задергалось, выдавая волнение.
– Ну так и умерьте тон, уважаемый, иначе придется не только отчитываться, но и подчиняться. Не стоит лепить из меня образ врага, я могу им и стать. Поэтому разграничим зоны ответственности: вы крутите версию Волжина, ведь она такая красивая, а я, человек не брезгливый, буду собирать объедки с барского стола. Все довольны, все дружат.
– Хорошо, – нехотя отозвался Лукин. – И каких нахватали объедков?
– Пока особенно никаких. – Зотов повернулся к Маркову. – Но скоро, уверен, появятся смачные, жирные версищи. Михаил Федорович, сколько человек отсутствует в отряде на данный момент?
– Так-то секретная информация. – Командир с видом провинциального фокусника извлек замусоленную тетрадь, нацепил очки с толстыми дужками, пошуршал страницами и торжественно зачитал: – Итак, стало быть, группа капитана Решетова убыла на задание двадцать шестого апреля, в составе двенадцати человек. Два разведчика в Навлю ушли, два в Пролысово, трое следят за восстановлением моста у Красного Колодца, двое наблюдают за перегоном Алтухово – Кокоревка. Боец Митрохина отпросилась домой, навестить приболевшую мать. Аверкин перед рассветом выслал людей с подводами в сторону Трубчевска, обновить запасы продуктов. Остальные на месте.
– Правда? – изумился Зотов. – Меня интересует некий Валентин Горшуков, одна тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, уроженец деревни Верхние Новоселки. Могу я с ним повидаться?
Командиры переглянулись. Лукин недоверчиво фыркнул. Лицо Маркова вытянулось и стало каким-то беспомощным.
– От вас, стало быть, ничего не укроется? – спросил он.
– Это смотря как укрывать, – парировал Зотов. – А ведь мы, Михаил Федорович, договаривались на откровенность. А после этого начштаба обвиняет меня во всех смертных грехах. Некрасиво, товарищи партизаны. Так что с Валентином Горшуковым?
– Нет его в отряде со вчерашнего дня, – буркнул Марков. – Покинул расположение, стало быть. Дружок хватился поутру, вы его знаете, тот охломон, которого вы за мной знакомиться посылали.
– Николай Воробьев?
– Он самый. – Марков на секунду задумался, пытаясь ухватить верткую мысль. – Прибегает ко мне, грит, друг ситный в потерях, спасайте, товарищ командир. А у меня разве дел больше нет? Ну пропал и пропал, я не нянька за всеми следить.
– У вас тут проходной двор? – усмехнулся Зотов.
– Ну и не тюрьма с проволокой колючей да с пулеметом на вышке, – заявил Марков. – Кто посты знает, прошмыгнет в обе стороны, как в знакомый сортир. Валька энтот – пацан шебутной, в отряде два месяца, а уже в печенках сидит. Комсомолец он, видите ли, на жопе сидеть не могет, задания требовал, да чтоб поопасней, и в награду непременно орден на всю впалую грудь. Знаю я таких торопыг, гонору много, толку ноль. Он и раньше тайком из лагеря уходил, ему не впервой. Скучно ему у нас! А он чего, цирка с клоунами ждал?
– Говорите, и раньше из лагеря уходил?
– Раза два точно. – Марков посмотрел на начштаба. – Или больше?
– Это когда ловили, – нахмурился Лукин. – А так, думаю, больше десятка. В конце марта неделю отсутствовал, думали, с концами уже, а он явился отощалый, грязный, промерзший и довольный как черт. Принес разведданные о Кокоревском гарнизоне: сколько штыков, расписание караулов. Дзоты и пулеметные точки, паршивец, зарисовал. Беседу с ним провели, вроде утихомирился, а тут опять за свое. Недаром покойный Олег Иваныч пристально за ним наблюдал.
– Были причины? – насторожился Зотов.
– Горшуков до появления в отряде сотрудничал с оккупантами, – веско ответил Лукин. – Подробностей я не знаю, мне он клялся, будто ни в чем не замешан, а все слухи – наветы недоброжелателей. Спрашивается, откуда недоброжелатели у вчерашнего школьника? Твердовский сказал, разберется, вроде по его профилю, ну и… Неважно теперь.
– Как здорово! – удивился Зотов. – Одновременно со смертью Твердовского исчезает человек, подозреваемый в сотрудничестве с гитлеровцами, и это неважно? Неплохой объедок свалился мне со стола, благодарю.
– Думаете, он убил Олега Ивановича? – поразился Марков.
– Версия имеет право на жизнь.
– Пацан задушил опытного милиционера, похитил тетрадь и скрылся? – фыркнул Лукин. – Вам бы детективы писать, товарищ из Центра, Конан Дойль обзавидуется.
– Он умер, – не моргнул глазом Зотов. – Но дело его живет. Версия абсурдна только на первый взгляд.
– А на второй – смешна, – обронил начштаба. – Но если вам нравится, не буду мешать. Стройте воздушные замки. Желаю удачи. – Он встал, надел фуражку и покинул землянку.
– Перегибаете, Виктор Палыч, – сказал Марков. – У нас в колхозе тракторист был, Митька Косой, тоже всюду подвохи чуял, врагов народа искал, шпионы мерещились, кляузы строчил, стращал японским нашествием.
– На Брянск?
– Точно. Люди смеялись, а ему хоть бы хны, богатой фантазии человек.
– Как и я?
– Тут не знаю, странный вы, бегаете, ищете. Жалко вас, отдохнули бы, здоровье – оно одно, стало быть.
– Найдем убийцу – отдохнем, с вас баня, пиво и раки.