– Похоже на сотрудничество.
– Это для отвода глаз, – шепнул Колька. – Валька хотел в доверие втереться и оружие получить: спер гранату, такую, с крышечкой отвинчивающейся, и десять патронов. А потом румыны ушли, вместо них немцы неделю стояли, эти злые, глазастые. Один, сволочь краснорожая, у нас последнюю курицу пристрелил и икону бабушкину забрал. Так он увидел, что Валька возле оружия трется, пальцем поманил: «Ком, юнге, ком» – и как даст прикладом по голове. Хорошо, вскользь пришлось. Кровищи – страсть, думали, помрет Валька, а он ничего, оклемался, хотел немца этого прибить, да они уже укатили. Вот и все сотрудничество, а в отряде раздули историю.
– Мне это представили чуть не как дело врага народа.
– Валька не враг! – вспыхнул Воробьев. – Он знаете… знаете какой! Он из школы знамя нашего пионерского отряда спас и хранил! А за такое расстрел! Мы с этим знаменем хотели до Берлина дойти и на самой высокой башне поднять!
«Надо же, в Берлин они собрались», – хмыкнул про себя Зотов и сказал:
– Ладно, с этим разобрались. А почему Валька постоянно из лагеря уходил?
– Шило в жопе мешало, – обиженно пробормотал Колька. – На задание не брали его, молодой, опять же история эта дурацкая, с сотрудничеством. А он немцев бить хотел, понимаете? Зачем бы мы тогда в партизаны пришли? На кухне работать, у хромого Кузьмича в вечных помощниках? Вот Валька и убегал, хотел доказать, что не лыком шит. Кто Кокоревский гарнизон разведал? Кто в лесу миномет, шесть винтовок и ящик гранат нашел? Кто упредил, что полицаи дорогу на Литовню перекрыли и досматривают всех подряд? Валька. Думаете, его просто так Решетов в группу позвал? К нему только лучшие попадают.
– Тогда с чего ты взял, что Валька пропал, а не унесся разведывать или добывать минометы, а может, сразу уж самолет.
– Издеваетесь? – обиделся Воробей. – Во-первых, он бы мне рассказал, а во-вторых, винтовочка Валькина осталась в землянке. Понимаете? А он с винтовкой не расставался, даже на обед и до ветру с ней ходил, гладил, разговаривал, тряпочкой масляной протирал. А теперь Вальки нет, а винтовка стоит.
Карпин остановил движение, повернулся, сделал страшные глаза и приложил палец ко рту. Зотов понимающе кивнул. Партизанская территория кончилась, нужно было держать ухо востро.
Глава 7
В лесу было тихо, тренькали птицы, дробно выстукивал дятел, ветер лениво перебирал вершины мохнатых елей, унизанных тяжелыми гирляндами шишек. Солнце выскочило из плена дымчатых облаков, разлив волну мягкого, расслабляющего тепла. Густой мрачный ельник начал редеть, появились островки молодой и сочной весенней травы.
Зотов даже не очень-то и устал, меряя шагами звериные тропы, лесные опушки и узкие полоски влажной земли, затейливо вьющиеся среди мертвых болот. Просвет, возникший после полудня, раздался вширь, призывно мигая кусочком чистого неба. Порывы свежего ветерка разгоняли утреннюю сырость и прель.
Егорыч, идущий замыкающим, чуть слышно присвистнул, лег за дерево и поставил пулемет на сошки дулом назад. Неужели привал? Мимо тенью скользнул Карпин, пошушукался со старшиной, вернулся и с ноткой беспокойства сказал:
– У нас хвост.
– Кто? – ужаснулся Зотов, слепо пялясь в мешанину веток и сосновых стволов.
– Дедушка Пихто. Шуганем из всех стволов и ноги в руки.
Зотов лег и подтянул автомат. Немного знобило от предвкушения близкого боя, зубы противно приклацнули. Среди кустов замелькало светлое пятно, вспотевший палец сам собой переместился на спуск. Главное – в суматохе не потеряться, мало приятного потом бродить в незнакомом лесу. Круглая мушка наложилась на мелькающее пятно, и… на тропе собственной персоной возникла отважная разведчица Анна Ерохина. За спиной матерно выругался Шестаков.
– Здравствуйте, мальчики! – Анна остановилась и приветливо помахала рукой. – А я давненько за вами иду, все думаю, когда же товарищи московские разведчики внимание обратят?
«Товарищи московские разведчики» прозвучало насмешливо. Дескать, тренированные, обученные, и так опростоволосились. Вот настырная баба. Откуда она тут и зачем?
Зотов поднялся, отряхивая прилипшую к кителю хвою, и миролюбиво спросил:
– А как же Еремеев?
– Успеется, – подойдя вплотную, беспечно улыбнулась Ерохина. – Очень уж хочется с товарищами московскими разведчиками пройтись. Вы ведь не бросите в лесу одинокую беззащитную девушку? Тут и волки, наверное, есть.
– Ага, волки дураки с тобой связываться, – обреченно прошептал Шестаков.
– А если Марков узнает? – Зотов жестом велел группе продолжить движение.
– Если Коровья погибель не капнет – не узнает. – Анна подмигнула Шестакову.
– Больно мне надо, – фыркнул Степан.
Ерохина пошла рядом с Зотовым и спросила:
– Вы к нам надолго?
– На летние каникулы, – осторожно ответил Зотов.
– Ой как хорошо! – вполне искренне обрадовалась Ерохина. – А как мне к вам обращаться?
– Мы люди не гордые, можно по имени-отчеству.
– А если по званию?
– Я не военный. По учительской части, – почти не соврал Зотов.
– Преподаватель? – вскинула Ерохина бровь.
– Труды и немецкий язык.
– Шутите?
– Самую малость.
– Понимаю, секретность, – кивнула Анна и неожиданно брякнула: – А что сейчас женщины носят в Москве?
– Ну, всякое там, – на секунду смешался Зотов. – Шляпки, платья, шинели.
– А в Орле?
– Про Орел не скажу, – признался Зотов. Интуиция тихонечко пискнула. Появилось ощущение, будто его профессионально раскручивают. Вроде вопросы банальные, собеседница миленько улыбается, можно списать на природное любопытство, а моргнуть не успеешь, выложишь лишнее, как на допросе у хорошего следователя. Разводит на откровенность со знанием дела. Откуда ухватки? Самородок из брянской глубинки, природный талант? Такому в деревенских школах не учат.
– Жаль, – расстроилась Ерохина. – Ах, ну да, Орел в оккупации, откуда вам знать. Нравится у нас?
– Да ничего. – Зотов отметил, как разведчица лихо сменила тему. – Кормят паршиво, а вот девушки очень красивые. Погощу недельку, баек партизанских послушаю и укачу, буду хвастаться, как за линией фронта фашистов бил.
– Ну-ну. – Анна ожгла насмешливым взглядом. – Значит, паркетный?
– Он самый. В кабинетах штаны протираю, решил с оказией к партизанам слетать, полезно для роста в партийных чинах.
– И далеко планируете дорасти?
– Пока не загадываю, плохая примета.
– А зачем тогда в Новоселки пошли? По дороге можно и голову потерять.
– Кто не рискует, тот не пьет.
– И товарищ командир вас к расследованию привлек.
– Свадебным генералом, – доверительно сообщил Зотов. – Буду важно надувать щеки и отпускать глупые замечания. Люблю, когда должность большая, а ответственности нет почитай.
Анна понимающе похихикала.
– А вы, значит, разведчица? – уточнил Зотов, уводя беседу от своей скромной персоны.
– Помаленьку, – скромно кивнула Ерохина. – Тут подсмотрю, там подслушаю, курочка по зернышку…
Дальше разговор закрутился вокруг успехов и неудач разведчиков брянских партизанских бригад. Спустя полчаса остановились на развилке заросших рябинником троп.
– Ну вот, пожалуй, и все, – вздохнула Ерохина. – Вам прямо, мне направо, к Еремееву на доклад. До свидания, товарищи московские разведчики.
– Спасибо за компанию, – улыбнулся Зотов.
– Вам спасибо, для меня вести с Большой земли как глоток воздуха. – Ерохина задорно подмигнула и пошла своей дорогой, ступая быстро и неслышно. Все смотрели вслед отважной разведчице. Мелькающий платок затерялся в лесу.
Бурелом одолели, согнувшись в четыре погибели, и залегли на самом краю леса. Открылся вид на низменность, заросшую ивняком, осокой и кустарником, похожим на пышные круглые шапки.
– Еще километр, – с ударением на «о» сказал Шестаков, – и выйдем к Десне. Место до самой реки открытое, но зеленка густая, проскочим. Да и немцу тут делать нечего, сплошные болота, лягух разве ловить.
– Лягушек французы едят, – буркнул Капустин.
– А мне один хрен, – отозвался Степан. – Я итальяшек видал. Сучьи коты. Через нас шли, песни орали, улыбались, лягушек не жрали, чего не было, того не было, но корову у соседки первым делом свели, расписку всучили на сотню марок. Соседка сначала обрадовалась, дескать, культурная нация, а потом бумажкой этой задницу подтирала. Курей всех побили, перья в каски навтыкали и отбыли Москву брать. Где-то там теперь и лежат.
– Переправляться как будем? – спросил Зотов, делая вид, что ему не очень и интересно.
Плавал он плохо и всегда этого очень стеснялся. Одно дело – вальяжно барахтаться рядом с городским пляжем, на виду у мужественного спасателя, и совсем другое – форсировать незнакомую реку одетым и не снимая оружия.
– Как бог даст, – в свойственной ему паскудной манере успокоил Шестаков. Он поднялся и двинул правее, забирая в сторону чахлых кустов. Там обнаружилась ложбина с бегущим по дну мутным, торфяным ручейком, надежно укрывшая группу от нежелательных взглядов. Ручей потихонечку расширялся, слепо тычась среди подмытых, увитых побегами вьюна берегов. Ивы и молоденькие, корявые ясени сомкнули над головой подобие арки, дав тень, пронзенную, словно сито, тоненькими солнечными лучами. Под ногами причавкивала набухшая грязь. Русло было завалено скользкими, влажно поблескивающими корягами, напоминавшими спины доисторических крокодилов. Идти приходилось осторожно, чтобы не наследить больше обычного. Егорыч, идущий замыкающим, провалился по колено в черное жирное месиво, освободился с противным хлюпаньем и проворчал:
– По таким следам нас слепой отыщет, не то что немцы с собаками.
– Немцам тут делать нечего, – скривился Шестаков. – Фашист не дурной, в грязи валандаться не приучен. Сюда даже «бобики», так у нас полицаев кличут, нос не суют. Жабье царство, цапли и те в здешних болотах без вести топнут. Ни троп, ни дорог на десять верст в обе стороны. Партизанский заповедник, ети его в дышло.