– В окопах движение, – прошипел Карпин.
Решетов перестал отползать и вжался в опавшие сосновые иглы. Зотов приник к биноклю. На тропинке, идущей из деревни в лес, появился седобородый старик в дождевике, с громадной корзиной в руке, а впереди, шагах в пяти, бойкой козой прыгала девочка-кроха, в синем платьице и белом платке. Дед степенно раскланялся с часовыми, о чем-то переговорил, и парочка направилась дальше.
– Отлично, просто отлично, – осклабился Решетов. – Все за мной.
«Снова что-то задумал», – усмехнулся про себя Зотов, на пятой точке съезжая с пригорка. Неугомонный какой.
– Есигеев, – шепотом позвал Решетов. Шорец тут же материализовался из кустов.
– Да, насяльник.
– Ты с разведчиком встреть дедушку и вежливо к нам проводи.
– Сделаю, насяльник.
– Человека выделите, Виктор Палыч? – спросил Решетов, искоса поглядывая на Карпина.
– Мы быстренько. – Лейтенант закинул автомат за спину, и две низко пригнувшиеся фигуры исчезли в нежно шумящем под ветром осиннике.
– Отдохнем до темноты, покемарим, люди устали, – пояснил Решетов. Группа партизан успела занять оборону вдоль болотца, ощетинившись стволами пулеметов. Зотов снова отметил жесткую дисциплину. Никто не курил, не травил баек, не перематывал сырые портянки. Отряд, дерзко занявший позиции в нескольких сотнях метров от противника, ничем себя не проявлял. В трех шагах пройди – не заметишь.
Как там, интересно, Карпин? Справились с девочкой и стариком? На правом фланге колыхнулась зеленка, показались люди: Карпин, семенящий дед с корзинкой и батожком и широко улыбающийся Есигеев с довольной розовощекой девочкой на закорках.
– Хороши языки, залюбуешься, – хмыкнул Зотов.
– Чем богаты, – отшутился Решетов.
– Здравствуйте, люди добрые, – поприветствовал старик, взволнованно, но без особого страха поглядывающий выцветшими серыми глазами из-под лохматых бровей. Лицом он напоминал весенний сморчок, и пахло от него чем-то родным и знакомым, сеном, солнцем, табаком и чем-то неуловимо сладким. – Партизаны будете?
– Партизаны, отец, здравствуй, – откликнулся Решетов. – Ребята вас не очень напугали?
– Да не, вежливые таки, обходительные. Мы по тропке чапаем, смотрим – из кустиков двое вышли с оружием и манят так ласково. Как тут не подойти?
– Тебя звать как, отец?
– Дедом Афанасием кличут, пасечник тутошний я, в Шемякино обитаю, пчелок держу.
Теперь Зотов понял, чем неуловимо сладко пахло от деда: липовым медом и воском.
– Внучка ваша? – спросил он.
– Внучка, Машенька, – с заметной теплотой откликнулся дед.
– Какой Масенька? – изумился Есигеев и закрутил головой. – Где девоська? Не видели девоську? Ой пропал девоська! Ой беда!
– Тута я, дяденька, – захихикала девочка лет шести, со светлой челкой и радостными васильковыми глазешками.
– Где? Кто ито говорить? Ой хитрый девоська! – Амас стащил ребенка с шеи, поставил на землю и вручил Машеньке кус сахара, предварительно сдув крошки и табачную пыль.
– Спасибо, дяденька. – Маша дождалась одобрительного кивка дедушки и принялась сосредоточенно грызть сахар, стреляя глазенками по сторонам.
– Сиротка она, – пояснил дед Афанасий. – Отец, сынок мой, на фронтах сгинул, а маманьку-страдалицу в прошлом годе бревном в лесу задавило. Вдвоем и остались, старый да малый.
– Полицаев много в деревне? – перешел к деловому разговору Решетов.
– В Тарасовке рота, у нас в Шемякино полусотня. – Дед посмотрел с пониманием. – Громить будете?
– Будем, отец, – подтвердил Решетов. – Тарасовские «бобики» вчера в лесу партизан постреляли, придется ответить.
– Это да, утром вернулись, аки побитые псы, – хмыкнул дедок. – Я у кумы гостевал – видел. Народ сбежался встречать, бабы выли. Убитых, говорят, трое, двое пораненных. Но, хвастались, полтора десятка партизан уложили.
– Да больше, тысячи три. – Саватеев сплюнул под ноги. – Герои, мля.
– А с чего их в лес понесло? – спросил Зотов.
– То мне неведомо, – охотно отозвался дедок. – Были у нас давеча гости из Локтя, в мундирах, на броневиках, и немцы при них, сплошь офицеры. Вот нашим, видать, вожжа под хвост и ударила. Ушли за шерстью, вернулись стрижены.
«Ясно, разведка», – подумал Зотов. Затевается нечто грандиозное, все эти мелкие, на первый взгляд случайные происшествия – звенья единой цепи: «Рама» над лесом, сигналы подпольщиков, передислокация вспомогательных частей, активизация полицейских. Буря грядет.
– Как с охраной?
– Муха не пролетит, – поведал дед. – В Локте, как Каминский за главного стал, дисциплину наладили. Раньше полицаи самогонки нахлещутся да по бабам, лыка не вяжут, только слышно, на сеновалах сено шуршит. А нынче нет, все как положено – за пьяное дело вплоть до расстрела, окопов в полный профиль нарыли, пароль-отзыв, как полагается. Чужак с кондачка не пройдет.
– Староста шемякинский в деревне?
– А где ему быть? В правлении заседает, жутко ответственный человек.
– Ну спасибо, отец, – поблагодарил Решетов. – Здорово помог.
– Да я чего? Чем могу, – растерялся Афанасий. – Я смекаю, до дому нам итить теперича нечего?
– Придется с нами сидеть, пока все не закончится.
– Оно понятно.
– Для вашей безопасности, отец.
– Это конечно. – Тонкие губы тронула улыбка, и дед сказал совсем без обиды: – Не доверяете.
– Ну и не без этого, время такое, отец. – Решетов отошел в сторонку, поманил Зотова и тихо, чтобы никто не услышал, сказал: – Предупреждаю по-дружески, план рискованный, одна заминка – все в землю ляжем. Еще не поздно уйти.
– Пожалуй, останусь, – без раздумий отозвался Зотов. – Люблю такую альтернативу: грудь в крестах или голова в кустах, очень бодрит.
А про себя невесело рассмеялся. Узнают в Центре, чем ты тут занимаешься, ведро валерьянки понадобится. Полковник Степчук окончательно полысеет, тебя разжалуют к черту и отправят на Колыму зэков конвоить. И будут правы.
– А я ошибся в тебе, – уважительно сказал Решетов. – Думал, слюнтяй кабинетный, за орденами приехал.
– Так и есть.
– Ну-ну, – неопределенно протянул Решетов. – Повторяю, план авантюрный до безобразия. В Шемякино у меня свои люди, причем не шваль мелкая, а фигуры серьезные: командир самообороны Попов и староста Машуров. Мужики надежные, не подведут, запутались немного, не той дорожкой пошли, но готовы по всей строгости отслужить.
– С размахом работаешь, – невольно позавидовал Зотов.
– Иначе смысла не вижу. Жизнь одна, и прожить ее нужно красиво, пусть песни слагают, а бабы падают в обморок.
– Я предпочитаю тихонечко, не привлекая внимания.
– Тихоням я доверяю меньше всего, опасные вы, непредсказуемые. Ну да ладно, Попов с Машуровым помогут войти в Тарасовку, укажут дома полицаев, дальше дело за нами.
– Лихо, – присвистнул Зотов. – Как свяжешься со своими дважды предателями?
– Есть способы, ночка темная будет. Все обстряпаем, комар носа не подточит. Пойду с ребятами поговорю, за стариком приглядишь?
– Конечно. – Зотов уселся в тени с намерением немного вздремнуть. Дед никуда не денется.
– Дедунь, я домой хочу, – пропищала девчушка. – Ну дедунь.
– Скоро пойдем, милая, – соврал Афанасий. – Дедушка посидит, и пойдем.
– Устал, дедунь?
– Устал, милая.
– Ну посиди. – Маша разочарованно шмыгнула носом. Огляделась в поисках чего-нибудь интересного и принялась чертить на земле палочкой всякие закорючки, высунув от напряжения кончик розового языка.
Дед, покряхтывая и придерживая полы драного плаща, переместился поближе к Зотову. Деликатно покашлял и решился спросить:
– А ты, мил человек, вродь командир?
– Вроде – самое подходящее слово, – усмехнулся Зотов.
– Ага, а я сразу приметил, – обрадовался дед Афанасий.
– Ты прямо разведчик, отец.
– Ну дыть, я командира от рядового завсегда отличу. – Польщенный старик воспринял ответ как приглашение к разговору. – Царю-батюшке верой-правдой служил, раненье имею. У нас, бывалыча, подполковник Войцеховский, пьяненький, лыка не вяжет, в одном исподнем, саблею подпояшется, выйдет на плац босеньким перед строем да как заорет: «На плечо, слушай, на кра-ул!» Со смеху животики надорвать можно, ан нет, тянешься сукиным котом по тоненькой струночке. Ухмыляться не моги, ваше благородие по морде заедет. Вот это командир! Пал в восемьдесят седьмом геройской смертью от цирроза печеночного. Вы, конечно, тоже офицер фасонистый, но теста другого. Позвольте узнать ваше звание?
– Генерал, – отшутился Зотов.
– Э, брат, шалишь. – Дед погрозил пальцем с толстым прокуренным ногтем. – Енерал он. Второй, который высокий, тот, поди, подполковник, по выправке видно, а ты чином пониже, верно, штабс-капитан. Не хочешь – не говори, военная тайна, я разумею.
Дед немножечко помолчал, посмотрел на небо и сказал:
– Погодка, едрить, давненько такой весны не бывало, почитай, с девятьсот тринадцатого. Снегу страсть намело, землица влагою напиталась, отменный урожай ожидается.
Зотов всегда ненавидел разговоры о погоде и видах на урожай. Они неизменно перетекают в политику и заканчиваются мордобоем. Ну и как в воду глядел.
– Урожай хорош, а кто убирать будет? Дети да бабы? – вздохнул Афанасий. – Война, проклятущая, мужиков забрала. Вот ты мне обскажи, командир, когда война кончится? Кто верх возьмет? Немец грит, Москву взял, Ленинград, Нижний, на Кавказ дуром прет, Красная Армия бежит без оглядки, Сталин на Урале, в бункере специяльном запрятался. Правда иль нет?
– Геббельсовская брехня, – поморщился Зотов. – Зимой немец о Москву зубы сломал, кровью харкнул, Сталин на месте, город не покидал. Ленинград в блокаде, там очень трудно, голодно, но люди стоят. Красная Армия ведет оборонительные бои на фронте от Черного моря до Заполярья. Ломаем хребет гадине, ждать осталось недолго.
– Ага, хорошо, коли так. А то народ мы темный, дремучий, образованиев не имеем. Не пойми, кому верить: немец о своей победе трубит, большевички – о своей.