На втором этаже каждый шаг поднимал тучи кирпичной пыли. Взрыв разметал дощатые перекрытия, осколки иссекли стены. У вывороченного окна в три погибели согнулся мертвец, скалясь жуткой улыбкой на закопченном лице. Хорошее попадание, зачет. В соседней каморке брошенный пулемет, на станке, с еще теплым стволом. Пол завален гильзами. У стены полицай с пулевым отверстием ниже левого глаза. Работа Есигеева. Снизу донеслись призывные крики. Ребята отыскали подвал, обычный деревенский лаз. Люк сдернули веревкой, привязанной за кольцо. Из черного зева вырвался холодок, а следом – короткая автоматная очередь. Огрызаются, суки.
– Не балуй! – прокричал партизан. – Выходь по одному, не то гранатами подорвем.
– Иди на хер! – отозвался из подвала приглушенный злой голос, вновь ударила очередь, прочертив потолок. В люк полетели гранаты. Приглушенно хлопнуло, пол затрясло, из лаза поднялись облачка горького дыма.
– Пустая затея, – убежденно сказал партизан со свежей окровавленной повязкой на лбу. – Перегородки кирпичные, одни закутки, тут огнемет не поможет. Только газом крыс этих травить.
– Может, пол разобрать? – предложил Решетов. – Соберем ломы по деревне, местных пригоним.
– А время есть? – резонно возразил Зотов. – У нас под сотню пленных, трофеи, дел по самое горло, а ты из-за пяти ублюдков переживаешь. Пускай прячутся сколько угодно, сами с голода сдохнут.
– Ненавижу, когда работа не сделана, – посетовал капитан. – А и ладно. Гори оно!
По его знаку лаз прикрыли, сверху придвинули тяжеленный несгораемый шкаф, позаимствованный в кабинете директора. Мышеловка захлопнулась. В Тарасовку и Шемякино вернулась советская власть.
Глава 12
В кабинете директора тарасовской школы было накурено. Дым сизыми клочьями утекал в распахнутое окно. Недопитый чай на столе подернулся масляной пленкой, словно капнули в чашку бензин. Тарасовка и Шемякино упали в руки спелым плодом. Трофеи, по партизанским меркам, взяли богатые: больше сотни винтовок, три орудия, пять минометов, четыре станковых и девять ручных пулеметов, много продуктов, в основном зерно и консервы, кое-что из обмундирования и кучу боеприпасов.
Полицаи в школьном подвале ничем о себе не напоминали. Фильтровать пленных партизаны закончили ближе к обеду. Зотов смертельно устал от лжи, оправданий и слез. Спасибо, неоценимую помощь оказал Попов, знающий всю подноготную захваченных полицаев. Таскали самых неблагонадежных, таких набралось всего два десятка. Большинство – местные мужики, но нашлись и окруженцы, и дезертиры из РККА. Зотов щелкал их как орешки, уличая с помощью показаний свидетелей и очных ставок. Рутинная, скучная работенка. Явных пособников фашистов не обнаружено, так, мелкие сявки да приспособленцы. После проверки всех зачисляли в отряд, оружия пока не давали. Боевая группа Решетова превратилась в полноценный батальон, со своей бронетехникой и артиллерией. Серьезная сила. Люди заняли оборону, к Маркову отправлен связной.
Поступили важные разведданные – каминцы сосредоточены в районе Навли, а гарнизоны Шемякино и Тарасовки были приведены в полную боевую готовность для участия в антипартизанской операции под кодовым названием «Фогельзанг», намеченной на май-июнь этого года. Подробностей не знал даже Попов, велено готовиться, и все тут. По слухам, немцы сняли с фронта боевую часть, которая на днях прибудет железной дорогой. Приданы танки, авиация, артиллерия. Венгры перекрывают лесные дороги. Окрестных полицаев поднимают в ружье. Большей частью это и толкнуло гарнизоны перейти к партизанам. Мало кому улыбалось прочесывать глухомань в качестве живого щита.
– «Фогельзанг», – посмаковал слово Решетов, развалившийся на мягком кожаном диване, невесть каким образом оказавшемся в этой глуши. – Красиво, черт побери. Звучит словно название экспериментальной противотанковой пушки.
– Птичья трель, – дословно перевел Зотов.
– Ого, я говорю – красиво! – Решетов поглядел уважительно. – По-немецки шпрехаешь?
– Самую малость, – уклонился от ответа Зотов. – Основы по верхам нахватал, объясняться худо-бедно умею.
– А я все хотел выучить, да не срослось, – посетовал Решетов. – Двух слов не свяжу. Лень-матушка, да и не даются мне языки. В школе немка была, Зинаида Францевна, ужасно злющая: черная юбка, пиджак, никакого макияжа, очки на носу. Всю кровь мне повыпила своими глаголами. Ситцен, стехен, стеллен – брр. Однажды я ей в сумку крысу дохлую кинул, думал, развизжится или в обморок упадет. А она глянула, поморщилась, вытащила за хвост и спрашивает: «Вессен арбайтен, кинде?» Все, понятно, молчат. А она карами всему классу грозит. Ну я и встал. Она директору капнула, скандал был, шутка ли, поведение, порочащее гордое имя советского школьника. Хотели из пионерии гнать…
– Хулиган ты, – мягко пожурил Зотов и углубился в расстрельный список, составленный Поповым по горячим следам. Восемь фамилий с кратким списком грехов. Предстоит работа особой тройки. Ну только без третьего. Сакральное для России число – Троица, бутылка на троих, человеческая жизнь на троих. Такс…
«1. Губанов Андрей Сергеевич, 1907 г. р. Сука и предатель, по его доносам с осени 41-го по весну 42-го схвачены и замучены в застенках: Петр Коврин (партизанский связной), Никита Лукин (секретарь комсомольской ячейки), Данил Константинович Козин (участник Гражданской войны, член ВКП(б). Тому есть многочисленные свидетели.
2. Яковлев Дмитрий Несторович, 1922 г. р., участвовал в разграблении колхозного добра в октябре 41-го, в ходе которого жестоко измордовал председателя колхоза Никиту Титова, впоследствии умершего.
3. Яковлев Нестор Пахомыч, 1888 г. р. Шкура и главный вражина, люто ненавидящий советскую власть. Встречал немцев хлебом-солью. Свел с колхозного двора трех телушек, коня, украл сеялку, двадцать пудов отборного зерна и по мелочи без всякого счета.
4. Яковлев Григорий Несторович, 1917 г. р., вместе с братом убивал председателя колхоза Титова, добровольно вступил в полицию».
Ого, да тут настоящий семейный подряд. Отец и два сына.
«5. Неплюев Данил Михалыч, 1881 г. р., бывший кулак-живоглот, избежавший наказания. Перед войной распускал паникерские слухи, после оккупации сотрудничал с немцами, обеспечивая их продовольствием.
6. Савин Леонид Геннадьевич, 1914 г. р., бывший майор ВВС РККА, дезертир, предатель и сволочь.
7. Кузнецов Сергей Афанасьевич, 1901 г. р., ранее судимый по 76 статье УК РСФСР за активное участие в банде. Осенью сорок первого выдал немцам начштаба, которого укрывал, за что был премирован деньгами и благодарственной грамотой. Грамоту прилагаю.
8. Самохина Анна Петровна, 1916 г. р., шалава и потаскуха, спала с немцами, в чем не раскаивается».
Ничего такой списочек. Восемь фамилий – восемь пуль, всего и делов. А как подал, стервец, прямо писатель, хочется взять и придушить врагов самолично. Но нельзя. Не девятнадцатый год, когда всех подозрительных на березах красиво развешивали.
– Попов! – позвал Зотов.
– Здесь! – В дверь просунулось круглое лицо бывшего командира шемякинской самообороны.
– Заводи смертников по одному.
– Зачем? Там все расписано. Смысл время терять?
– Согласен, – промурлыкал Решетов огромным котом. – Жрать хочется. В расход их по-быстрому, и пойдем к столу.
– А я бюрократ, – состроил умильную рожицу Зотов. – Хлебом не корми, дай из человека жилы тянуть. А потом можно и отдохнуть. Заводи!
Недовольный Попов скрылся из виду. Через минуту в коридоре зашуршало, послышался удар в мягкое и жалобный всхлип. В дверь бочком прошмыгнул субтильный гражданин с плоским нервным лицом, чуть раскосыми глазенками и реденькими усами. За ним Попов, отчего-то взявший на себя роль конвоира. Дел своих, что ли, нет?
– Присаживайтесь. – Зотов взглядом указал на стул. – Фамилия.
– Г-Губанов, – заикнулся мужик, примащиваясь на краешке стула.
– Знаете, в чем обвиняетесь?
– Я, я ни в чем не виноват, товарищ начальник!
– Товарищи с тобой на одной ветке болтаться будут, гнида, – прорычал Решетов.
– Гражданин начальник, – поправил Зотов, пристально изучая подследственного.
– Простите, гражданин начальник. – Губанов поперхнулся словами. – Меня оговорили!
– Сотрудничали с немцами?
– Нет! Не было этого! Я патриот! Да я бы ни в жи…
– Потише, – сморщился Зотов. – Я не глухой.
– У меня источник надежный, – сообщил Попов и хлопнул на стол лист бумаги. – Полюбуйтесь.
Зотов вчитался. Губанов Андрей Сергеевич доносил в управу о Никите Пащенко, яром враге Германии, комсомольце, сталинисте и организаторе заговора с целью проведения террористических актов на железной дороге. Число, подпись.
– Ну чего там? Мне дай! – Решетов выхватил бумагу из рук, прочитал, по лицу поползла злая усмешка.
– Ну и тварь! – Он замахнулся, но не ударил. Доносчик вжал голову в плечи, нижняя губа предательски затряслась.
– Уводи. Следующий. – Зотов поставил напротив фамилии крест.
– Не надо, пожалуйста! – завыл Губанов и повалился на пол и сцапал Зотова за сапоги. – Не надо! Я не хотел!
– Увести. – Зотов вырвал ногу, словно боясь испачкаться в липком, смердящем и грязном. В том, от чего уже не отмыться.
Попов вышвырнул бьющееся в истерике тело в коридор. Стоны затихли внутри разгромленной школы.
Попов отсутствовал недолго и привел в кабинет сразу троих. Руки у всех связаны за спиной, на ноги накинуты петли, позволяющие делать мелкие частые шажки. М-м-м, особо опасные. Первый – мужик в годах, с окладистой бородищей, изъеденным оспой лицом и убийственным взглядом глубоко запавших, остро чернеющих глаз. С ним двое: здоровяк с круглым удивленным лицом и небритый парень, ряженный в затертые галифе и румынский мундир. Все трое неуловимо похожи.
– Яковлевы? – догадался Зотов.
– Ну, – хмуро глянул старший.
– Председателя Титова вы убивали?
Они замялись, переглядываясь и тихонько ворча.