– Невиновные мы, – прогудел самый молодой, здоровенный не по годам парниша с бычьей шеей. – Че он под руку сунулся? Мы свое забирали, а он хай поднял, за наган хватался, грозился стрелять. Я его и успокоил. Хлипкий оказался председателишка, два раза вдарил ему, он и с копыт. Кровью начал харкать.
– А на вилы сам председатель упал? – вставил свои пять копеек Попов.
– Я приколол, – буркнул мужик в румынском мундире. – Он помирать взялся, мучился дюже, а зачем человеку така поганая смерть? Ну я и помог.
– Благодетель, значит. А «свое забирали» – это как понимать? – спросил Зотов.
– А чего в колхоз сдали в тридцатом, то и забрали, – с вызовом ответил Яковлев-старший. – Нам чужого не надо. Не пропадать же добру.
– Понятно, воровали свое, убивать не хотели, все как-то по случайности вышло. – Зотов переглянулся с Решетовым. Капитан многозначительно смежил веки. Зотов вывел три черных креста и велел Попову:
– Уводи.
– В расход, да? – Яковлев старший задержался в дверях. – Меня стреляйте, детей пощадите. Это я их на душегубство подбил, с меня и спрос.
– Степень вины это не меняет.
– Р-рагх, – зарычал Яковлев-младший, саданул Попова каменным плечом и бросился к Зотову со скоростью, позволенной стянутыми ногами. Наперерез прыгнул Решетов и сбил нападавшего ударом автомата в висок. Парень осел на пол. В тишине веско щелкнул затвор, Решетов направил ствол на родственничков и тихо сказал:
– Кто дернется, завалю. К стене. – И обидчиво бросил Зотову: – Мог бы испугаться для виду.
– А я был уверен в тебе.
– Ну-ну.
Яковлевы отшатнулись, младший стонал и возился в ногах, брызжа кровью из рассеченной башки. Попов, перелетевший через весь кабинет, выпутался из плена опрокинутых стульев, лицо перекосилось от злости. Он подскочил и принялся остервенело пинать лежащего. Тот вздрагивал от ударов и натужно хрипел.
– Хватит, – приказал Зотов.
– Герой ты, герой. – Решетов вклинился между ними. – Отдохни.
– Тварь. – Попов сплюнул, яростная краснота спала со щек. – Я не ожидал!
– Мы догадались, – поморщился Зотов. – Вызывай конвойных и уводи. Запереть по отдельности.
– Сам справлюсь, – расхорохорился Попов и заорал: – Встать, падаль, встать, я сказал! На выход!
Яковлев-младший с трудом поднялся, волосы слиплись, лицо заплыло, неизменным остался ненавидящий звериный взгляд.
– Двигайте, суки! – Попов прикладом погнал их из кабинета.
– Лихие ребята, люблю таких. – Решетов завалился обратно на диван. – Хоть и сволочи.
– Сволочи всегда симпатию вызывают, мы видим в них себя, – предположил Зотов.
– Да пошел ты, – фыркнул капитан, закидывая грязные сапожищи на мягкую боковину.
Следующим Попов приволок тщедушного мужичка с седой бороденкой, угодливым морщинистым личиком и крысиной повадкой.
– Представьтесь, – попросил Зотов.
– Неплюев я. – Мужичок шмыгнул простуженным носом.
– Данил Михайлович?
– Он самый. – Неплюев забегал глазами.
– В начале войны распространяли пораженческие настроения?
– Ну было, – признался Неплюев, не зная, куда деть черные, раздавленные работой ладони. – Сумневался в победе, от силы немецкой в оторопь впал. По-суседски рядили. А кто не рядил? Нету таких. Которые горлопанили, мол, погоним германца к зиме, так те первые деру дали или к немцу на службу пошли. – Он мазнул взглядом Попова.
– Продукты немцам сдавали?
– А кто не сдавал? – резонно возразил Неплюев. – Всю деревню за жабры хватайте – признаются.
– Ты, гад, добровольно сдавал, – напомнил Попов.
– Приказ новой власти был? Был. Я человек законопослушный, налоги завсегда вовремя плачивал, положенную норму отдал – и к стороне, а кто артачился, у тех силой отобрали все подчистую, детишки зимой с голоду пухли. Оно мне надо?
– Врагу пособничал, – озлобился Попов.
– А ты не пособничал? – не повел ухом Неплюев. – Я порося свел, десять пудов пшаницы снес, а ты с немцами за одним столом водку пил. Я теперь враг, а ты, значит, герой? Хорошее дело.
– Не сравнивай, гнида…
– Спокойнее, – остудил Зотов. Впечатления отъявленного вражины Неплюев не произвел. – Чего разорались? Уводи подследственного.
– А решение какое? – нахмурился Попов.
– Самое верное. – Зотов указал на дверь и, как только они скрылись в коридоре, спросил Решетова: – Что думаешь?
– Пусть живет, – поморщился капитан. – Если начнем крепкого хозяина выбивать, жрать будет нечего. Плавали, знаем. Грехов за ним нет. Жрачку немцам все таскали. Не понимаю, почему Попов его приписал.
– Согласен. – Зотов поставил напротив фамилии Неплюева восклицательный знак. Итоги подведем позже. – Этот как тебе? – Он показал Решетову седьмой пункт в списке Попова.
– Кузнецов Сергей Афанасьевич. – Решетов вчитался, недобро поигрывая вздувшимися желваками. – Падаль, комиссара сдал, грамоту имеет.
– В расход?
– Конечно, хер ли с ним цацкаться? Доказательная база имеется, к стенке, паскуду, а лучше в петлю. Руки так и чешутся шлепнуть.
– Шлепнем. – Зотов вывел на бумаге очередной крест. – Попов!
– Тут я, – зашебуршали за дверью.
– Кузнецова не води, там все понятно. Следующего давай.
– Ща.
В коридоре затихло, потом послышались шаги, приглушенные звуки борьбы, и глубокий голос с хрипотцой сказал:
– Ручонки придержи!
В кабинет, плавно поигрывая круглой задницей, вплыла черноволосая женщина лет тридцати. Не задница, а корма бригантины, которая так и напрашивалась на абордаж. Женщина была статная, среднего роста, лицо узкое. Широковато расставленные, подведенные тушью глаза посматривали с вызовом и хитрецой. На накрашенных губах прилепилась хамоватая улыбочка, обнажившая мелкие белые зубки. Вроде ничего особенного, но женщина была красива какой-то притягательной, колдовской, выставленной напоказ красотой. «Смотри на меня, – говорила она, – мечтай обо мне, теряй голову, добивайся, и я заберу у тебя все без остатка: душу, сердце и плоть».
Решетов скинул ноги с дивана и подобрался, как кобель при виде гуляющей суки.
– Здорово, начальнички! – Женщина села без приглашения и поправила цветастый плат на плечах.
– Самохина Анна Петровна? – предположил Зотов.
– Я самая. – Женщина обольстительно подмигнула.
Зотов, ничуть не смутившись, продолжил:
– Есть данные, что вы, Анна Петровна, ведя распутный образ жизни, путались с немцами.
– А тебе завидно? – Самохина расхохоталась заливисто и подперла щеку рукой. – Я и с тобой, начальничек, могу спутаться. Да и с этим хлыщиком тоже. – Она стрельнула глазами на Решетова. – Я баба до любви дюже охочая.
– Потому и под немца ложилась? – спросил Решетов.
– Вы, мужики, без кальсон все одинаковы: слюни пускаете, ладошками потными лезете, чушь несете на ушко. Не удержалася я, согрешила.
– Муж где? – строго поинтересовался Зотов.
– На финской убили. – Самохина глянула с вызовом. – Нес чухонцам освобождение от капиталистов и народную власть, да недонес. В тридцать девятом похоронка пришла. Приняла Суоми-красавица. Он у меня тихонький был, пужливый, слова поперек не сказал, я его за это и выбрала.
– А ты с врагом, сука, пехалась, – сжал кулаки Решетов.
– Обзывай меня, заслужила, хочешь – бей, сапогами топчи, я привычная! – Самохина рванула сорочку, оголив небольшую острую грудь. – У меня детей трое, в колхозе всю жизнь ишачила, горб наживала, а как я развлекаюсь – дело мое!
– Срам прикрой, – поморщился Зотов.
– А ты мне нотации не читай. – Анна скомкала порванный ворот. – Как хочу, так и живу! Я со всеми не сплю. Попов ваш подкатывал, получил от ворот поворот, обиделся. Думаете, он у вас чистенький? Он Даниле Неплюеву десять тыщ должен, Данила сам мне сказал! Полицаи в карты резались, вот он и прибегал занимать. Рыло в пушку, а строит из себя чуть не святого!
– Неплюеву? – ухватился за знакомое имя Зотов.
– Ему!
Попов сбледнел, но духу не потерял и насмешливо присвистнул:
– Тю, чего мелешь-то, баба? Последние мозги по сеновалам растрясла?
– А нет? – Самохина навалилась грудью на стол и задышала бурно и горячо. – Я молчать не обучена!
– Выйдите, Анна Петровна, пожалуйста, в коридор, – попросил Зотов, буравя Попова внимательным взглядом. – Я вызову.
Самохина поднялась и скрылась за дверью, нарочито громко топая каблуками.
– Карты, значит? – в сущности ни к кому не обращаясь, спросил Зотов. А Попов молодец, нашел способ избавиться от долгов. Всего и делов – вписать лишнюю фамилию в расстрельный список. Неприятный человек, способен на подлость, но в выдумке ему не откажешь, такие люди крайне полезны.
– Угу, – буркнул Попов. Отпираться не стал, что тоже приятно.
– В дурачка?
– Очко.
– Благородный спорт. Выигрываешь? Хотя о чем это я? Десять тысяч долга. Пасынок фортуны? Подвернулся удобный случай избавиться от кредитора? Проказник ты, Вова.
– Я не хотел, – промямлил Попов.
– Ах, ну да, Неплюев попал в список совершенно случайно, да еще с таким шлейфом грехов. Опечатка, поди?
– Я его вычеркну.
– Уж будь так любезен, иначе вместо него окажешься ты. И запомни, Вова, упаси тебя бог впредь пытаться меня обмануть, я этого жуть не люблю. Сейчас идешь к Неплюеву и отпускаешь бедолагу с самыми искренними извинениями.
– Есть. – Попов зачем-то отдал честь и скрылся с глаз со всей возможной поспешностью.
– Выговор тебе, Вовчик, с занесением в личное дело! – крикнул вслед Решетов и восхищенно воздел руки. – Каков жучара, а! Сукин сын. С потаскушкой этой чего будем делать?
– По жопе вожжами бы настегать.
– Я могу, – загорелся Решетов.
– Сам бы не отказался. Пусть катится ко всем чертям.
– Беседу нравоучительную проведи.
– Что я, политработник? Поважней дела есть, чем с каждой шалавой разбираться. Самохина!
– Туточки. – Анна поджидала за дверью. В кабинет протиснулась бочком, растеряв наглость.
– Самохина, если узнаю, что снова хвостом перед оккупантами крутишь, не посмотрю на твои колхозные заслуги, вытащу на площадь, задницу заголю и всыплю плетей. Усекла?