– Школу поджег?
– Ага. Ублюдки подвальные легко у меня не отделаются. Жаль, бензина мало. Плохо горит.
Зотов покачал головой. Вот упрямый мужик.
Тарасовка осталась за спиной, Шемякино справа. Проскочили место, где отдыхали перед боем. Карпин уверенно вел за собой.
– Мост имени Аверкина. – Лейтенант указал стволом автомата вперед.
Зотов удивленно присвистнул. Интендант потрудился на славу, по всем правилам высокого понтонного искусства. Там, где двое суток назад переходили болотистую речушку по колено в холодной, ржавой воде, теперь соединяла берега добротная гать из сосновых стволов. Не то что телеги – танки пройдут. Солнце спряталось в тучах. Лес встретил нахмуренной тишиной и тяжелым запахом гниющего дерева. Осока сменилась толстым покрывалом влажного мха. С бега пришлось перейти на осторожный, вдумчивый шаг.
– Это Кузьма и Савва, – мимоходом представил Решетов своих.
– Здрасьте, – шмыгнул носом Савва. Кузьма, жилистый мужик с хищным лицом и цепкими глазами, отрывисто кивнул.
– Какой маршрут? – осведомился Карпин.
– На север километра три и потом на запад, через железку, – на ходу прикинул Зотов. – К вечеру будем в отряде.
Карпин сверился с компасом и повел за собой. Зотов постарался привести шальные мысли в порядок. Надо же, не ждал, не гадал, поучаствовал в партизанской операции, в управлении узнают – обзавидуются. Ну или голову оторвут. Полковник Алехин страсть самодеятельности не любит. При трезвой оценке, захват Тарасовки принес плюсов больше, чем минусов, причем на порядок. Уничтожен полицейский гарнизон – это раз. Захвачены трофеи – это два. Аверкиным частично вывезено тяжелое вооружение – это три. Оставшееся уничтожено. Потери минимальны – это четыре. Напомнили населению о себе – это пять. Пощелкали в назидание всякую шушеру – это шесть. Из минусов – активизация немцев, истерика второго секретаря и большие проблемы у гражданских. Можно ли было их избежать? Наверное, нет. Война, мать ее так.
Карпин и Есигеев, идущие головными, синхронно присели. Шорец опустился на задницу, широко расставил ноги и приник к оптическому прицелу. Метрах в десяти лес прорезала заросшая молодым ельником узкая просека.
Есигеев потянул носом ветер, прохладными порывами бьющий в лицо, и сообщил:
– Непорядок, мала-мала.
Решетов жестом выдвинул своих чуть вперед и левее. Лес был настороженно тих, даже птицы исчезли. Зотов на мгновение крепко зажмурился, чтобы снять напряжение с глаз. И, проморгавшись, обнаружил кое-что странное. На краю просеки мелкий рябинник дрогнул против направления ветра и сразу затих, будто и не было ничего. Может, случайность. Чудеса? В чудеса Зотов не верил, жизнь отучила. Крикнуть он не успел. С просеки хлестанула длинная, на весь магазин, автоматная очередь. Следом отрывисто залаял второй автомат. Пули вспороли воздух, крупным градом заколотили по стволам и еловым лапам.
Зотов откатился в сторону и открыл ответный огонь наугад, не жалея патронов. Тот, кто экономит боеприпасы на сверхкороткой дистанции, долго не проживет. Перестрелка гулким эхом взорвала сонное марево. Сочно ударила винтовка Есигеева.
– Назад! Все назад! – заорал Зотов, меняя магазин.
Савва упал на бегу, раскинув руки. Кузьма дернулся было к нему, остановился и сплюнул в сердцах. Ясно, готов. Стрельба, длившаяся едва полминуты, затихла. Брянский лес показал зубы и вновь затаился. Зотов уже знал, что произошло. Нарвались на немцев. Шустрые сволочи уже начали перекрывать направления возможного отступления. Скорее всего, еще ночью. Егеря или ягдкоманда. Немцы отстрелялись, подняли шум и сейчас оттягиваются назад, ожидая подхода своих. Несколько минут – и обложат, как стаю волков, ну разве что без флажков. Почему Егорыч не стрелял?
Зотов повернулся и увидел старшину, лежащего на траве. Тот ворочался и рыл землю носками сапог, силясь подняться на подламывающихся руках. Закинув ППШ за плечо, к Егорычу подбежал Карпин. Зотов подоспел мгновением позже и с первого взгляда понял – все кончено. Пули разворотили горло и грудь. Егорыч выгнулся дугой и обмяк на руках лейтенанта, устремив взгляд в пустоту.
– Уходим! – донесся крик Решетова.
– Миша! – Зотов ухватил лейтенанта за плечо.
Карпин вышел из ступора, схватил Егорыча под руки и потащил тело в лес. Закон «Разведка своих не бросает» в действии. Ни живых, ни мертвых. Зотов слышал, как в декабре сорок первого, под Волоколамском, разведгруппу накрыли минометами на ничейной полосе, один погиб, а, вытаскивая тело, еще трое легли. Может, и байка, а может, и нет. Судя по Карпину, нет.
– Оставь его! – заорал Зотов.
– Нет. – Карпин упрямо мотнул головой.
– Брось его, говорю! О живых думай, лейтенант!
Каприн пришел в себя, остановился и разжал руки. Лейтенант был совершенно спокоен, только глаза стали чужие, остекленевшие, словно на просеке умер не Егорыч, а он сам. За деревьями мелькали спины убегающих партизан.
– Я сейчас, – прохрипел Карпин и метнулся обратно. – Я сейчас…
Зотов не успел остановить, дернулся следом и махнул рукой. Как знает, не маленький. Лейтенант поднял автомат и дал две короткие очереди по кустам, так, для острастки. Противник ничем себя не проявлял. Понятно, поисковые отряды ягдкоманды стягивают это место в кольцо. Чертов Карпин!
Лейтенант остановился, подхватил с земли пулемет Егорыча и тут же бросился догонять отряд. Несмотря на перегруз, Карпин опередил Зотова уже через десяток шагов и нырнул в густой, темный подлесок. Лишь бы в суматохе не отбиться от группы, в чаще это проще простого. Потеряешься, начнешь метаться, прямо в лапы к немцам и угодишь. Тогда кранты.
Левее в хаосе еловых вершин метался просвет. Может, поляна, а может, новая просека. Зотов инстинктивно повернул вправо, перемахнул скользкое, заросшее мхом бревно и чуть не налетел на Решетова. Дальше замерли Воробей и Шестаков.
– Тпру-у, осади, – вскинул автомат перед собой капитан. – Все вроде в сборе. Тут поосторожней будь, Есигеев растяжку поставил.
Зотов увидел длинный кусок медного провода, натянутого от мохнатой елки до насквозь прогнившего пня. После короткого бега в глазах помутилось, в бочину словно пырнули раскаленным ножом.
– Ходу! Ходу! – скомандовал Решетов.
Зотов переступил проволоку. Дальше бежали не разбирая дороги, продираясь сквозь заросли, пока без сил не свалились на краю небольшого болота. Зотов перевернулся на спину. Рядом, тяжело отдуваясь и сипя, лежал Шестаков. Кроны крутили над головой бешеный хоровод, сердце колотилось пойманной птицей.
– Отлично, – хрипло рассмеялся Решетов. – Как куры в ощип. Легко отделались.
– Легко? – вспылил Карпин. – У меня Егорыч погиб.
– А мой человек не погиб? – ощерился Решетов. – Что, плакать теперь? Из-за меня все, да? Скажешь, это я вас сюда затащил?
– Нет, не скажу. – Карпин поник.
– Проехали?
– Проехали.
– Давайте вы потом подеретесь, – поспешил затушить конфликт Зотов. – Куда нам теперь?
– Растяжка-то не сработала, – хмыкнул Решетов.
– Не преследуют или преследуют грамотно, – предположил Зотов. – Второе вернее. Степан, ты чего скажешь?
– Обратно надыть идти, в обход Тарасовки драной. – Шестаков уверенно указал на юг.
– Немцы там, – недоверчиво сощурился Решетов.
– На то и расчет. Не ждут они там партизан. Сдадим чутка на полдень, проскочим дорогу, которая на Локоть идет, и почитай дома, верст двадцать останется. Все дойдем, которые не помрут.
– Я за, – согласился Зотов. Шестаков прав. Немцы занимаются Тарасовкой и перекрывают пути отхода на север и запад. Далековато, конечно, да бешеным собакам это не крюк…
Возражений не последовало, группа поднялась и похлюпала вдоль болотца. Минут через двадцать справа послышался гул самолетов и далекие взрывы. Снова бомбили Тарасовку. Решетов недовольно поморщился. Переживает за Саватеева.
– Не надо было их оставлять, – задумчиво сказал Зотов.
– Это уж мне решать, – едва слышно отозвался капитан.
Лес становился все непролазней и гуще, превращаясь в лабиринт буреломов, острых сучьев и обманчиво проходимых мшистых болот. Дважды принимался противный, надоедливый дождь. Немцы не беспокоили, отстали, а может, не решились по следу идти. В лесу из охотника очень просто превратиться в добычу. Шли медленно и осторожно, часто затаиваясь и подолгу слушая. Глаза слезились и болели от напряжения. Издали слышались редкие орудийные выстрелы.
Шестаков остановился, покрутил носом, как пес, и сказал:
– Еще чутка – и выйдем аккурат возле Холмеча, есть тут деревенька така. Перемахнем дорогу – почитай все, никто не найдет, места дальше глухие, лешачьи, необжитые до самой Суземки. Не лес – джунгели натуральные. Волки ростом с теленка ходют, им человека порвать, как Кольке струю со страху в портки напустить.
– Ну да, заливай, Шестаков, – сморщился Кузьма, а сам не без опаски огляделся по сторонам.
– Вот те истинный крест. – Степан ретиво перекрестился, аж глазки к небу воздел. – В тридцать девятом сам видал, правда издалечка. – Он неопределенно покачал ладонью на уровне груди. – Вот такенные звери. Страху натерпелся – жуть. Еле утек.
– Может, лоси? – фыркнул Карпин.
– Ты не сбивай, – отмахнулся Шестаков. – Перед самой войной такой случай был: стали охотники пропадать, кто в ту сторону за дичиной ходил – зараз пятеро. Ни концов, ни краев. Ясное дело – волчары страхолюдные стрескали. Народишко в лес перестал ходить, милиция приезжала – опрашивала, участковый наганом тряс, ушел на Шаров Луг, заблудился, вышел на третий день едва живой, без нагану, обликом на кикимору схожий, парни яво едва под горячую руку кольями не забили. Мужики, кто посмелей, начали облаву готовить. Ну не то чтобы готовить…
Шестаков замолчал, выдерживая театральную паузу.
– Ну и чего? – не выдержал Решетов. – Чем дело-то кончилось?
– А ничем, – вздохнул Шестаков, пряча усмешку. – Пропащий и сожранный волкодлаками, Федька Демьянов возвернулся домой, живехонький и здоровый вполне. Ну разве зелененький малясь на лицо. Без ружья, боеприпасу и куртки. Деньги скопленные из-за божницы выгреб и обратно б ушел, да жена его, Наталья Федотовна, женщина решительная, перетянула Федьку ухватом по голове. Оказалось, в Теребушке баба одна самогон ядреный варить зачала, то ль с мухоморами, то ль с куриным говном, дивно забористый. А ишшо дочка у ней глухонемая была, так матка-шалава гостям ее под бок навострилась подкладывать. Горе-охотнички и оставались там, пока последнее с себя не п