– Витя, хватит! – Знакомый голос донесся откуда-то издали. Схватили за плечи, потащили прочь от превращенного в кровавое месиво мертвеца.
Зотов зарычал, не помня себя, вывернулся, махнул ножом. Хватка ослабла.
– Ты чего творишь, бешеный?
Спала багровая пелена. Зотов стоял, бурно вздымая грудь, волосы слиплись, тягучие капли сочились с ножа.
– Успокоился? – спросил Решетов, кривя тонкие губы.
Зотов посмотрел на себя. Гимнастерка и френч намокли в крови. Ярость потихонечку отпускала, колени подгибались, очень хотелось пить, распухший язык шарил по искусанным губам, в горле першило и клокотало. Чуть дальше по улице Колька с Кузьмой хлопотали над девушкой. Поповская дочь неразборчиво выла, пытаясь прикрыть наготу обрывками платья. Из леса шел Есигеев, впереди него несся белоголовый парнишка.
– Как же вы так, Виктор Палыч, как же так, – суетился вокруг Шестаков, неожиданно перешедший на «вы». Дым от горящей деревни застилал небеса. Воняло жжеными тряпками, паленой шкурой и смертью. Валялись убитые полицаи. Зотов посмотрел на руки. Пальцы перестали дрожать. Он вдруг понял отчетливо и ясно – ночные кошмары больше не вернутся и не потревожат его.
Глава 15
Возвращение вышло, без ложной скромности, триумфальным. Встречать высыпал весь отряд. Ну, может, не весь, но половина уж точно. Хлопали по плечам, пихали в бочину, кричали. Выли и крутились под ногами облезлые псы. Кто-то, от переизбытка чувств, пальнул в воздух и тут же получил нагоняй. Зотов, уставший, грязный, потный, улыбался вяло и вполголоса бормотал:
– Здрасьти. Ага. Идите на хер…
Кости ныли после ночевки в лесу, на голой земле, в пояснице щелкало, башка чумная, ноги как костыли.
– А ну разошлись! – рявкнул Марков. – Не наседай! Люди чай и без вас лиха хлебнули! Осади, говорю!
Народ отхлынул, и Зотов увидел командира. Марков осунулся, похудел, под глазами залегли черные тени. Морщин стало больше, а старые углубились. Переживал.
– Ну, здорово! – Командир шагнул навстречу и заключил Зотова в объятия. Спина предательски хрустнула. – Живы, чертяки!
– Были сомнения? – задыхаясь, прохрипел Зотов.
– Были. – Марков отстранился и заглянул в глаза. – Ваши, которые через Кокоревку уходили, вчера еще добрались. Про Малыгина доложили. А какая-то паскуда слух распустила, будто поубавили вас или в плен загребли. А вы ишь, заявились – порадовали старика. – Командир погрозил кому-то невидимому кулаком и поочередно обнял вернувшихся, уделив особое внимание Решетову. Зотов почувствовал укол ревности. С другой стороны, кто ты, а кто Решетов? Потеря Решетова – катастрофа, а ты по принципу «сдох Максим, да и хрен с ним».
– Двоих потеряли, – буркнул Зотов. – Вляпались в засаду по самое не балуйся, едва утекли.
– Кого? – забеспокоился Марков.
– Савву Калинцева, – выдохнул Решетов.
– И Егорыча, – добавил Зотов.
– Савва парень был первейший. – Марков нахмурился. – Егорыч?
– Старшина-разведчик из моих. Пулеметчик.
– С усами? Вспомнил. – Марков покачал головой. – Война проклятая. Вам бы отдохнуть с дороги, в баньке попариться, да не до этого.
– Случилось чего? – напрягся Зотов.
– Новостей куча, и одна хуже другой. Отойдем. – Марков засеменил в сторону. Зотов переглянулся с Решетовым, и они пошли следом.
– Ты это, Никит, не серчай. – Марков остановился, похожий на нашкодившего мальчишку. – Вас пока не было, у нас еще убийство случилось.
– Кто? – Решетов окаменел.
– Антон Березов.
Капитан привалился к стволу обшарпанной ели и сполз на корточки, лапая рукоять автомата.
– Снова мой.
– Вчера ночью.
– Как? – спросил Зотов.
– Зарезали, фельдшер не смог раны пересчитать. И цифры опять.
– Девять и шесть?
– Угу.
Зотов вздохнул. Убийца успевает везде, работает через ночь, на износ, не оставляя следов. Сначала Малыгин, теперь Березов. Словно куда-то торопится. Спешит, но ошибок не допускает. Профессионал. Дураку ясно, его цель – группа Решетова. Мотив? Неизвестен. Версия с немецким агентом казалась самой логичной. Группа Решетова насолила фашистам по самое не балуйся, вот и принялись за нее. Трое из группы, плюс Твердовский, плюс пропавший Валька Горшуков. Двое последних слабо соотносятся с первыми. Хотя… Пацана ведь почти зачислили в боевой отряд. Связь есть, но зыбкая, зыбкая.
– И это не все, – продолжил Марков. – В лесу, за лагерем, позавчера нашли, м-м-м… труп.
– Еще один? – ахнул Зотов.
– Один не один, с панталыку не разберешь. Отдельно руки, отдельно ноги, остальное кусками, и головы нет. Такие дела.
– Опознали?
– Издеваетесь, Виктор Палыч? Месиво там.
– Ну а вдруг, чем черт не шутит, – развел руками Зотов. Час от часу не легче, как раз только расчлененных трупов и не хватало. – Где тела?
– Я знал, вы заинтересуетесь. Оба на леднике, тот, который кусками, воняет уже.
– На леднике?
– Повар организовал, Кузьмич, он у меня жутко хозяйственный. А идея Аверкина, он страсть не любит, когда продукты портятся, кажная крошечка на счету. Ямину по осени вырыли, сажени три глубиной, а как подморозило, тут озеришко неподалеку, нарезали льда. Мясо храним, когда есть.
– И трупы.
– Теперича да.
– Ведите. – Зотов отбросил мысль о еде, помывке и мягкой постельке. Нечего к хорошему привыкать. – Никита, ты с нами?
– Пошли. – Решетов тяжело поднялся. Взгляд капитана налился свинцом.
Из трубы полевой кухни сочился едва заметный белый дымок, растворяющийся среди развесистых еловых лап без следа. Зотов жадно сглотнул. Пахло вареной картошкой и чем-то мясным. Интересно, какое у одноногого повара зрение? Ошибется в потемках на леднике – и хана. Мало приятного выловить в щах чей-нибудь палец. С другой стороны, жрать так хочется, плевать, пальцы – не пальцы…
Кузьмич, помешивающий в котле огромной поварешкой, встретил не ласково.
– О, Михал Федрыч, за мертвяками своими пришли? Они мне все завоняли, где это видано, трупье рядом с продуктом держать!
– Ты, Кузьмич, не ярись, – успокоил Марков. – С тобой оговорено? Оговорено. Нет другого выхода у меня. Сейчас товарищ Зотов посмотрит и будем решать. Ты спустись на минутку.
Повар, гундося под нос, закрыл крышку и неожиданно ловко спрыгнул с подножки. Подхватил костыль и замер, весь скособочившись на правую сторону. Прожженный, измызганный ватник расхристан, шапка с подвязанными ушами сдвинута на затылок. Похож на пирата, дожившего до пенсионного возраста, сабли не хватает абордажной, попугая и пары пистолей.
– Докладай об успехах своих, – приободрил повара Марков.
– Щецы варю, – лукаво хмыкнул Кузьмич. – Из квашеной капустки и солонины.
Часть капусты склизкими прядками застряла у него в бороде.
– Ты про свою находку давай, вишь, товарищи Зотов с Решетовым интересуются.
– Можно и про находку, – отозвался повар, явно польщенный вниманием большого начальства. – Тут дело такое. Собачки мои, – Кузьмич скосился на мелкую кудлатую шавку, аппетитно вылизывающую зад на солнышке возле кухни, – позавчерась пропали зараз. Вродь только сидели, в глаза любовно поглядывали, а тут нет ни одной. Непорядок. Думаю, не случилось чего? Фельдшер драный потравить обещал, через то у меня с ним недопонимание жуткое вышло и свара. Где это видано, собачек травить? Чай не фашисты! Он через то и питаться у меня перестал. Брезговат. Живодер поиметый. Вот. А собачки пропали, даже жрать не идут. Робят поспрошал, сказали – в лес ушастали с самым загадочным видом, сукины дети. Пошел доглядеть. Вон той тропочкой, она к оврагу ведет. Слышу – грызутся. Подошел – батюшки, кабыздохи мои в овраге энтом вьются. Полный сбор, и Трезорка, и Сойка, и Черныш, и Бобик трехлапый, и остальные…
– Вы им клички даете? – удивился Зотов.
– А то как же? – насупился повар. – Чай не дикие они у меня.
– Ясно. – Зотов хмыкнул, припомнив, как «не дикие» всей сворой накидываются на гостей. Душа в пятки уходит.
– Так я присмотрелся, – повар возбужденно подпрыгнул на костыле, – мать твою, натурально грызут мяса кусок здоровущий. Где добыли, дичину задрали каку? Спускаюсь, а они меня увидали, скалиться зачали и рычать. Скотины неблагодарные. Авдей, кобелюка, черный как трубочист, да все его знают, чуть последнюю ногу мне не отгрыз. А я ж его, падлюку, кутенком больным нашел – выходил. Ну я калач тертый, палкой перетянул вдоль хребта, остальных расшугал. Кусок в песке весь извожен, погрызен, кости торчат, а рядом яма нарыта. Сунулся туды, вонища, аж глаза ест. Ага, смекаю, падаль трескают ироды. С душком мясо-то, нас таким в империалистическую на Кавказском фронте кормили. Сладенькое и жевать нужды нет. Сверху хозяйство это землицей присыпано и сушняком. Ковырнул. Собачкам не понравилось очень, что в харчах у их шебуршусь, пришлось ишшо одну атаку отбить. Хлам разбросал и аж сел. Рука человечья лежит, а под нею нога. Ну что за ить твою мать? Откуда? Никак не могли собачки мои человека задрать и припрятать. Оне, конечно, тварюки умные, но не до такой же степени! Кликнул хлопцев, вытащили ногу по колено, два бедра, две руки располовиненные, плечи и тулова два куска, третий у собачек отняли. Товарищ командир пришел, высказался матерно и велел на ледник оттащить. Вот такая история.
– Где овраг? – хмурясь, спросил Зотов. Появление расчлененного трупа не обрадовало. Будто без этого нет проблем.
– Метров двести. – Марков указал направление. – От линии постов, стало быть, сотня с хвостом.
– Интересное дело. Около лагеря закапывают труп, и никто ни ухом ни рылом.
– Выходит, так. – Марков потупился. Неприятно ему, как командиру, признавать, что в отряде творится бардак.
– На овраг, я так понимаю, глядеть нечего, – подал голос Решетов.
– Яму, разве, – поскреб затылок Кузьмич. – Больше ниче не осталось, собаки все перерыли, да и мы натопали.
– Пошли на трупы глядеть, – без особого энтузиазма предложил Зотов. – Посветить есть чем?