– Кто? – Зотов невольно охрип.
– Да Анька Ерохина, знаете?
Зотов пошатнулся, чувствуя, как по спине побежала мелкая холодная дрожь.
– Идите, Алеша, спасибо, – прохрипел он.
Партизан пожал плечами и убежал.
Анькин платок мелькал возле кухни. Красивая, ладная, веселая. Он слышал ее переливчатый, жизнерадостный смех. Первым порывом было подойти и прострелить мрази башку. Не надо быть гением, чтобы сложить два и два. Ребенок, безвыходная ситуация, раскаяние, слезы, все это просто дешевый постановочный фарс. И Зотов, сука, купился. Купился, словно безмозглый пацан, на улыбку, доброе слово и сиськи. Бравая разведчица Анна Ерохина, гордость партизан брянских лесов, посоветовала Митричу остановиться у своего давнего и хорошего знакомого Трофима на затерянной заимке. Знала она, чем промышляет Трофим? Да, естественно, знала и послала старика и рыжего парнишку на верную смерть. Мотив? Ненависть, нажива, что-то еще? Ничего, мы непременно выясним и тогда спросим с каждого…
Зотов посмотрел на суетящегося Маркова, тяжело вздохнул и пошел по тропе. Не надо, дел у человека по горло, а ты с херовыми новостями полезешь сейчас. Потом, все потом. Заложить бы паскуду – и всего делов… Нет, крайние меры сейчас ни к чему. Ну поставят сучку к стенке, легче не станет. Только оборвутся связи с Каминским, а этого сейчас нельзя допускать. Эх, Анька, Анька… Зотова качнуло, одеревенелые, сведенные колесом ноги отказывались идти.
Зотов, передвигающийся с грацией Буратино, увидел Лукина. По обыкновению подтянутый, чистенький, как с парада, майор стоял в сторонке и улыбался самым нахальнейшим образом. Чего лыбится? Зотов резко сменил направление и поковылял к майору.
– Виктор Палыч, дорогой. – Рожа Лукина стала вовсе паскудной. – С самого утра вас ищу, а вы запропали, никто ничего не знает.
– Гулял, – буркнул Зотов. – Здравствуйте.
– В лесу нынче опасно, всякое случается, знаете ли. – Лукин сочился истинным дружелюбием. – Тропинки узкие, и немецкие агенты орудуют. Поберегли бы себя.
– Я тропинками не хожу, все больше по чащам шарюсь, как волк, – отшутился Зотов. – Зачем искали? Соскучились?
– Новости для вас есть, – мерзким голосом сообщил Лукин. – Александр Волжин признался в убийстве Твердовского. Цените, вам первому говорю.
Зотова словно ударили обухом по голове. Новости сегодня одна лучше другой. Что несет этот хлыщ? И, чуть отдышавшись, переспросил, растягивая слова:
– Волжин признался?
– Не вынес бремени вины, – кивнул с видом победителя Лукин. – Совесть все же, видимо, есть. Сегодня ночью чистосердечное признание написал.
Вдоль позвоночника прошла холодная дрожь. Зотов не верил, не хотел верить. Чтобы Сашка взял и признался? Да не может этого быть.
– Я хочу увидеть его.
– Нет, – хмыкнул майор.
– Ну и ладно. – Зотов повернулся и похромал, припадая на левую ногу. Скоро ты, сука, по-иному заговоришь…
– Никуда не уходите, Виктор Палыч! – насмешливо крикнул в спину Лукин. – Эвакуация на носу, кота за шарики не будем тянуть. Вечером трибунал – и сразу приговор в исполнение. Шлепнут вашего Волжина.
Мысли спутались, полетели беспорядочной стаей. Твою же мать. Не было печали, черти накачали. Без этого проблем выше крыши. А Лукин, сука, упорный. Немцы контрпартизанскую операцию развернули, все на соплях повисло, совет командиров собирается, а он все это время Волжина крутит. Сволочь.
Решетов сидел на пеньке возле землянки, попивая чаек и олицетворяя собой островок безмятежности посреди царящего хаоса. От сердца чуть отлегло. Живой и вроде здоровый. При виде Зотова скрыл хитрющую улыбку и отрапортовал:
– Здравия желаю, товарищ фельдмаршал. За время вашего отсутствия происшествий не было, личный состав отдыхает, потерь нет.
– Карпин где? – угрюмо спросил Зотов.
– Ты чего не в духе? – подозрительно прищурился Решетов. – Думал, вернешься довольным.
– Карпин где?
– В землянке, хреново ему. – Решетов кивнул за спину. – Толком объяснить можешь?
– Сейчас узнаешь. Пьет?
– Не, завязал.
– Давно?
– Послезавтра третий день будет.
– Ясно. – Зотов отдернул плащ-палатку на входе. Голый до пояса лейтенант сидел на нарах, протирая тряпочкой снятый ствол «Дегтяря». Тугие мышцы лоснились в пыльных лучиках света, льющегося из слепого окна. Разобранный пулемет был аккуратно разложен на дощатом столе. Консервную банку доверху набили окурками самокруток. Пахло потом, оружейным маслом и табаком. У противоположной стены лежал, скучая, рядовой Капустин.
– Здрасьте. – Лейтенант поднял глубоко запавшие, в черных обводьях глаза.
– Пошли, – выдохнул Зотов. – К Лукину. Сашка признался в убийстве.
Сзади удивленно присвистнул Решетов.
– Во, а я думаю, чего он такой довольный с утра.
– Я с вами! – Капустин попытался подняться и скривился от боли.
– Лежать, – приказал Карпин. – Остаешься за главного.
– Так тут больше нет никого, – обиделся Капустин.
– Вот поэтому ты и за главного. – Лейтенант назидательно поднял палец и покинул землянку. Одеваться не стал, оставшись в одних брюках и сапогах, с кобурой и финкой на ремне.
– Прогуляюсь за компанию, – одарил Зотова Решетов глумливой улыбкой.
– Прогуляйся, – фыркнул на ходу Зотов.
Так, втроем, к Лукину и ввалились. Часовой на входе посторонился, разом сникнув под свинцовым взглядом Карпина. Кроме майора в землянке торчали двое мордоворотов, фамилий которых Зотов не знал. Один махина, под два метра ростом, с саженным размахом плечищ, длинными руками, бычьей шеей и глазами убийцы. Второй поменьше, сухощавый и явно очень быстрый. Такие опасней всего. Оба внимательны, собраны и вооружены.
– Ого, какие люди, – восхитился сидящий за столом Лукин. – Вам чего?
– С Сашкой хотели поговорить, – тяжело выдохнул Зотов.
– А больше ничего не хотели? – прищурился Лукин. Громила угрожающе заворчал.
Зотов отчетливо понял, что по-хорошему не получится.
– Выкинуть их? – пророкотал верзила.
– Да не стоит, Василь, – фальшиво улыбнулся Лукин. – Люди переживают, беспокоятся, их можно понять. Вы, товарищи, уходите, не до вас мне сейчас.
– Зря ты, Володя, так, – обронил Решетов. – Смотри, как бы не вышло чего.
– Угрожаешь, капитан?
– Может, и так. – В глазах Решетова зажегся знакомый безумный огонь.
– Давайте без эмоций. – Зотов поспешил разрядить ситуацию. – Майор, дай переговорить с Сашкой, и все.
Лукин вперил в него внимательный взгляд и неожиданно согласился:
– Лады. У вас две минуты. Василь, выводи задержанного.
Ого, удивился Зотов, искоса посматривая на Карпина. Господи, лишь бы не дурканул. На лице лейтенанта ни один мускул не дергался, Карпин отстраненно посматривал в потолок, изучая щели в накате и грубо отесанные сучки. Решетов расслабленно, вполоборота привалился к стене, прикрыв от посторонних взглядов ненароком расстегнувшуюся кобуру.
Похожий на гориллу Василь отодвинул засов на двери в другую половину землянки и глухо проворчал:
– На выход, морда.
Внутри послышалось сдавленное мычание и тихий болезненный стон. У Карпина едва заметно заиграл желвак и надулась вена на правом виске. У Зотова от напряжения ноги свело и уркнуло в животе.
– Реще давай. – Петро запустил руку в темноту и выволок наружу то, что осталось от веселого и смелого парня Сашки Волжина. Сгорбленное, дерганое, жалкое существо. Взгляд глубоко запавших глаз – затравленный, дикий, щеки ввалились и заросли неряшливой щетиной, плечи опущены. От Зотова не укрылось, с каким ужасом Сашка мельком поглядел на довольно улыбающегося Лукина. Синяков и ссадин на лице не было. Бледно-зеленый, измотанный, это да, но никаких следов пыток и избиения.
– Сашка. – Карпин сделал шаг.
Волжин отшатнулся, скорчился у стены и зашептал, словно умалишенный:
– Я… Я убил. Судить меня надо, судить…
– Сашка. – Карпин вытянул руку.
– Не трожь арестанта. – Василь встал на пути.
– Я, только я. Задуши-ил, – скулил Сашка, трясясь осиновым листом на ветру.
– Отойди, – глухо обронил Карпин, смотря в пустоту. Глаза лейтенанта омертвели.
– А если не отойду? – ухмыльнулся Василь.
– Миша, не надо, – попросил Зотов, прекрасно зная, к чему это все приведет.
– Да, Миша, не надо. – Улыбка у Лукина прямо сияла. – Рядовой Волжин написал чистосердечное признание и раскаивается в содеянном. Ты ведь раскаиваешься, Александр?
Сашка, испуганно вжавшийся в угол, истово закивал:
– Я это, я. Убил. И раскаиваюсь. Пожалуйста, не надо…
– Вот, раскаивается человек. И не стоило следствие за нос водить. – Лукин выложил на стол лист исписанной бумаги. – Ознакомьтесь, товарищи.
Зотов подтянул бумагу к себе и стал читать, хмурясь все больше и больше. Признание Волжина. Короткая и страшная история, записанная чьей-то уверенной, набитой рукой. Командиру партизанского отряда «За Родину»… Александр Иванович Волжин, одна тысяча девятьсот двадцать первого года рождения… Уроженец города Ростов-на-Дону… Двадцать седьмого апреля сорок второго года, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения… в конфликт с Твердовским О. А. … Затаив неприязнь… Подкараулил и задушил Твердовского О. А. обрывком веревки… Орудие преступления выбросил… Заметая следы, попытался подстроить самоубийство… Число, подпись. Подпись совсем детская, угловатая. Эх Сашка, Сашка. Зотов брезгливо передал бумагу Решетову. Капитан быстренько пробежался глазами и хмыкнул:
– Филькина грамота.
– Чистосердечное, – щелкнул пальцами Лукин.
– Царица доказательств, – согласился Зотов, не сводя с Волжина глаз. Нехорошее предчувствие нарастало. – Саш, рубашку сними.
– Зачем? – Волжин сжался, поглядывая на Лукина.
– Сними-сними, – великодушно разрешил майор. И ощутимо напрягся.
Сашка неловко ухватил полы застиранной гимнастерки и потащил через голову, обнажая поджарое, загорелое тело. Худое, с выпирающими ребрами, но чистое, без следов пыток. Как его тогда сломали, как? Неужели и правда убил?