– Ты, случаем, не адвокат? – посетовал Зотов. – К каждому махонькому словечку привяжешься. А я тут, между прочим, страдал.
– А мы не страдали? – фыркнул Карпин. – Думаешь, легко было эту чертову яму в темноте отыскать? Ты тут ваньку валял, а мы всю ночь по лесу на брюхе за вашим величеством ползали, чтобы, не дай божечки, из виду не потерять, измызгались, как сатанята, Степан недоволен тобой.
– Переживет, – отмахнулся Зотов. – И никакого Ваньку я не валял, а вот Витьку пинали, и здорово!
– Цел? – обеспокоился разведчик.
– Вроде, – бодро отозвался Зотов, желая в данный момент одного – умереть.
– Ну и хорошо, за битого двух небитых дают. – Карпин ловко вскарабкался по шаткой лестнице.
Зотов без всякого сожаления покинул обжитый и такой уютный подвал. Темнота наверху превратилась в серую предрассветную хмарь. Под ближайшим кустом нахохлился Шестаков с карабином в руках и обрезом в самодельной кобуре у бедра. Шагах в двух от него в жухлой траве распластался Павленко. Закурить сторож не успел. Кровь, натекшая из вскрытого горла, казалась чернее чернил.
– Здорово, полководец, – шепнул Шестаков, не отрывая взгляда от церкви.
– Здорово, – поприветствовал Зотов, вслушиваясь в гнетущую тишину. Маленький побег, кажется, прошел незамеченным. Четко сработано и по плану. А кто план придумал? Мозговой центр!
Зотов кивнул на мертвеца.
– Все балуешь, Степан?
– Это Мишка, – наябедничал Шестаков. – Ему человека прихлопнуть, что муху.
– А нечего хлебалом на посту щелкать, – ощерился Карпин, вручая Зотову немецкий автомат и подсумок на три магазина, наследство покойного Павленко. – Если в яму тебя упекли, значит, все подтвердилось?
– Это Решетов, – хмуро кивнул Зотов. – Он и его группа – агенты абвера. Хотят командиров в фарш покрошить и уйти.
– От, сука. Никогда он мне не нравился, – сплюнул Шестаков. – Я всякую гниль издаля чую.
– Тебя с собой? – осведомился Карпин, к предательству Решетова он отнесся хладнокровно.
– Ага, в качестве вишенки на торте. Подарок начальству. – Зотов нервно рассмеялся. – Как обстановка?
– Одиночные посты по периметру, – деловым тоном отчитался лейтенант. – Решетов за ночь проверял дважды, теперь сидит в церкви и не высовывается. С ним кто-то есть, не поняли в темноте.
– Кузьма.
– Ага, я и говорю. Мы кругом пошарили, ох и странные дела творятся в этом лесу. После полуночи погудел самолет на сверхмалой. В три часа от церкви дали световой сигнал, а с опушки ответили. – Карпин указал на северо-восток, в сторону угрюмо темнеющего ельника. – Мы доразведали, болото пузом перепахали, так ты не поверишь, там вооруженные люди, немецкая речь. По численности данных нет, близко мы не совались. Люди Решетова их пропустили, хотя пост там стоит. Теперь ясно зачем.
– Немцы? – изумился Зотов. – Откуда?
– Я знаю? – пожал плечами Карпин. – Просочились. Что делать будем?
– Может, в отряд за подмогой? – спросил Шестаков. – Я мигом. Мне медалю посмертную даром не надо, пущай Марков сам постарается.
– Маркова я предупредил в этот квадрат не соваться, – признался Зотов. – Придется выкручиваться самим.
– Господи. – Шестаков страдальчески закатил глаза. – Царица Небесная, ну за какие грехи?
– Решетова хочешь брать? – понятливо спросил лейтенант.
– Угу. – Зотов указал глазами на храм.
Умничка Карпин, не задавая лишних вопросов, ужом ввинтился в заросли терновника. Живы будем – надо лейтенанту памятник в бронзе отлить. Шестаков обиженно сопел за спиной. Росистая трава тихонечко шелестела, среди кустов торчали остатки старых фундаментов, изглоданных ветрами, дождями и временем. Туман рассеивался и полз по урочищу грязными лохмами, небо на востоке пронзила золотистая полоса, храм словно парил в предрассветной дымке, не касаясь земли.
Появление немцев добавило головной боли. Одно дело – втихаря отстрелять группу не ожидающих ловушки предателей, и совсем другое – схлестнуться с отрядом немецких диверсантов, натасканных драться в лесу.
– Осторожно, яма, – предупредил Карпин, обходя почти неразличимый, заросший травой и кустами провал, наполовину забитый сгнившими досками. Под каблуками затрещали осколки синего изразца. Зотов, уже заимевший немалый опыт падения в местные погреба, снова едва не сверзился в черную глубину, наступив на песчаный, предательски уползающий край. Метров через десять раскрыла пасть еще одна яма. Карпин, проходя мимо, резко остановился.
– Ты чего? – прошипел Зотов, ткнулся в лейтенанта плечом и глухо, угрожающе заворчал. Кровь ударила в голову, сдавила виски. Зотова повело. На дне ямы вповалку лежали окровавленные тела, наспех прикрытые ветками и сушняком. Торчали неестественно вывернутые руки и ноги, жутко белели мертвые лица. Покойники были совсем свежие, без следов разложения и гнилого душка. В глаза бросились знакомые желтые ботинки с толстой, усеянной гвоздями подошвой. Колька!
Зотов, тяжело, с надрывом дыша, инстинктивно схватил Мишу за локоть и сжал. Карпин скривился от боли, но руки не убрал.
– Побили ребят. – Шестаков стащил картуз с головы. – И кутенка нашего не сжалели. Любил я его, только показать не умел.
Зотова перехлестнула лютая, требующая немедленного выхода ненависть. Последняя надежда на счастливый исход осталась в этой залитой кровью, просмердевшей смертью и страданием яме. Решетов не оставил шансов, взял с собой партизан, заранее выписав им приговор. Смотрел им в глаза, похлопывал по спине, протягивал хлеба кусок, и они ему верили, командиру и своему в доску парню. Они не знали, что ведут их на бойню и на верную смерть, не от рук врага, а от рук бывших товарищей и друзей. Есть ли что-то на этом свете страшнее предательства? Разве только месть за него.
Зотов отпрянул от края забитого мертвецами подвала, давя вспышку неистовой ярости.
– Витя, – окликнул Карпин.
– Я в порядке, работаем.
Зотов был ни хрена не в порядке, но это сейчас не имело никакого значения. Он, пригнувшись, скользнул под окнами с выкорчеванными, проржавевшими решетками и бесшумно вошел в крохотную боковую дверь. Внутри царила пахнущая отсыревшим камнем и плесенью, мозглая темнота. Зотов, пачкаясь штукатуркой, вжался в стену и заглянул за угол. У затухающего костра сидя дремал Кузьма, надвинув кепку на глаза и положив автомат на колени. Решетов нервно расхаживал по церкви, поминутно останавливаясь у окна и смотря на часы. Его губы двигались и кривились. Беспокоится капитан, переживает, готовится партизанских командиров хлебом-солью встречать…
Карпин мельком глянул за угол и страшно округлил глаза.
– Решетова берем, – проартикулировал Зотов. – Второго Степан.
Шестаков угрюмо кивнул, взвешивая карабин на руках.
Рот пересох, словно Зотов вылизывал пыльные церковные кирпичи, сердце прыгало и скакало, как перед всякой атакой, ощутимо трясло.
– Начали. – Зотов влетел в церковь и заорал, оглушая внезапностью: – Стоять! Ни с места, сучары!
До противника десять шагов. Время остановилось. Решетов поворачивался, рука опустилась на кобуру, вскидывался просыпающийся Кузьма, инстинктивно поднимая оружие. «Не успеем, не успеем…» – билась шальная мысль в голове. Успели. Быстроногий Карпин врезался в Решетова, сцепившиеся тела покатились в кирпичном крошеве и пыли. Шестаков в три гигантских прыжка подскочил к проснувшемуся Кузьме и с размаху саданул прикладом в лицо. Мерзко хрустнуло, Кузьма рухнул через костер, вздымая облако пепла и искр. Карпин навалился на Решетова и давил яростное сопротивление ударами локтей. Решетов бился под разведчиком и сдавленно выл, правой рукой нашаривая финку за голенищем.
– Все, Никит, все, завязывай. – Героически подоспевший Зотов наступил на руку с ножом.
Решетов зарычал и обмяк. Кузьма полз на четвереньках, харкая кровавой жижей и выбитыми зубами. Шестаков переступил костер и с равнодушным видом долбанул Кузьму прикладом по голове. Чмяк. Череп лопнул, расплескав серо-розовую маслянистую дрянь. Поделом.
– Помнишь, ты спрашивал о подвохе, Никит? – зловеще улыбнулся Зотов. – Так вот это, сука, он!
Зотов с трудом сдерживался, чтобы не завалить эту сволочь прямо сейчас. Справедливый суд, поиск мотивов, следствие… На хер. Разум на мгновение помутился, как с тем растерзанным на куски полицаем.
– Думаешь, выиграл? – дернулся Решетов. В глазах капитана Зотов впервые увидел болезненный страх.
– Разве нет? А-а-а, ждешь командиров? Не хотел расстраивать, но они не придут, по моей настойчивой просьбе совет перенесен в Глинное. Как тебе поворот?
– Тварь. – Решетов попытался вывернуться и получил удар по лицу. – Хх, фух… Все равно сдохнете!
Лицо Решетова перекосилось, налитые кровью глаза вылезли из орбит, его пробрал жуткий истерический смех.
– Я вас гнид заберу за собой! Давил и буду давить… Вам отсюда не выйти. В лесу немецкие десантники, ждите, скоро придут.
– Так милости просим, – радушно пригласил Зотов. – Взятие штурмом церквушки с тремя партизанами – несомненный успех для операции такого масштаба.
– Ублюдок! – Решетов плюнул, повесив кровавую слюну на груди. – Ненавижу!
– Кончать его? – Карпин вздернул предателя на колени.
– Погоди, рано еще…
За стенами, где-то далеко в лесу, хлестко ударил одиночный выстрел.
– Это чего? – встрепенулся Шестаков.
Зотов не ответил, весь обратившись в слух. Следом за первым выстрелом отрывисто грянул второй. Все на миг смолкло, и тут же опустившаяся могильная тишина взорвалась. Суматошно затараторили автоматы, басовитую очередь дал пулемет. Палили одновременно из многих стволов.
– Нам не пора? – спросил Карпин, косясь за спину, где воздух еще не рвали ниточки трассеров.
– Успеем! – Зотов устремился к дверям, следом затрусил Шестаков, вытирая налипшие на приклад волосы и черную кровь. Карпин волочил Решетова за воротник.
Зотов первым вывалился на крыльцо навстречу рассвету. На севере урочища, в призолоченом солнцем лесу, разгорался нешуточный бой, выстрелы и очереди слились, ухали гранаты. Басовито лаяли минимум пять пулеметов, вышивая чащу пламенем и свинцом.