После ухода Сары на письменном столе остался старательно разрисованный лист бумаги. Я внимательно вгляделась: в сплетении линий вырисовывались силуэты двух взявшихся за руки девочек. Помню, с ухмылкой воскликнула:
– Да это же новоявленный Гарзу[11]!
К счастью, после нашего разговора громкие споры за стеной поутихли. А когда во дворе я случайно встретила Сару, она весело объяснила:
– Перед сном я в обязательном порядке делаю маме массаж, и чем больше сержусь на неё, тем усерднее массирую. Она остаётся довольна, и после этого мы мирно засыпаем. И так каждый вечер.
В Калифорнии начались зимние дожди. Значит, не бывать засухе, которая за последние четыре года угрожала штату опасными последствиями. И хотя я радовалась спасительному дождю, его монотонная дробь мешала спать. Моё психологическое исследование зашло в тупик, и под нудный шум дождя я думала о том, насколько бессмысленно и серо моё настоящее в задрипанном доме социально незащищённых пенсионеров. Неужели о такой жизни для себя и матери я мечтала?
Если из-за непогоды во мне поселилось недовольство, то в моей соседке – возмущение и неприятие «тоталитарного режима» матери, поскольку они снова без конца ругались и не давали мне сосредоточиться. Перепалка между матерью и дочерью изо дня в день становилась всё ожесточённее.
– Вчера Анна принесла шесть пирожных, а сейчас осталось всего четыре с половиной!
– Половинку я съела, мам.
– Врёшь, ты съела полторы штуки.
– Всего половинку. Если бы съела полторы, то так бы и сказала. Может быть, ты съела?
– Анна нескоро ещё приедет. А Сиран ест только эти пирожные. Ты думаешь о себе одной, а не о нас. Ты всегда была эгоисткой!
– Может, это Анна съела?
– Как тебе не стыдно? Ты ни о ком не думаешь – сама съела и наговариваешь на Анну.
– Я устала! Устала от постоянных склок! Не могу ни поесть толком, ни поспать! Ну разве может женщина быть такой сварливой, как ты?!
– Это ты склочница! Так изводила своего мужа, что довела до инфаркта!
Слова матери, видимо, вывели из себя Сару, и по двору разнёсся её истеричный голос:
– Бесстыжая! Бесстыжая! Ты не смеешь называться матерью! Как у тебя язык поворачивается говорить такие слова?! Вы убили моего мужа из-за своего золота. Тебе лучше помалкивать, дура! Я скрыла всё от детей, иначе бы они ни дня не разрешили бы мне тут оставаться. Неблагодарная! – кричала Сара.
За стеной раздался глухой шум.
– Помогите! Помогите, люди! Она задушит меня! – вопила Зара.
Я выскочила из дома, и мы с Сарой чуть было не сшибли друг друга с ног. Она была вне себя и, стыдливо потупившись, без зонта побежала к машине. Сев за руль, она включила двигатель – мать уже тут как тут.
– Прошу тебя, не надо ехать к Анне. Завтра я должна выступить на утреннике в детском саду. Что я такого сказала, что ты сердишься? Нужно правильно рассчитать количество еды – вот и всё.
Зара не переставая говорила, но дочь не слушала её и, уронив голову на руль, плакала. Успокоившись, Сара почему-то по-прежнему упорно не смотрела на мать. Может, не хотела устраивать ссору во дворе или, может, боялась сжалиться над ней?
Она опустила стекло машины и, не поворачиваясь к матери, сказала:
– Не попади под колёса, ступай домой! Через час вернусь.
Машина Сары сорвалась с места, следом за ней я завела мотор и поехала в аптеку за лекарством от головной боли.
Через час я была дома. Проливной дождь прекратился. Во дворе с группой женщин стояли двое полицейских.
– Зара не понимает по-английски. Лучше вам передать это известие вашей соотечественнице, – сказала немка, живущая в квартире напротив.
– Какое известие?
– Разве вы не знаете? Ей следовало осторожно вести машину. По словам полицейского, Сара была без очков, а в водительских правах указано, что во время езды она обязательно должна быть в очках, – добавила она взволнованно.
– Я очень сожалею, ваша соотечественница погибла в аварии, – заговорил молодой полицейский. – На перекрёстке рядом с домом она столкнулась с грузовиком. Мы должны сообщить матери, нам нужна ваша помощь.
Дверь квартиры Зары была не заперта. Мы с полицейскими прошли мимо кровати тёти Сиран. Зара перед зеркалом в ванной сосредоточенно выщипывала пинцетом брови.
Она не сразу нас заметила и удивлённо уставилась на меня. Я перевела ей слова полицейского – пинцет со звоном упал на пол.
– Какое горе на меня свалилось! – точно взрыв, по всему дому разнёсся пронзительный крик матери.
Через месяц по просьбе моей мамы мы переехали в новую квартиру. Когда мы собирали вещи, из папки на пол выскользнул листок, который пару месяцев назад остался у нас после Сары. На рисунке были две девочки. Старшая крепко держала за руку младшую сестру, будто хотела защитить от всего мира. У меня заныло сердце. Если б я не знала их историю, то подумала бы, что они выросли в детдоме.
Как сложилась дальнейшая судьба калеки Сиран и Зары и о каком злополучном золоте шла речь, я так и не узнала…
Перевод Карине Халатовой
Подобное – с подобным
Из-за Obamacare[12] я сегодня уже третий раз захожу в аптеку за лекарством для отца-инвалида. Не помогли ни медицинская карта отца, ни телефонограмма из офиса врача. В третий раз я встала в очередь с твёрдым намерением купить лекарства во что бы то ни стало, если нужно – оплатить наличными. В компьютере произошёл сбой, возникла путаница в сведениях о медицинской страховке больных, и очередь продвигается медленно.
Передо мной стоит молодая стройная блондинка с перевязанной головой и синяками под глазами.
– Вы живёте в Глендейле? – поинтересовалась девушка.
– Уже одиннадцать лет, – ответила я.
– Я неделю как переехала в Глендейл и очень счастлива. Говорят, это очень безопасный город. Я ни за что не хочу возвращаться в свою старую квартиру.
– А где вы жили раньше?
– В Даунтауне[13], жила вместе с подругой. Поздно вечером я ждала её возвращения… – Девушка вдруг замолчала и устремила взор в окно, напряжённо вглядываясь куда-то вдаль, за горизонт, отливающий такой же лазурью, как и её глаза. Казалось, она была здесь одна и не могла оторвать взгляд от ужасающего зрелища… Немного опомнившись, пробормотала себе под нос: – Удивительно, как будто ночной кошмар из детства стал явью.
– Какой кошмар, девушка? – ошеломлённо спросила я.
– Ничего… неважно, – окончательно очнувшись от забытья, девушка продолжила свой рассказ: – Я открыла дверь, и трое в масках так ударили меня по голове, что я потеряла сознание. Мне повезло, что подруга вернулась домой рано.
– У вас есть враги? – в ужасе спросила я.
– О, нет! Это была обычная квартирная кража…
Ясные голубые глаза девушки и страшное английское произношение вынудили меня спросить:
– Вы, наверное, русская?
– Нет, турчанка, из Турции.
– Из Турции, но не турчанка? – переспросила я, надеясь, что плохо расслышала.
– Турчанка и из Турции, – с разбитой, но гордой улыбкой подтвердила она.
Неожиданно в разговор вмешалась женщина-аптекарь, и я вдруг обнаружила, что её улыбка поразительно похожа на улыбку турчанки, и появившиеся на щеках ямочки тоже.
– Из Турции? А откуда конкретно?
– Из Измира. Вы тоже турчанка?
– Я армянка, и мои предки были родом из Измира; из большой семьи от геноцида[14] спаслась только моя прабабушка.
– Какой геноцид? Шла война, а во время войны такое всегда случается.
Аптекарша хотела было возразить, но горло перехватило от спазма.
Обе, точно загипнотизированные, пристально разглядывали друг друга, и из глубинных пластов памяти всплывали смутные ощущения, образы, события… Обе встрепенулись, точно от наваждения, и вышли из оцепенения.
Подошла очередь турчанки, она расплатилась и, улыбнувшись, попрощалась с нами.
Аптекарша по-армянски сказала мне:
– Меня охватило такое волнение, что я не смогла возразить девушке и поведать правду о том, как на родной земле, в своём доме, тысячи беззащитных армян – старики, дети, женщины – были растерзаны турецкими шакалами… И только потому, что турки задались кощунственной целью – погубить семя духовного народа, стереть с лица земли целую нацию.
Я почувствовала, как у меня заколотилось сердце. Мы обе побледнели. На прощание обменялись красноречивыми, полными сострадания взглядами.
– И всё-таки эта турчанка очень красива. Чем-то на вас похожа, – непроизвольно сорвалось у меня с языка.
Встреча в аптеке весь день не давала мне покоя. Старые, глубокие раны ещё не зарубцевались и независимо от нас переворачивают всю душу. Память предков болью отдаётся в наших сердцах, пульсирует в крови, меняет её движение. Учёные либо подтвердят, либо опровергнут это, но я уверена, эта боль заложена на уровне ДНК и застыла в глазах армян.
Но было ещё что-то, из-за чего я мысленно возвращалась в аптеку. В памяти запечатлелась выразительная мимика армянки аптекарши и турчанки. Как будто обе были знакомы с незапамятных времён. Лица обеих, со скидкой на возраст, были похожи как две капли воды, равно как и обворожительная улыбка и необычайно красивые глаза.
Ретроспективная память, которая внезапно может унести человека на бессчётное количество лет назад, не игра Фортуны, а веление судьбы. И следуя ему, кто-то однажды приобщится к тайне, которую всеразрушающее время тем не менее бережно скрывает от всех, оставляя всего лишь узенькую, затерянную в траве тропинку.
Обман воображения? Или божье провидение? Но у встречи будет продолжение – может, в этом мире, а может, в другом, где мы безгрешны и укрываемся от божьего суда под огромным и милосердным кровом, где сосуществуют подобное с подобным…
Перевод Ануш Бабаян