Удивительный случай, произошедший с Катрин, вызывает ощущение покинутости и в то же время вселяет надежду. Если жаждешь всем сердцем, то непременно достигнешь своей мечты. Я хочу верить, что мы, наследники Ущелья Деранц, будем (а может, и есть) более удачливы, чем наши предки.
Ущелье Деранц нисколько не соответствовало моим детским фантазиям. На холме росли огромные тутовники, которые посадил Казар. А персиковые, гранатовые, абрикосовые деревья ливень вырвал с корнями ещё в годы коллективизации. Участок был заброшен, а дождь смыл целую жизнь изнурительного труда и борьбы. Казар привёз сюда землю на ослах, соорудил деревянные преграды, которые сдерживали оползни…
Одичавшие кролики и индейки жили здесь в состоянии естественной свободы. Из охотничьего ружья дядя убил пять кроликов, зарезал несколько индеек. Я занялась ощипыванием птиц, а он – разделкой тушек кроликов.
Дядя Сурен всегда принимал меня как родную дочь, а моего мужа – как сына. Точно так же он относился к моим кузинам. Это выражалось и в его обходительности, и в щедрых подарках на свадьбы и на дни рождения, и в роскошных букетах на Восьмое марта. Всю любовь и тепло, которые он должен был дарить собственным детям, «отнимали» я и мои кузины, потому что после развода дядя Сурен больше не общался ни с женой, ни с детьми. Отношения между моим отцом и мужем были сдержанные и строились с соблюдением норм этикета, а с дядей муж был на короткой ноге: они шутили и смеялись, как старые друзья, обсуждали события и некоторых чиновников, так как оба работали в одной и той же сфере.
Был уже поздний вечер, когда мы собрались под тутовником вокруг грубо обтёсанного стола. Небо было усеяно звёздами, полная луна опустилась и «воссела» на плечи дяди. Он был похож на ясновидящего, а его аристократическое лицо озарялось серебристыми лучами, пропитанными пророческими мыслями. Мы ели шашлык руками, наслаждаясь полноценной свободой, казалось, сама дикая природа обязывала уподобиться нашим пещерным предкам… Между тем дядя, орудуя ножом и вилкой, отделял мясо от кости и самые вкусные куски клал в тарелку моей дочери. А она краснела и напрягалась, точно так же, как я много лет назад.
Робинзон время от времени делал замечание Пятнице за то, что потерял чувство меры и выпил лишнее, а тот оправдывался, мол, давно не бывал в такой интересной компании…
Мы не виделись с дядей Суреном несколько лет, очень соскучились. Очевидно, он тоже был счастлив.
– Аво-джан, – вдруг заговорил дядя, обращаясь к моему мужу, – я не знаю, сколько мне ещё богом отмерено дней…
– Дядя, больше не говори такие вещи, – Аво обнял его, как сын обнял бы своего отца.
– Но одно я знаю точно: хоронить меня будешь ты, – продолжил дядя шёпотом. Он будто стеснялся. Аво не был его кровным сыном, но именно с ним он делился наболевшим.
До этой встречи мы были на семейном кладбище в Степанакерте и видели надгробный камень, который Сурен заказал заранее.
– Дядя, я видела твоё надгробие, – улыбнулась я.
– От вас не потребуется никаких денежных затрат, кроме как на поминки, – ответил дядя и самодовольно засмеялся.
Пьяный Аркадий пошёл спать в свою «Ниву», мои дочь и сын, утомлённые, дремали. Вой волков тревожил наши души, в то время как от монотонной песни сверчков исходило убаюкивающее спокойствие. Тишину нарушила я.
– Знаешь, дядя, мы должны были приехать через два дня, но выехали поспешно… Ермония умерла… – Я имела в виду нашу соседку из Степанакерта.
– Как это… Ермония умерла? – В одно мгновение он весь скукожился, взгляд помутился. – А почему мои дети не сообщили мне об этом? – Он закрыл лицо ладонями и безнадёжно всхлипнул.
Я обняла его. Попытки успокоить были тщетны. Я не сразу догадалась, что русалку, обитающую на морских просторах, также зовут Ермония и дядя скорбит о её смерти. Я объяснила ему, что вышло недоразумение и я имела в виду пожилую соседку. Мой дядя, всегда излучающий спокойствие, отвернулся. Он сейчас был по ту сторону времени. И кто знает, где находится тот морской берег, в песках которого сокрыта тайна? Ведь русалка так и не очеловечилась и не смогла оценить могущество любви. Сурена охватили тяжёлые переживания прошлого. Он стал вспоминать подробности последнего дня и рассказал нам, как бросил жену Ермонию и детей. Двадцать шесть лет пролетели как одно мгновение, будто это было вчера. Время остановилось в тот последний день, ведь после этого больше ничего не происходило. Дядя беспощадно обвинял жену. Она была неразумной и легкомысленной женщиной, и это она лишила его возможности быть хорошим отцом.
Он проговорил всю ночь, и мы с мужем терпеливо слушали его. Мы были поражены бурным потоком чувств, которые будоражили сердце этого седого старика, и старались не задавать вопросов, пытались молчанием опровергнуть каждую причину и следствие, чтобы не усилить боль воспоминаний. Всё вокруг окаменело: и полная луна, и небо, и тёмные тени тутовников… Казалось, время остановилось.
…Меня опять преследовали навязчивые воспоминания, которые всплыли, когда возвращались в Степанакерт. Однажды, энное количество лет назад, когда я, ещё совсем молодая, работала главным бухгалтером в одном из торговых трестов в Ереване, какой-то делец, вперив в меня свой скользкий взгляд, сказал:
– Твой дядя неплохой человек, но его жена… Слышал… – мужчина непристойно выразился в адрес Ермонии, затем добавил: – Ни для кого не секрет, что Сурен в порыве ревности рассёк жене щёку ножом, чтоб испортить её красоту.
Этот негодяй хотел унизить меня, мол, не воображай о себе слишком много, знаем мы вас!
Я выставила его за дверь. Он ушёл, но мне так хотелось крикнуть ему вслед: «Ничтожество, ты недостоин даже развязать шнурки на обуви моего дяди! И кто тебе дал право называть незнакомую женщину безнравственной?!»
До сих пор я не знаю всей правды, но думаю, что дядя Сурен был неспособен к таким опрометчивым поступкам, он не мог ранить щёку супруги ножом с целью лишить красоты и женского очарования. Не мог! Поскольку благородство и изуверство несовместимы, а нежность и жестокость, любовь и ненависть – понятия взаимоисключающие. Однако сверхъестественное посещает нас тогда, когда в реальности остаются пробелы. Таким образом ко всему этому прибавляется проклятие русалки, которое стало клеймом в судьбе моего дяди. И кто поверит в это? Не знаю. Но если в жизни каждого из нас есть легенда, то легенда также свидетельствует… Русалки – это блуждающие по морям души, и им никогда не обрести покой. Они появляются в образе женщины, чтобы украсть самую светлую частичку мужчины. Они помогают рыбакам, поднимают из пены морской тела утонувших моряков, но мужчина, вкусивший поцелуй русалки, не может спастись, потому что на краю неведомых морей он оставляет частичку души и осколки своей судьбы…
Автомобиль увозит нас всё дальше и дальше от Ущелья Деранц. Дорога преподносит нам другие пейзажи, и с поля зрения наконец исчезает Крест Деранц – немое свидетельство ныне утраченной принадлежности нашего рода к духовному сословию. Это была моя последняя встреча…
Третьего декабря две тысячи первого года скончался мой муж. Весть о смерти Аво до дяди Сурена дошла с опозданием, но он приехал в Ереван, специально приехал, чтобы выразить мне своё сочувствие. Он был такой растерянный, отчаявшийся и беспомощный. Как дитя.
– Я должен был умереть, а не Аво, – шептал старик. – Кто теперь меня похоронит?..
Я видела дядю Сурена в последний раз. Он умер после продолжительной болезни в доме престарелых в Степанакерте. Никого из родных не было. Он был одинок. Человек, который так много сделал для родных, для друзей и даже для чужих людей… Я с детьми находилась на чужбине, за семью морями, и в силу обстоятельств не могла вернуться на Родину. Похороны дяди организовали незнакомые люди. Как выяснилось позднее, это были ловкие мошенники, мерзавцы, которые принудили старого человека, потерявшего память, на смертном одре передать им права владения Ущельем Деранц и отчим домом.
И ещё одно совпадение. С разницей в один день в Армении, в городе Степанаване (родственное Степанакерту название), скоропостижно умирает жена моего дяди – Ермония – Русалка этой истории. Умирает на земельном участке, возделанном собственными руками. Я до сих пор не знаю, что её заставило из роскошной квартиры в центре Еревана переехать в этот провинциальный город. После их смерти я спрятала «говорящий» рисунок, который поведал нам историю о русалке, рыбаке и проклятии, витающем на морском берегу. И пусть этот рисунок больше никогда не найдётся, и пусть никто больше не заразится этой изматывающей душу, чудовищной печалью!..
Я заснула в своей маленькой квартире в Глендейле. Рядом со мной мой потерявший память отец-инвалид, последний из могикан рода Деранц.
Сон…
Я в Ущелье Деранц… Вижу огненную девушку, вдыхающую ветер, поднимающийся с часовни, с Креста Деранц. Ветер с ароматом пряной травы… Эхо родных, далёких голосов – завораживающий дар… Огненная девушка как две капли воды похожа на мою ещё не родившуюся внучку… Просыпаюсь с ощущением радости и верю в легенду о происхождении рода Деранц.
2017 г. Перевод Нелли Аваковой
Лило(Последняя ночь в Агавно)
В церкви Святых мучеников[33] на возвышенности одиноко стояла пожилая женщина в тёмной одежде – Шогер. Она молча молилась, вероятно, прося будущего для села, жители которого, крепкие и цепкие хозяева этих земель, переполненные горечи и желчи, с сжатыми кулаками и тяжёлыми сердцами, семья за семьёй покидали свои дома. Остались две семьи – Шогер и Лаврентия из Аракелянов. Они первыми переселились в Агавно ещё до конца войны, в девяносто втором году, после Мараганской резни[34].
Ранним утром, прежде чем пропоют петухи, эти две семьи тоже покинут село, оставив врагу землю, политую потом и кров