Арус и в самом деле безоглядно влюбилась. Это как стихийное бедствие или паранойя. Она больше ни о чём не могла думать, все её мысли были о Греге. Это был тот благородный и прекрасный принц, живущий за семью горами, за семью морями, о котором она мечтала с детства, которого ждала с трепетом в груди, – и вот он наконец появился в её жизни, такой настоящий и так неожиданно. Это та самая любовь, о которой рассказывают в книгах и фильмах. Арус в этот момент мыслила и чувствовала как двенадцатилетняя девочка, а не как сорокалетняя женщина. «Оставь меня в покое! Уходи! Я не хочу терять его. Он другой! Он такой чуткий, нежный, любящий. Ты никогда не был таким. Я так устала, ты всегда жил разумом и меня сделал таким. Уходи! Хотя бы раз в жизни я поступлю так, как велит мне сердце. Я никому не отдам этого мужчину! Единственное, что мне нужно, – это быть с Грегом, только с ним», – мысленно спорила с мужем Арус.
До рассвета она лежала с сомкнутыми веками и видела только синеву глаз Грега, которая превратилась в безбрежное синее небо и погрузила женщину в глубокий сон.
Арус проснулась в полдень, здоровая и бодрая, как всегда. Сын уже ушёл на работу – впервые без завтрака и ароматного кофе, приготовленного матерью.
Вскоре позвонил Гриффит, чтобы справиться о её самочувствии. Они условились встретиться на следующий день.
Грег и Арус прогуливались по бульвару, протянувшемуся вдоль побережья океана, в Санта-Монике. Они очень мило смотрелись вместе: высокий широкоплечий блондин и чернокудрая дама. Время от времени мужчина брал руку женщины и сжимал в своей ладони, будто боялся потерять свою спутницу. И осенний океан, и небо отливали холодным металлическим блеском, однако свет и любовь, переполнявшие сердца Грега и Арус, обволакивали всё вокруг. Они зашли в кафе, чтобы выпить кофе, заказали пирожное. Влюблённые улыбались и не сводили глаз друг с друга. Она первой нарушила молчание:
– Для меня вкус тирамису – это вкус Америки.
– То есть?
– Мы с сыном приехали в Америку три года назад и поселились в Денвере у сестры. На следующий день мы с ней отправились в кафе и ели там такое же пирожное. Как будто это было вчера…
– Как идут дела у твоей сестры?
– Она одна из талантливых архитекторов Денвера, автор нескольких удачных бизнес-проектов, но… сестра не выглядела счастливой, – с грустью произнесла Арус.
– Почему?
– Не знаю. Мы так и не успели поговорить по душам, а может, она избегала разговора. По-моему, они с мужем не очень ладят. Несколько лет назад сестра хотела с ним развестись, но передумала, решила сохранить брак ради детей.
– Не знаю, правильно ли жертвовать собственным счастьем ради детей.
– Любая жертва ради них оправданна. Я чувствую себя виноватой; её брак, можно сказать, был по расчёту. Это была идея моего мужа – поженить мою сестру и своего богатого родственника и тем самым осчастливить свояченицу. После её отъезда я задалась целью воссоединиться с сестрой. Мы не виделись тринадцать лет. Понимаешь, трудные были времена: Советский Союз, железный занавес, письма доходили с опозданием, нерегулярные телефонные разговоры часто прерывались. Сегодня всё по-другому: компьютеры, скайпы, телефоны спасают людей от болезненной тоски.
– А почему вы с сыном переехали из Денвера?
– Видишь ли, больно было жить в двух шагах от сестры, практически рядом, но быть для неё чужой. И когда сыну захотелось жить поближе к армянам, я, не раздумывая, пошла ему навстречу. Мы переехали в Глендейл, и сестре как будто стало легче, словно мы были для неё обузой.
– Раз она так давно в Америке, то вопрос вашего легального пребывания вроде должен был быть уже решён, – присовокупил Грег.
– Нет, сестра заявила, что в её обязанности не входит заниматься моими миграционными проблемами.
– Она вообще-то права: это твоя забота. К тому же у неё своя жизнь, у тебя – своя. В самом деле, это не её проблема.
Арус захотелось возразить, что они были сёстрами, готовыми пожертвовать жизнью ради друг друга, а тут какие-то миграционные заморочки, но промолчала…
Она мысленно вернулась в отцовскую убогую однокомнатную квартиру, где они с сестрой спали вдвоём на узкой кухонной тахте, и Арус, затаив дыхание, держала младшую сестрёнку за руку, и в темноте сквозь слёзы клялась защищать её и от притеснений мачехи, и от всех возможных угроз. В памяти всплыли и более радостные годы, когда она, молодая замужняя женщина, и её сестрёнка-красавица жили под одной крышей, вместе читали одни и те же книги, вместе смотрели одни и те же фильмы, концерты, делились впечатлениями, смеялись над одними и теми же людьми и с полувзгляда понимали друг друга. Муж обычно поздно возвращался домой, и любимая сестра была для неё самым родным по духу человеком, самой сладкой привязанностью – по крови, мироощущению, вкусам. Тихие зимние вечера они коротали дома вдвоём, а в шумные летние – вместе водили Арама на прогулку. Это было непередаваемое ощущение душевного родства, когда ты чувствуешь, как проясняются мысли, как душа наполняется счастьем, как сердце трепещет от избытка чувств. А потом отъезд сестры… В разлуке с ней Арус переживала, впадала в уныние, расстояние в тысячи миль и железный занавес связали ей руки: она была не в состоянии хоть чем-то помочь сестре, поддержать в трудную минуту. Той тоже было нелегко: она увязла в сложных супружеских отношениях и обязательствах и страдала, оставшись одна-одинёшенька в чужом краю.
…Промолчала, поскольку боялась, что со своим ограниченным знанием английского языка не сможет поведать о самом сокровенном, о том, что таилось глубоко в душе. И даже если бы смогла, разве мужчина понял бы её? К сожалению, муж, как всегда, был прав: они с Грегом такие разные.
Гриффит удивлённо посмотрел в её готовые заплакать глаза и попытался развеселить женщину:
– Вот выйдешь за меня замуж, и все твои миграционные проблемы решатся.
Арус пристально посмотрела на мужчину и воскликнула:
– Грег, ах, Грег! Как будто не знаешь, что ты не тот мужчина, за которого выходят замуж ради каких-то бумаг. Ты тот мужчина, за которым женщина готова пойти на край света, чтобы только быть рядом. Дело вовсе не в бумагах, моя боль – эмиграция, которая потихоньку отчуждала меня от сестры. Она для меня до сих пор всё та же маленькая девочка, потому что я была ей не сестрой, а матерью. Знаешь, за стеной у меня живёт бабушка, её внук в тюрьме. Милый наивный подросток, которого воспитала бабушка, потому что родители трудились на тяжёлых работах и были вечно заняты. Так вот, он связался с дурной компанией, попался на мошенничестве с кредитными картами. Каждый божий день бабушка изрыгает проклятия. Знаешь, какие? «Чтоб у тебя ноги отнялись, Колумб! Ты бы не открыл Америку – и нас бы сейчас здесь не было». Когда накатывает грусть-тоска, я так понимаю эту бабушку!
Грегу это показалось смешным, и он залился хохотом: надо же, проклинать беднягу Колумба и обвинять его в собственных ошибках. Но, уловив печаль в глазах Арус, он понял: память предков – в каждой клетке человека. Его предки переселились в Америку триста лет назад, и, видимо, его прабабушку терзали такие же печальные мысли.
– Однако я так рад твоей эмиграции, ведь иначе мы бы не встретились!
Арус улыбнулась, но глаза оставались печальными, и Грег вновь попытался её развеселить:
– А знаешь, несколько дней назад я просмотрел записи видеокамер и выяснил, по чьей вине пропадали документы в Бербанке.
– И по чьей же?
– А сама как думаешь?
– Наверное, по вине одной из девушек. Но откуда мне знать? Говори скорее, по чьей вине?
– Представляешь, я и сам был удивлён, когда выяснилось, что это был я! Когда ты появлялась в моём кабинете, я в замешательстве засовывал папки куда попало и напрочь о них забывал.
Арус разразилась заливистым смехом, из глаз брызнули слёзы радости. Посетители за соседними столиками с удивлением и завистью смотрели на красивую пару, которая излучала любовь и счастье.
Если год назад Грег зациклился на потрясающей фигуре Арус, то сейчас он видел только её тёмные пламенные глаза и сочные красивые губы. Его единственным желанием было целовать эти губы… обладать этой женщиной… ощущать, как её кровь бьётся в унисон с его собственной кровью… слиться воедино с её дыханием, душой, телом…
Перед тем как попрощаться, Грег попытался поцеловать Арус, но она увернулась. Он успел перехватить её тревожный, испуганный взгляд. Они вышли из машины, женщина провела ладонью по лицу мужчины с такой нежностью, что невозможно выразить словами. Затем, резко повернувшись, зашагала к воротам и исчезла в темноте.
Глава 4Мать и сын
Автомобиль с бешеной скоростью мчался по автостраде. Сквозь боковые окна не было видно ничего, а лобовое стекло дворники не успевали очищать. Маленькая затасканная «королла» сдалась на милость непогоды. Дождевые капли, обгоняя друг друга, ударялись о стёкла и металл, время от времени усиливая грохот ливня.
В Лос-Анджелесе стояла декабрьская пасмурная погода. Мать и сын мысленно были очень далеко – в своей бывшей ереванской квартире, которая им уже не принадлежала. Они её продали, чтобы добраться до Америки, и этот мост возвращения на родину был для них сожжён. Арус беспокойно поглядывала на сына. Недавно они вышли из зала суда; изнуряющий процесс тянулся долго, до восьми вечера, почти шесть часов. На шестнадцатом этаже здания иммиграционной службы в Даунтауне остались только они. И судья, и прокурор были настроены недоброжелательно, как будто устали от них, единодушны в своём решении и пытались отказать парню в просьбе отложить заседание. Ответы матери и сына часто вызывали у них усмешку. Адвокат попался слабый, и его усилия не увенчались успехом…
Первое, о чём подумала Арус, выйдя из злополучного зала, – как хорошо, что есть Грег, это то светлое пятно, вокруг которого она собирается строить свою жизнь. Это был побег из реальности. Она отгоняла мысли о том, какое будущее ждёт её сына без этих бумаг… Поступить в престижный вуз и быть отчисленным за неуплату; ежедневно с опаской садиться за руль в надежде, что полицейский тебя не заметит и ты не угодишь в тюрьму. Какое несовершенство законодательства и его критериев! Самонадеянно решать, что есть добро и что есть зло, считать человека виновным, калечить его судьбу, тормозить его карьеру… В законах столько упущений и пробелов, что отчаявшиеся эмигранты вынуждены искать окольные пути, ставя под угрозу своё будущее.