В роду Алекса Аллена все предки до седьмого колена были католиками, но однажды он решил посетить монахов Тибета с целью приобщиться к мистическим тайнам, которые открыли бы «истинное лицо» этого обманчивого мира, даруя вселенский покой.
Он оставил жену в Балтиморе у своих родителей. Неизвестно, сколько недель длилось его «священное уединение», но спустя некоторое время Алекс написал жене, что в горах Тибета встретил необыкновенную девушку. «Когда она прикрывает наготу полотенцем, – писал Алекс, – я вспоминаю райский сад, потому что эта женщина наделена совершенной красотой первой женщины. Я не могу определиться, кого из вас люблю больше – тебя или её».
Прошло какое-то время, и муж вернулся. Ева простила его и стала любить, как прежде. А через несколько месяцев тысячелетние следы Великого Будды увели Алекса в Лаос. В этот раз он не сомневался и был «честен». Тут же сообщил жене, что по уши влюбился в какую-то лаоску, на которой, по всей вероятности, женится. «Ты свободна, – писал Алекс. – Если хочешь, можешь начать новую жизнь с другим мужчиной».
Родители Алекса очень расстроились. Они не хотели расставаться с Евой, ведь эта чужестранка была не похожа на других. Рано утром уходила на работу в супермаркет, днём помогала свекрови и свёкру, а вечером и до поздней ночи занималась, чтобы поступить в университет.
За несколько сладких ночей на брачном ложе Ева заплатила тяжёлую цену: даруя любовь, она обрела лишь душевные муки и горечь в сердце. «Вечной любви не бывает, – думала она, – все книги лгут, потому что жизнь доказывает обратное».
Женщина оказалась в огромной незнакомой пустоте – одна-одинёшенька. В её растерянном сердце поселилась вселенская печаль.
Надежда на светлое будущее вновь вспыхнула в ней, когда в супермаркете она случайно познакомилась с высоким мужчиной. Адам Адамян был представителем восьмого поколения обосновавшихся в Америке армян. Мужчина, который явно был старше, улыбнулся по-отечески и сказал: «Ты хорошая и умная…»
Ева не смогла бы точно определить степень своего интеллекта, но то, что мужчина был очень умён, не вызывало никаких сомнений… По вечерам она часто садилась к нему на колени, и он по-отечески отвечал на вопросы своей миниатюрной жены, которые в основном касались языка, образования, законов…
Советы Адама, словно яркий свет, излучаемый из глубины темноты, сопровождали её в дальнейшей жизни. Однако обладатель недюжинного ума и гарвардского диплома нигде не работал и целый день праздно шатался по дому. Вероятно, в его жизни произошло нечто непоправимое…
Ева, в силу присущей ей деликатности, не лезла к нему в душу с расспросами. Адам, напротив, был очень любопытен и выпытывал у жены подробности и нюансы, которые так или иначе были связаны с её комплексом неполноценности.
Ева трудилась с утра до вечера, как пчёлка, параллельно училась в медицинском университете, но никогда ни на что не роптала. День они начинали вместе: поднимались в гору, как только рассвет загорался над рощицей, росшей на её вершине… Затем наступал очередной вечер, и женщина своим усталым телом прижималась к мощному торсу мужчины, освобождаясь от ужасающего чувства одиночества. И всё… Ничего другого она и не желала.
В тот день, когда она окончила мединститут на «отлично» и переполненная радостью вернулась домой, его там не застала… На столе лежала короткая записка: «Любимая, сейчас самое время расстаться. Надеюсь, поймёшь меня правильно». Ева долго ждала своего душевного друга, но так и не узнала, куда увели Адама его не высказанные вслух мысли и извилистые тропы сердца.
…На дворе двадцать первый век. Бабушки нет в живых. Ева отдала бы всё, чтобы снова слышать её ворчание. Она объяснила бы ей, что не зря «портила» глаза, так как «гадкий утёнок» достиг больших успехов; что это мало кому удаётся; что её внучка в собственной стоматологической клинике доводит до совершенства «голливудские улыбки» американских звёзд; что многие из её пациентов-мужчин жаждут её внимания – точно так же, как в старой сказке женихи добивались благосклонности принцессы…
Если бы бабушка была жива, Ева шёпотом поведала бы ей свою тайну, только ей бы она сказала: «Самое верное решение – остаться в родном городе, выйти замуж за какого-нибудь парня и родить детей». В их роду так было всегда и наверняка так должно было продолжаться, ведь не зря родители выбрали для неё библейское имя Ева, что означает «дающая жизнь». Но обстоятельства и вмешательство свыше распорядились иначе. Ей была предначертана иная судьба. Она также знала, знала из личного опыта, что негоже женщине взваливать на свои хрупкие плечи тяжёлый груз. Весьма печально, когда женщина становится сильной.
…После работы «принцесса» запирается в своём особняке, расположенном за чертой города. Она часто рассматривает себя в огромном зеркале, вопросительно глядит на незнакомую изящную женщину, во взоре которой застыл детский трепет, и в бездонной глубине её глаз видит юную девушку из далёкого прошлого – хотя в зеркале отражается чужое, незнакомое лицо. «Принцесса» пытается забыть перипетии дня, которые тянутся издалека, от позабытого волшебного процесса превращения муки в тесто, проносят её через тяжёлые занятия, «непреодолимые» экзамены и приводят в отчуждённое, безлюдное место, откуда веют тоскливые ветра…
Перевод автора
Ангел во плотиИз воспоминаний художника
Мне было тридцать лет, когда я окончил Художественную академию имени Репина в Санкт-Петербурге и вернулся на родину, в маленький провинциальный городок, затерявшийся среди гор.
В нашем роду соблюдались традиции и обычаи, которые передавались из поколения в поколение. Так, моим родителям приглянулась девушка из весьма почтенной семьи, которая недавно вернулась из столицы, где получила высшее медицинское образование. Она выбрала профессию судмедэксперта, что было необычно, если не сказать странно, поскольку это, мягко говоря, не женское дело.
Девушка была прекрасна, на её миловидном лице особенно выделялись большие, выразительные, искрящиеся глаза цвета спелой ежевики…
Нашу семейную жизнь можно было бы назвать счастливой, хотя жена часто бывала недовольна мною. Как я ни старался быть внимательным, всё равно не мог ей угодить.
Я слышал, что у неё был школьный роман и моя интеллигентная тёща помешала этим отношениям: она не могла позволить, чтоб её дочь вышла замуж за необразованного сына сапожника-инвалида. Однажды по наущению матери её брат проследил за сестрой и застал влюблённых целующимися в одном из дальних уголков парка. Началась драка. После этого происшествия юный друг моей жены уехал в Россию. Их пути разошлись навсегда. Поговаривали, что моя жена постоянно упрекала мать и брата, утверждая, что её счастье могло состояться только с этим юношей…
Мы были женаты уже два года, жили с моими родителями. Я потратил все свои сбережения и купил мастерскую, отчего недовольство моей жены возросло. «Вместо того чтобы создать свой угол, ты купил какую-то мастерскую, – выговаривала она мне, не скрывая своего негодования. – Оказывается, ты эгоист, а я и не знала».
От меня требовались неимоверные усилия, чтобы ублажить жену и вновь завоевать её сердце. Несмотря на мои старания, стена отчуждения между нами росла. Из-за её изменчивого, как погода, настроения я часто задерживался на работе и всё свободное время посвящал живописи.
Я был в мастерской, когда однажды раздался звонок в дверь. На пороге стояла незнакомая пара – брюнет с дерзким взглядом и скромная красавица с небесно-голубыми глазами. Признаюсь, я был ошарашен, когда мужчина сказал, что желает заказать портрет жены… обнажённой. «Понял, – ответил я, хотя на самом деле ничего не понимал, – вы хотите, чтоб ваша жена засияла во всей красе. Но, чтобы максимально точно передать красоту обнажённого тела, предпочтительнее позирование стоя. Поэтому многие отказываются: стоять по несколько часов в день не так-то легко». «Вы художник, вы и решайте, как и где позировать, – как бы между прочим бросил муж. – Может, встанет у зеркала, а может… Не знаю. Вам виднее». Мы обговорили сумму, размер картины и прочие детали. Я посоветовал молодой женщине принести с собой халат.
Писать обнажённые тела женщин – мой конёк ещё со студенческих лет. Когда натурщица сбрасывала с себя одежду, во мне начинала бурлить кровь: я ведь тоже человек и ничто человеческое мне не чуждо. Желание, конечно, через несколько минут отступало, и целиком захватывал творческий процесс. Интеллект, присущий культурному человеку, всегда преобладал над моими инстинктами…
Они пришли на следующий день, как и условились. Женщина задержалась в раздевалке, представляющей собой огороженный занавеской угол, откуда вышла уже в халате. Я снова удивился, когда мужчина пожал мне руку и между прочим сказал: «Ну, я пойду, не буду вам мешать… Вернусь за женой через пару часов». Это было нечто беспрецедентное для нашего провинциального городка.
У натурщицы было действительно великолепное тело. С трудом переборов себя, она робко скинула халат. Мне неизвестно, какие чувства бушевали в её душе, но я проникся к ней состраданием. Это был тот исключительный случай, когда обнажённое тело не возбуждало меня. Почему-то я стал сравнивать её со своей женой. Несмотря на то, что по красоте тела моя супруга уступала натурщице, она была намного очаровательнее, когда обнажалась в лунном свете, снимая с себя ночную рубашку не спеша, грациозно, по-женски кокетливо.
Десять дней подряд муж приводил жену в мастерскую и оставлял нас одних. Сеансы длились три часа, но он часто опаздывал. Думаю, делал это умышленно: оказывал на жену психологическое давление. Бедная женщина ждала его с неестественным напряжением, доводящим её до нервных потрясений. Причина проблемы коренилась глубже. Муж своим поведением как бы подчёркивал свою власть над женой, ясно давая понять, что не любит её, он вёл себя с ней так, как начальник с подчинёнными. Часто делал ей резкие замечания тоном, не допускающим возражений.