Спустя восемь лет Джо случайно узнал от водителя-армянина, что пару месяцев назад умер Каро. Жена и сын окружили его всяческой заботой, после того как Арутюн совершенно случайно обнаружил в южной части бульвара Лас-Вегаса отца-бродягу, неизлечимо больного, голодного, изменившегося до неузнаваемости. На протяжении двух лет Нубар с самоотверженной преданностью ухаживала за парализованным, потерявшим память мужем, тая надежду, что тот наконец встанет на ноги, заговорит, вспомнит её.
…За долгие охотничьи годы Бартон не раз видел исчезающих животных, птиц, насекомых. Бóльшая их часть не была занесена в Красную книгу. Он неоднократно поднимал вопрос о защите вымирающих видов фауны. И не мог смириться с человеческим бессердечием, несущим разрушения, что противоречило идее созидания, замыслам Творца. Несомненно, Джо защитил бы беспомощных тварей, сохранил бы им жизнь, если б вдруг свершилось чудо и его наделили таким могуществом и силой, которое даруется человеку свыше для того, чтобы он мог осуществить свою богоугодную миссию.
«Вот и я такой же исчезающий вид, – порой с горечью думал Джо Бартон. – И женщина с глазами лани – точно такое же существо. Больше не бьётся под солнцем сердце последнего из могикан, целое племя индейцев истреблено на корню, и о чём они думали – никому неведомо… Человек создал Красную книгу с целью сохранить от вымирания животных и птиц, многие из которых обитают в джунглях и до сих пор неизвестны. А что мы можем сказать об исчезающем виде людей? Может быть, в Книгу жизни занесены имена тех, кого завтра не будет?.. Неужели Всевышний сам отбирает своих „невозвратных“ сыновей?.. Господи Всемогущий! Я полюбил женщину с глазами лани. Да будет воля Твоя, пусть мы встретимся с ней в Твоём будущем, там, где не может быть истреблён человек и его вид, где не канет в Лету его имя…»
Нубар была уникальной женщиной. Бартон уважал её добровольное мученичество, верность мужу до гроба. Он был уверен, что секрет красоты всепрощающей женщины – любовь. Любовь, которая так необходима в наш век сумятицы и хаоса.
Перевод Карине Халатовой
«Мама, несравненная моя…»
Услышав крики, я выбежала во двор и чуть было не столкнулась с моей новой соседкой. Двери наших квартир были рядом и отделялись тонкой стеной. Следом за ней выскочила и её мать.
Какой-то толстяк без сознания лежал на газоне окружённый причитающими пенсионерами. Пульс не прощупывался.
– Кто-нибудь может мне помочь? – крикнула я.
Соседка, похоже, была сведуща в таких делах. Мы вдвоём встали на колени и принялись всячески приводить мужчину в чувство. Она сложила ладони у него на груди, ритмичными толчками надавливая на неё, а я вдыхала воздух в ротовую полость. Не помню, сколько прошло времени, когда мужчина подал первые признаки жизни и задышал. То ли от радости, то ли от сильного волнения соседка кинулась мне в объятия. Подоспела и скорая помощь. Его увезли. Спустя неделю я увидела, как он бодро прогуливался во дворе.
Я пригласила мать и дочь к нам домой. Переживания соседки ещё не улеглись.
– Вы были знакомы с ним? – спросила я.
– В первый раз его видела. Вы, наверное, удивлены, что я приняла это так близко к сердцу?
– Признаться, да.
– Десять лет назад мы ещё жили в Армении, и я с моей соседкой-кардиологом вот так же, как сегодня, пыталась спасти моего мужа, но, увы… Он скончался у меня на руках.
Мать резко вмешалась в разговор:
– Зять у меня был замечательный. Из двух зятьёв он лучший. Мы с сестрой были тогда в Армении, но сразу после нашего отъезда мой зять Седрак скончался от инфаркта.
Дочь с придирчивой укоризной взглянула на мать. Чутьё психолога подсказывало мне: у них не всё ладно. Дочь звали Сара, а мать – Зара. В общем, они мне понравились. Радовало, что в моё отсутствие маме будет с кем пообщаться.
За чашкой кофе тикин[9] Зара, к нашему удивлению, стала декламировать стихи, посвящённые матери:
– Мама, несравненная моя, ты мой свет, моя обитель…
Декламировала она великолепно, с пафосом, но дочь с усмешкой смотрела на мать. А я бы просто гордилась, если б моя мама так читала стихи.
Неожиданно Сара заторопилась:
– Моя тётя, мамина сестра, – инвалид, прикована к постели. Она уже долго без нас. Вы уж извините, но мне надо идти. Мамочка, ты ещё побудь.
Как ни странно, вдохновение Зары как рукой сняло, она сразу сникла и буквально через пару минут последовала за дочерью.
Как-то после этой встречи я поинтересовалась у своей мамы:
– Зара – интересная женщина. Ты общаешься с ней?
– О, нет! С этой женщиной невозможно общаться. Она такая зануда: то отчитывает меня, то начинает декламировать стихи. Спрашивает, зачем я поливаю цветы, мол, от этого мокнет их стена. Но ты посмотри, как далеко находятся растения от стены. Или же упрекает меня в том, что я хлопаю дверью, что чайник сильно свистит, телефон громко звонит… Да разве перечислишь все её капризы?!
В подтверждение слов мамы со двора донёсся голос Зары. Она, тыча пальцем в тряпку на верёвке, спрашивала у дочери:
– Что это за тряпка?
– Мокрая… – раздался из квартиры голос Сары.
– Почему?
– Вода пролилась, когда я поила тётю. Я вытерла пол и повесила тряпку сушиться.
– Вода была холодной или горячей?
В ответ молчание.
– Я тебя спрашиваю: холодная была вода или горячая? – настаивала мать.
– Тебе не всё ли равно, какая? – с отчаянием в голосе ответила дочь.
– Не всё равно. Разлила воду, так ещё и не желает разговаривать, пренебрегает матерью! Ишь, какая!
Снова молчание в ответ.
Зара с демонстративным усердием сняла тряпку с верёвки, тщательно её выжала, вытряхнула и, придирчиво разглаживая ловкими маленькими пальцами, снова повесила.
– Тряпку ни выжать не может, ни повесить. Стыд какой! Что соседи о тебе подумают? Неряха ты, вот что! Такая мне выпала горькая доля… Спрашивается, кто тут опекает: я или она? Только и делаю, что прибираюсь за ней. Прислуживаю прислуге… – уже из-за стены донеслось сердитое ворчание Зары.
– Никак не пойму, почему ты хочешь, чтобы мы всегда чувствовали себя обделёнными, как в детстве? Во всём мы дурные и плохие.
– Вы – обделённые? Да во всём университете никто не жил в таком достатке, как ты и Анна, вы наряжались как царицы. Мы с Сиран столько для вас сделали! Неблагодарные!
– Слышишь? И так весь день поедом ест дочь. Да не хочу я знаться с такой женщиной, – заявила мама с несвойственной ей раздражительностью.
Моё психологическое исследование продвигалось очень медленно, и одной из причин были шумные препирательства за соседней стеной. Оттуда то и дело доносились тяжёлые стоны калеки, совершенно непонятные, странные фырканья.
Однажды, когда дочери не было дома, из-за стены послышался угрожающий голос Зары:
– Ешь! Хоть подавись, но ешь! Почему ты запачкала нагрудник? Я уже третий сменила. Ты не имеешь права жить, Сиран! Вот тебе! Вот так вот ударю тебя, чтобы ты сдохла. Для них ты тётя-джан[10], да? Эта тётя должна умереть, потому что для всех нас она обуза.
Я сочла своим долгом пригласить Сару, когда мамы не будет дома. Рассчитывая на её откровенность, рассказала обо всём, что слышала.
– Она высказалась так в минуты гнева. Может, слегка ударила тётю Сиран. Вы правы, мне не следует оставлять их одних. Мама злится, потому что пачкаются нагрудники. Она часто сама не понимает, что делает. Состарилась, как это ни печально. А знаете, мама очень терпеливо кормит тётю Сиран, и если бы не мамина настойчивость, она бы ещё в прошлом году скончалась. Тётя Сиран ничего не помнит. У неё полная потеря памяти. – Сара прослезилась. Она сидела, понурив голову, и от стыда не поднимала глаза.
– Я понимаю вас. Нелегко справляться с двумя старыми женщинами, одна – калека, другой трудно угодить. Почему бы вам на некоторое время не отправить мать к вашей сестре?
– Я бы хотела, чтобы мама несколько дней пожила у Анны, но она не покинет своего «царства». Весь день мама, как юла, крутится-вертится по дому, а ночью, пока не устроит сцену, не ложится спать. Прошу вас, извините. Поверьте, мне так неловко. Вам и соседи подтвердят, что до моего переезда с детьми в Бостон в доме царила тишина.
– Да, соседи рассказывали, что в отличие от вас ваша мама и тётя всегда скандалили, – призналась я.
Сара говорила вполголоса, видимо, она пришла ко мне втайне от матери.
– Отец нас давно бросил, мы с сестрой даже не помним его. Может, это отразилось на характере мамы. Она поставила нас на ноги вместе со своей сестрой. Тётя Сиран не вышла замуж, была очень деловой женщиной, решала финансовые вопросы нашей семьи. А здесь они оказались вдвоём в тесной квартире, обе не у дел. Вначале тётя Сиран убегала из дома, от мамы. По-моему, у бедняжки был единственный выход – сойти с ума и лишиться памяти. Мне нелегко было уследить за обеими, контролировать ситуацию. Два года назад я вернулась из Бостона. Мама позвонила и сказала, что нуждается в моей помощи.
Мы с Сарой сидели у небольшого письменного стола. Во время беседы она теребила пальцы, отводила взгляд, опустив голову. Наконец взяла ручку и сосредоточенно принялась что-то чертить на бумаге, словно и не слышала меня.
Улыбнувшись, точно провинившаяся ученица, Сара произнесла:
– Спасибо за кофе, вы уже второй раз угощаете меня. Я тоже с удовольствием пригласила бы вас, но мама не любит принимать гостей. Гость для неё не просто личность, а тот, кто может нарушить чистоту, покой и порядок в её «царстве». Представьте себе, что и меня она воспринимает не как дочь, а как источник мусора и, как тень, круглосуточно ходит за мной. Простите, постараюсь, насколько это возможно, не шуметь. Видите ли, я стыдилась и всегда избегала говорить о скандалах в семье – это не так легко. Впервые я разоткровенничалась с вами.