Евросоюз, прежде всего, должен обратить внимание на газ, который сейчас является самой уязвимой проблемой на континенте. Обеспечение надежности поставок и разрушение растущей российской монополии могут быть болезненными и дорогостоящими для Европы целями. Но цена стоит того, чтобы ее заплатить. Приоритет надежности поставок над стоимостью подразумевает и совместное ведение переговоров с Россией, и создание более надежной собственной европейской энергетической инфраструктуры, соответственно, менее уязвимой к влиянию извне. Это означает, к примеру, приведение в жизнь антимонопольного законодательства, вследствие которого «Северный поток» не будет построен, в то время как деньги налогоплательщиков и государственная поддержка обеспечат строительство «Набукко». Подобным же образом терминалы сжиженного газа, весьма дорогие и совсем не являющиеся панацеей, все же стоят затрат, поскольку обеспечивают диверсификацию поставок. Европе необходимо улучшить стратегически важные газовые комплексы и соединить национальные «энергетические острова» взаимосвязывающими трубопроводами и линиями электропередачи.
Результатом станет система газоснабжения, крепкая и физически, и экономически, и тем самым более устойчивая к влиянию внешнего поставщика. Как только нарушения в снабжении станут менее болезненными для покупателя, уменьшится вероятность того, что поставщики будут злоупотреблять подобными санкциями. Такая политика будет означать смену курса в сторону либерализации и свободной конкуренции, важнейших целей прошлого десятилетия. Они желанны и по множеству других причин, но пока они не привели к заметным изменениям и едва ли приведут теперь: национальная безопасность — работа для политиков, а не бизнесменов…
Подобным же образом управленцы мировых финансовых центров должны пересмотреть свои отношения с российскими компаниями, которые хотят работать с ними. Мало просто переписать правила для бизнеса и рынков финансов и энергоресурсов, необходимо вновь открыть для себя достоинства совместной деятельности и солидарности в традиционной политике и дипломатии. Запад должен вести переговоры, где необходимо, и сотрудничать, где это возможно, но не слишком надеяться на общность взглядов. Такое самообольщение заманчиво, но действительность поистине страшна. Запад не должен покушаться на кремлевские пряники. Двусторонние сделки не только безнравственны, но и бесплодны, поскольку мы ставим в невыгодное положение своих друзей и содействуем врагам. Сейчас главная цель должна состоять в том, чтобы российский неоимпериализм не завоевал ни метра чужой территории. В ответ на угрозы, вмешательство и вред, направленные против постсоветских республик, должен следовать твердый и решительный отпор, а не колебания и неопределенность. Западу надо защитить и себя, и своих протеже, — Украина, к примеру, нуждается в помощи Евросоюза в максимально возможном объеме.
Самые богатые и самые сильные свободные страны мира должны поддержать все эти маленькие государства, которые сейчас находятся под угрозой, исходящей от России. Пусть это неудобно, дорого или даже болезненно, но если мы не выиграем на предложенных нами условиях, то нам придется бороться в то самое время и в том самом месте, которое выберет наш противник, и преимущество будет не на нашей стороне.
Главный вопрос в том, как сражаться в войне ценностей. Заманчиво утверждать, что мы не должны тратить лишних слов. Пусть кремлевские политтехнологи пытаются спровоцировать нас, мы будем их игнорировать точно так же, как мы не обращаем внимания на истеричные излияния Северной Кореи. Но это было бы ошибкой, так как, несмотря на враждебную пропаганду государственных СМИ, миллионы россиян и жителей постсоветских стран все еще уважают открытые общества Запада. Важно дать им понять, что причиной нашей антипатии к Кремлю является отнюдь не русофобия. Антизападнические настроения в России сейчас, возможно, и сильны среди российского руководства, но они еще не укоренились глубоко и повсеместно. В наших интересах предотвратить их распространение из Кремля в мировоззрение общественности. Как и в холодной войне, «мягкая власть» — наше лучшее орудие. Стоит вспомнить воздействие идеологического аспекта в прошлом: различия между свободным и закрытым обществами были центральными темами международных и внутренних политических дискуссий. Желание превзойти Советский Союз там, где он заявлял о своем триумфе, было полезным стимулом для нормальных правительств, что и дальше укрепляло преимущество Запада. Если Советский Союз объявлял победу, Запад внимательно присматривался и старался понять, как можно достичь подобных же успехов, касалось ли это состязания в области космических исследований или подготовки шахматных гениев.
Теперь необходимо восстановление и подобного морального соревнования, и подобной моральной дистанции. Во времена холодной войны мнения главных западных политиков по вопросам военных расходов, восточной политики или правам человека в советском блоке могли не совпадать в деталях. Но вне политических границ все соглашались, что сущность советской власти была чуждой, отталкивающей и опасной. Нравственное сравнение каждого советского преступления с реальным или воображаемым западным было занятием меньшинства. Однако же одной из наиболее характерных особенностей эпохи Путина стало появление ряда западных комментаторов, которые выступают категорически против «демонизации» России и совершенно не желают критиковать то, что происходит там.
Как бы заманчиво ни было игнорировать антизападничество, лучше все-таки воспринимать его всерьез. Вполне возможно, что индивидуализм и материализм — не лучшая основа для счастливой жизни, что коррупция и использование служебного положения в личных целях в западных политических системах — непростительное нарушение принципов, лежащих в их основе, что свобода может противоречить справедливости или стабильности. Если язвительная российская критика заставляет тех, кто находится у власти на Западе, думать более ясно и управлять более чисто и справедливо, это только к лучшему. Но это не то же самое, что принимать кремлевские претензии к собственной системе за чистую монету. Такой подход был бы абсурден.
Наша система несовершенна, но она лучше — чище, справедливее, мягче и терпимее, чем авторитарный клановый капитализм России. Она требовательна к себе: там, где она не дотягивает до наших идеалов, мы должны усовершенствовать ее. Но в ней не должно быть ненависти к себе. Запад исповедует и пытается применять на практике различные формы того, что в общем можно назвать «демократией», то есть открытый, регулируемый законом политический плюрализм. Детали могут различаться, но главные принципы едины: верховенство закона, разделение властей, ответственность исполнительной власти, основные принципы отправления правосудия и презумпция невиновности в судебной системе, плюс свободы слова и собраний, увенчанные свободными и честными выборами. Западные правительства чувствуют себя, по крайней мере, в общих чертах, обязанными поддерживать высококачественное коммунальное обслуживание, соблюдать честность в общественной жизни и предоставлять социальную защиту незащищенным слоям населения. Запад верит в международное право и моральный долг свободных стран продвигать универсальные права человека повсеместно.
Сейчас эти идеи раздроблены, истощены и заражены компромиссами, поисками кратчайших путей решения и лицемерием, особенно в вопросах, связанных со злополучной «войной с терроризмом». Но они все же существуют. Пока мы ясно не покажем, что мы верим в наши собственные ценности, мы не получим ни малейшей возможности убедить самих русских в том, что авторитарная, ксенофобская и искаженная версия капитализма, которую навязывают им их руководители — это не новая цивилизация, а тупик.
Что будет, если Запад прекратит свои усилия?
…Восточная и западная половины Европы имели большие ожидания друг относительно друга. Восток смотрел на Запад как на источник политических и экономических стандартов. Тогда как Запад смотрел на Восток в поиске признания и покорности. Эти настроения были основой для расширения НАТО и ЕС: создания единого рынка и системы коллективной безопасности от Атлантики к Галисии и от Балтийского к Черному морю. Это большие достижения, однако они были построены на ошибочной основе. И Восток, и Запад избавились от своих иллюзий. Теперь возникает большой вопрос относительно того, удержатся ли сооружения, построенные в лучшие времена, в дальнейшем.
Частично ожидания происходили от ошибочного восприятия. Западная картина Востока была наполнена сентиментальностью. После десятилетий, когда «восточное» было синонимом «советского» (то есть означало что-то угрожающее), мнения резко изменились. «Восточноевропейцев» — что является достаточно неоднозначным термином — рассматривали как героических, забитых и благодарных, потрепанных внешне, но благородных внутри. Захватывающие истории о том, как электрик стал президентом одной страны, а драматург и философ стал президентом другой, скрашивали суровую реальность. Эта радужная картина отражалась темной и однозначно ошибочной картиной: своего рода востоковедческим взглядом на Восток как на дикий, склонный к иррациональной этнической ненависти край с причудливой исторической враждой.
Эти стереотипы укрепились за последние 25 лет. Романтическая эпоха окончилась, равно как и массовые убийства времен югославской войны. Дым, который висит сейчас над Европой, скорее будет исходить от подожженных автомобилей в предместьях больших французских (или британских) городов, чем откуда-то из Восточной Европы. Некоторые из восточноевропейских стран стали звездами — Эстония с мощным киберпотенциалом, Польша как дипломатический тяжеловес. Другие все еще отстают из-за коррупции, слабой судебной системы, низкого уровня предоставляемых коммунальных услуг и плохой инфраструктуры. Однако идея единого пространства Восточной Европы уже исчезла. Наиболее успешные «восточные европейцы» уже сейчас впереди самых слабых западных стран в общественной сфере по качеству жизни населения и даже в некоторых случаях (Словения в противовес Греции) опережают по уровню ВВП на душу населения.