По дороге обратно Клузо упал и начал биться в припадке или эпилепсии, что было не удивительно, зная про его большой набор контузий. Я доложил Ленону, что все «триста» эвакуированы, и довел информацию по Клузо. Клузо был отправлен в сопровождении Бородача и Димитряна на точку медиков в Кодемо. По пути к медикам Клузо выблевал всего себя, а по прибытии его прокапал Акрамион, и состояние старого перца улучшилось, но всё же его отправили в госпиталь.
Клузо позже мне рассказал, что уставший и тоже вроде бы наглухо контуженный Бородач, как только мы скрылись из виду, ожил и пошёл бодренький. Как ни в чём не бывало. Ну, ничего, на каждую хитрую жопу найдётся хрен с винтом.
Мы благополучно достигли наших позиций, и я передал мужчин Бате с Ромахой. Ещё раз осмотрел всё вокруг. Часть парней расположились по окопам. Остальные набились в блиндаж на шестьдесят пятой и там и заночевали. Утром намечался штурм позиций противника, к северу от перекрёстка. Мы должны были уничтожить эти позиции и как минимум занять оборону с восточной стороны шоссе, как максимум – усилить напряжение в Отрадовке, на южном фланге обороны хохлов.
Фишки были выставлены. Наши группы наладили взаимодействие с парнями тройки. Можно было перевести дух, и я предложил Хелдрейку и Гарнизону переместиться в Николаевку. Пусть мы будем спать на полчаса меньше, но хотя бы в относительном комфорте.
Оставив командиров групп размышлять над утренним штурмом, мы ушли в Николаевку. Я шёл и думал о прошедшем дне. Неважно, замок ты, командир взвода или отряда. Должность не важна, ты просто идёшь и делаешь. Это главное. И этой ночью я действительно уверовал, что смерти не существует. Есть только слава или позор. Третьего не дано.
– «Краснодар – Луганск». – Мы покраснодарили, подходя к Тайдону.
Он открыл нам дверь, и мы наконец-то смогли уронить свои жопы. За сегодняшний день мы преодолели как минимум километров двадцать, и было чертовски приятно наконец-то присесть на диван и помолчать. Ни Хелдрейк, ни Гарнизон ни разу не пикнули во время нашего путешествия. Молодцы. Да и с Леноном, несмотря на какие-то мои внутренние разногласия, я получал удовольствие от совместной работы. Он открывал во мне всё новые и новые стороны. Мне это нравилось, но, с другой стороны, так и должно быть. Ленон – мой командир, и это его чертова работа.
Так закончился этот сумасшедший день. Шестое октября двадцать второго года. Начало сорок третьего года моей жизни сулило много всего интересного. Да, спустя три месяца, проведённых на войне, мне стало всё интересно. И события, которые разворачивались прямо передо мной, предлагали мне то, чего у меня в жизни давно не было: азарт, волю, испытание. Это вам не какой-нибудь садик Маяковского в Питере с портвейном. И максимум, что произойдет, так это ты разобьёшь ебало какому-нибудь гопнику. Здесь всё по-другому. Война – это чистилище. Ты приходишь сюда со всем своим говном и узнаешь себя по-новому.
Не знаю, моргнул ли я хоть раз или перевернулся с боку на бок, но через два часа я проснулся. Моё освоение сна по бразильской системе продолжалось.
67
Мы вернулись к пятьсот второй. Мужики Бати и Богатыря ещё дрыхли. Я начал потихоньку поднимать бойцов. Дошёл до блиндажа, разбудил всех остальных. В шесть утра группы должны были накатить: Батя с присоединёнными азукаровцами – вдоль шоссе, Богатырь – по второй линии окопной паутины. Подпирали нас штурма Зомби. Все зарядились. Доложили о готовности.
Ленон скомандовал начало. Гарнизон приготовился поднимать птицу. Я расположился в пустом блиндаже на шестьдесят пятой. С началом наката беспилотник взлетел.
Я, как сержант Барнс из «Взвода» Оливера Стоуна, стоял рядом с Гарнизоном и принимал доклады от командиров групп. Ленон доверил руководство группами по месту мне. Группа Бати успешно пересекла перекрёсток и продолжила движение. Богатырь перепрыгнул через дорогу у пятьдесят седьмой и начал движение в паутине. Гарнизон взлетел и завис над группами. Я услышал звуки ПК со стороны Бати.
– У нас контакт, – доложил Батя.
– Принял. Не стойте на месте, сближайтесь. Не останавливайтесь!
– Да, Габыч. Принял.
В ход пошли миномёты хохлов. Батя всё-таки тормознул. Послышались звуки прилётов. Началось.
– Гарнизон, дай мне картинку.
– Малую. Смотри.
Часть группы, укрытая в лесополке, была мне не видна. Тройка бойцов, находящиеся в параллельной от лесополки окопной линии, пыталась подавить пулемётчика, работавшего из блиндажа. Переключился на Богатыря. Его головняк из трёх штурмов застыл и не двигался.
– Богатырь, Богатырь, я Габыч.
– На приёме.
– Почему стоите, Богатырь? Продолжать движение!
– Мы двигаемся, Габыч!
– Кому ты, блядь, пиздишь, мальчик? Я прямо над вами!
А всё-таки коптеры – хорошая тема на войне. Я мог наблюдать если не всё поле боя, то хотя бы большую его часть. Я увидел, как головняк Богатыря засуетился и начал движение. Видимо, получили внушение от Богатыря.
– Габыч, Габыч, я Ромаха!
– Габыч, да, для Ромахи!
– Батя тяжёлый «триста».
– Да, блядь. Какого же хера?
– Габыч, Батя «двести»!
– Габыч, Габыч, я Ромаха!
– Говори, братец!
– Ещё три «двести»!
Как будто от меня взяли и отняли части тела. Я на физическом уровне чувствовал эти потери.
– Ленон, Ленон, я Габыч!
– На приёме.
– Батя «двести». И ещё три «двухсотых».
– Каким образом?
– «Затрёхсотило» Батю, они бросились его оттягивать, туда же прилёт, и всё.
Ещё одна военная мудрость. «Триста» тянет за собой «двести». Если «затрёхсотило» в моменте боя, нехуй к бросаться к раненому! Услышав голос раненого, он обязательно навалит в то место ещё раз! А с использованием коптеров он навалит туда прицельно! Так что ещё раз: нехуй туда лезть. Для гражданских, конечно, может, прозвучит и ужасно, но хохол тоже не дурак, да любой враг – не дурак. И это война, а не чемпионат по щекотке.
В итоге вышло так, как и должно было случиться. Ранило Батю, к нему рванули парни оттягивать, и туда же ещё прилёт. В итоге пизда всем!
Богатырь продолжал двигаться по паутине. Совершая манёвр, он работал по хохлам с восточной стороны. Брал их в охват. У Богатыря тоже шло не всё ладно. Два «трёхсотых» и один «двести».
Ещё Мёрф нас учил, объяснял и сам показывал! Я об этом потом рассказывал знакомцу из восемьсот десятой в Севастополе. Он спросил меня:
– А почему вас на убой кидают в «Вагнере»? Заставляют врываться в окопы!
И тут, конечно, я всегда вспоминаю наставления Мёрфа:
– Максимально быстро, в динамике сблизится с врагом, закидать гранатами и ворваться в окопы, навязав ближний бой. Как только ты остановился на расстоянии и уткнул ебало в землю, пидорская арта вас расчехлит. Точка! И тогда в радейке будет только «двести», «двести», двести»…
Один из раненых был наш старый знакомец Мухич. Когда он понял, что его продырявили в лёгкое, этот парень, не зная, вытащат его или нет, закопал свой телефон. Чтобы в случае чего не достался врагу. До сих пор шутим над ним, что поедем под Бахмут выкапывать трубу, которую он зарыл.
В блиндаж влетел Ромаха.
– Габыч, БК есть?
– Да, возьми.
Цинки мы уже вскрыли, и Ромаха начал снаряжать опустевшие магазины.
– Одного я въебал!
Ромаха вщёлкивал патроны в магазин с каким-то запредельным остервенением. Глаза у него были белые и стеклянные. Казалось, он вообще не моргал.
– Габыч, я так больше не могу. Я устал. Братан, я уже заебался кишки пацанов собирать. Не могу.
– Братец, надо! Держись!
Что ещё я мог ему сказать?
– Я пошёл. – Ромаха выпрыгнул из блиндажа.
Сразу после этого по нам прицельно начала хуярить стволка. То ли хохлы спалили Ромаху, то ли как-то ещё. Гарнизон в это время зашёл в блиндаж поменять аккумулятор на птице. И как ёбанёт! Я смотрел, как брёвна, хорошо сложенные брёвна тридцатого диаметра подскочили и улеглись обратно. Будто блиндаж вздохнул и успокоился. Потом второй прилёт. Третий. Четвертый.
Ромаха вышел из блиндажа и не стал мять сиськи. Он сразу обошёл пулемётчика противника с фланга и выключил его существование в этой реальности.
– Габыч, Габыч, я Ромаха!
– Говори.
– Всё, мы их загасили!
– Принял, братец, закрепляйтесь. Все, блядь, укрылись и приготовились к возможному накату со стороны хохлов.
– Принял, принял! – раздалось по радейке.
Богатырь продвинулся чуть дальше. За Ромаху. Заняли следующий блиндаж в этом укрепе, выбив пидоров.
Потом в блиндаж зашёл Децл. Он примотал оторванную руку в районе предплечья бинтами. Рука висела, как сломанная ветка на кусте. Крови было немного, успел поставить турникет. Красавчик. Я передал его проходящим мимо ходячим «трёхсотым». Они забрали его и вместе пошли на точку эвакуации.
Мы выбрались из блиндажа. В трёх метрах от блиндажа мы увидели воронку. Хохол въебал в одно и то же место. Я не знаю, что помешало сдвинуть пидору наводку на половину деления в сторону, но нам повезло. Хелдрейк залез в эту воронку и скрылся в глубине. Видно его не было. Ростом он был где-то метр семьдесят.
Всё стихло. И снова, как в случае со штурмом Николаевки, время для меня сжалось пружиной. Как будто прошёл час, от силы два, а на самом деле уже начинало смеркаться. День был самый что ни на есть ёбаный.
68
Эту ночь мы ночевали на В-65. На следующий день я принял решение переместиться на В-70. Я доложил об этом Ленону и получил добро на манёвр. Мы начали перемещение, о чём я сообщил Богатырю. Они занимали блиндаж на этой точке. Радости от нашего прибытия я в его голосе не услышал. Им пришлось съезжать и перемещаться в окопы.
Блиндаж был фантастический. Я со своими ста восемьюдесятью сантиметрами роста ходил в нём не пригибаясь. Штурма, естественно, подмели всё, имеющее ценность. Передали только найденные документы, телефоны, рации и флешки.
Потом уже мы нашли в выносимом хламе фотографии тех, кто строил этот блиндаж. Коллективные снимки мордатых, сытых хохлов. Они приезжали сюда на выходные, и это был у них такой движ выходного дня. Жизнерадостные лица на фоне строительных материалов, совместные фото с лопатами и отбойниками. Кривляния и весёлые нацистские приветствия на картинку. Видимо, для «Инсты» или «Фейсбука» делали. Во всяком случае, было очень похоже.