роном «Вагнер», Свинорез и прочее. В Конторе ребята работали хорошо. На совесть.
Я только не понимал одной вещи. Не понимал и не принимал. Неужели это всё было создано искусственно? Зачем? Пока мы все как один рубились и отвоёвывали обратно юго-западную Россию с чётким осознанием, что воевать надо, что Крым наш, Донбасс наш, Херсон наш, если надо, то и Киев и Львов наш, не отдавая ни метра занятой нашей земли, тут происходила какая-то гнойная, крысиная возня с непонятными целями.
В минке вместо того, чтобы делать конструктивные выводы после «успешных перегруппировок» Купянска и Херсона, устроили перепалку в Телеграме с Первым, который, не щадя живота своего, вёл бой с внутренней бюрократией РФ. Зачем? Кому это было нужно? Непонятно.
Поначалу я гнал самые плохие мысли из головы, надеялся, что просто большие люди, к которым я, безусловно, относил Первого, просто поругались и рано или поздно договорятся. После новости, что ЧВК «Вагнер» запретили проводить набор заключённых, мне стала ясна картина, отчего у нас возник снарядный голод, окончательно. Зверь внутри меня опять начал просить жрать. Я отдохнул, пришло время возвратиться в строй.
В начале марта в чате нашего отряда скинули вопрос, кто есть с госнаградами. И если есть, то готовы ли поехать на кладбище в Горячий Ключ. Привезли шестерых наших парней. Я написал, что готов и на днях там буду. Подобралась небольшая группа лиц, мы определили дату и договорились. И я начал собираться обратно на сало.
На следующий день я созвонился с Танатосом с вопросом, когда он собирается обратно. Танатос решил выезжать попозже. Его право, о'кей. Подмотавшись, я попрощался с мамой и двинулся в сторону Горячего Ключа. В этот раз уже не на попутке, а на поезде.
Когда я был уже на месте, в Горячем Ключе, прошла инфа, что местная прокуратура запретила хоронить наших братьев на этом кладбище. И тут же пришло распоряжение от Первого: «Предать земле парней, несмотря ни на что. Даже если придётся это делать под градом пуль». Это я по памяти говорю, а не цитата Евгения Викторовича. Мы сразу же приехали на кладбище, чтобы разобраться, что это за херотень. Увидели там собравшуюся толпу народа. Человек двести. Был Совет ветеранов Горячего Ключа и просто сочувствующие. Отовсюду летели слова поддержки и непонимания, что вообще происходит и как такое возможно. Вот здесь цитата. Народ тревожно воспринял эту информацию, но всё прошло спокойно. Мы похоронили парней и проводили их в последний путь с достоинством. Никто не вмешался в процесс со стороны.
Когда опускали гробы в могилы, то у меня перед глазами всплывали лица Биты, Гасило, Соляры, Декатлона, Бати, Азяка и других парней. Они улыбались в этих видениях и двигали этот мир. Уже потом, в отряде, я узнал, что представителя Компании вызвали в прокуратуру для дачи объяснений по поводу самовольного захоронения наших бойцов на нашем кладбище.
Полтора километра от остановки по грунтовке до КПП на фильтр. Снова моя старая знакомая. Типичная советская беседка, где лавки в одну доску и облупленная краска на столбах и перилах. Знакомая платформа 9 и ¾ для начинающих стареть русских детей. Ничего не изменилось, кроме меня.
В новеньких трофейных берцах я появился на КПП в Молькино и услышал знакомый вопрос:
– Первый раз или сотрудник?
– Сотрудник, – ответил я.
– Располагу найдёшь?
– Найду.
Я пошагал по гравийке между корпусами в свой отряд. Первый этаж, в кубрик. Четвёртая дверь, направо от входа.
Сентябрь 2024 г.